У колыбели науки - Волков Генрих - Страница 17

Чего стоят все богатства Мидаса, говаривали эллины, по сравнению с одним только смехом Демокрита!

О мудрости, остроумии и необычайном даре провидения Демокрита создавались легенды. Одна из них рассказывает, например, что, когда у персидского царя Дария умерла его любимая и прекрасная жена и монарх находился в безутешном состоянии, Демокрит пообещал вернуть к жизни покойную, если царь даст ему все необходимое. Дарий отдал распоряжение: не жалеть никаких средств. Философ был удовлетворен, но заметил, что теперь ему не хватает только одного. Если Дарий напишет на гробнице жены имена трех человек, никогда не испытавших горя, красавица тотчас же оживет. Всемогущий царь, конечно, не мог этого выполнить. Тогда Демокрит засмеялся по своему обыкновению и сказал: «Что же ты, нелепейший человек, не перестаешь плакать, как будто с тобой одним случилось такое несчастье, ведь ты не можешь найти даже одного человека, которому не пришлось бы испытать какую-либо печаль»[67].

Проницательность Демокрита согласно легендам была чуть ли не сверхъестественной. На основании астрономических наблюдений он предсказывал погоду и урожайность тех или иных культур. Однажды, когда знаменитый врач древности Гиппократ гостил у Демокрита, в дом принесли молоко. Взглянув на него, философ сказал, что оно от черной козы, первый раз родившей. Еще более удивился Гиппократ дару провидения философа, когда девушку, сопровождавшую врача, Демокрит в первый день приветствовал словами: «Здравствуй, девушка!» — а на следующее утро словами: «Здравствуй, женщина!»

Демокрит до последних дней не оставлял научных занятий и в них находил наивысшее наслаждение.

— Венец справедливости, — говорил он, — в смелости и неустрашимости суждения, конец же несправедливости — страх перед бедой.

— Для мудреца открыта вся земля, ибо весь мир — родина для высокого духа[68].

На старости лет, отчаявшись все охватить и познать, Демокрит совершает трагический и страшный поступок — ослепляет самого себя, дабы ничто не мешало видеть свет истины. Предание гласит, что он, прожив более ста лет, перед кончиной своей сумел перехитрить самую смерть:

Такой предстает перед нами ранняя античная философия в эскизном изображении биографий ее творцов. Речь шла здесь лишь о некоторых из них (о других история донесла до нас слишком мало). Но и этот краткий и неполный экскурс рисует обобщенный портрет античного мудреца-философа, позволяет нам ближе познакомиться с ним пока хотя бы внешне.

Мы видим, что античные мыслители свою собственную жизнь строили как философское произведение, иногда прикрашенное мистикой, но полное глубокого и гражданственного смысла. Сам образ их жизни был вызовом обыденному существованию, удивлял, поражал, шокировал настолько, что легенды о философах передавались из поколения в поколение наравне с историями о самых знаменитых военачальниках и полководцах и заставляли задумываться о смысле собственного существования.

Но если таким был образ жизни античных философов, то еще большим диссонансом привычным, домостроевским мнениям и воззрениям являлся их образ мыслей.

Несомненно, имеет свои весомые достоинства весьма распространенный в обиходе тип мышления, чтобы видеть вещи такими, какими они предстают перед нами, и «не болтать чепухи на этот счет», несокрушимо верить только в то, что можно пощупать и ощутить, не примысливая к этому опасных завихрений, химер фантазии, а также и хитросплетений мысли — искушения «дьявола логики». Весьма достойная позиция! Но если бы человечество во все времена сплошь состояло из столь рассудительных эмпириков, оно все еще находилось бы на первобытнообщинном уровне материальной и духовной культуры. И пожалуй, даже ниже этого уровня. Ведь он предполагает уже довольно развитое религиозное и мифологическое мышление, буйную работу неуемного воображения, создавшего и населившего вселенную богами и героями.

Окружающий мир, говоря словами Ленина, не удовлетворяет человека, и он решает его изменить. Изменить, если пока не в действительности, то в фантазии.

Человек часто бывает побежден силою обстоятельств, и он изобретает миф о непобедимом Геракле.

чувствует себя игрушкой стихийных сил природы, он создает миф о ее господах; об Эоле — повелителе ветров, о громовержце Зевсе, о богине плодородия Деметре. Он понимает, что его собственные технические возможности весьма и весьма ограниченны, и он силою фантазии порождает бога-кузнеца Гефеста, который создает автоматически движущиеся треножники, сами собой приступающие к работе кузнечные мехи и даже искусственных людей. Человек не способен летать, но плод его воображения — Дедал умеет и это.

Отдавая отчет во всех отрицательных сторонах религиозно-мифологического миропонимания древних, нужно отметить также и его исторически позитивный вклад в духовную культуру. Древнегреческий миф не подавляет человека, не лишает его инициативы и изобретательности. Напротив, это вызов, который человек бросает самому себе, мифологические боги и герои — это идеал, которому человек хочет подражать и к которому он стремится. Описывая необыкновенные возможности олимпийцев, человек тем самым расширяет хотя бы иллюзорно круг собственных творческих возможностей.

Вот почему исторически возникло сначала религиозно-мифологическое переконструирование мира, затем его поэтически-художественное преобразование «по законам красоты и гармонии» и лишь вслед за этим — теоретическое осмысление его по законам логики и диалектики.

Но если религиозная мифология предшествует научному взгляду на мир и в известной степени порождает его, если поэтому до возникновения науки миф играет относительно прогрессивную роль, то затем он становится в оппозицию науке (в том числе и к философии), становится уделом обыденного сознания, которое быстро свыкается с ирреальной мифологической картиной мира и превращает ее в несокрушимую опору прочности и незыблемости обывательского существования и миропонимания.

Как это ни странным может показаться, но «трезвое» миропонимание на основе примитивных, банальных очевидностей прекрасно уживается с такими химерическими порождениями фантазии, как рождение Афины из головы Зевса, или три слона, держащие на себе Землю, или все бури и ветры, заключенные в одном мешке, подаренном Одиссею. Обыденное мышление наших предков, некритически относящееся к показаниям органов чувств, принимает как само собой разумеющееся, что Солнце — величиной с монету и одушевлено, и ему представляется величайшей и преступной бессмыслицей мнение философов о том, что оно больше Земли.

«Здравый» рассудок потому и здрав, что окружающий мир не служит для него источником вопросов и проблем, источником рассуждений. Он не ищет в окружающем мире иного смысла, кроме того, который самоочевиден, его никогда не посещает сомнение, ему не приходит в голову, что за внешней достоверностью явлений может скрываться некая невидимая простым глазом и не совпадающая с ними сущность, или, иначе: всеобщее, закономерное — Логос. Всяким сомнениям такого рода, всяким попыткам разума к бегству от банальных очевидностей обыденное мышление остро и непримиримо враждебно. Поэтому-то оно и составляет верную опору религиозного и социального консерватизма.