Объяснение в ненависти - Владимирский Петр - Страница 1

• 1/67
• Следующая

В разгар дневного приема запищал мобильный телефон. Вера расстроилась: теперь придется отвечать. Делать нечего, она извинилась перед пожилой пациенткой (унылые жалобы на бессонницу, хронические запоры, потерю интереса к жизни) и произнесла в трубку:

— Слушаю.

— Привет, Веруня Лексевна!

— А, это ты, Пашка…

Вера мгновенно узнавала голоса. Звонил Винницкий, бывший сокурсник по мединституту, ныне судмедэксперт в одном из подразделений МВД. В своей не слишком оптимистической профессии он ухитрялся оставаться веселым и невероятно энергичным.

— Как там психи? — колоколом загудел в трубке его густой баритон. — Ты, подруга, сама-то еще держишься? Тонуса жизненного еще не растеряла?

Обычно она старалась не отвлекаться во время работы. Хотя ей уже двадцать пять раз показывали, как отключить звук в мобильном телефоне, она все никак не могла этого запомнить. Просто накрывала трубку подушкой на диванчике… Но не сегодня. И вообще с некоторых пор плевать она хотела на свои собственные правила! В том числе и на правило никогда не прерывать беседы с пациентом. А сейчас сразу поняла: что-то случилось. Зная Верин распорядок, Паша никогда не стал бы мешать ей во время приема, не будь дело очень важным. Да и такой натужный юмор не в его стиле.

— Здравствуй, коллега. Что стряслось?

— Извини, что отрываю, но тут такое дело…

— Не тяни, знаешь ведь, я работаю. — Вера Алексеевна покосилась на женщину. Вялость и равнодушие пациентки куда-то испарились. Сидя на гипнотическом диванчике, та с интересом слушала разговор докторши, поблескивая выцветшими глазками и вытягивая шею.

— В общем, так. Евгений Цымбал твой пациент?

— Мой, — задумавшись на секунду и припоминая, ответила она. — Что с ним?

— Суицид, — вздохнули в трубке.

Доктор Вера вышла из кабинета в коридор, оставив дверь распахнутой, и подошла к большому, уставленному зелеными растениями окну.

— Как? — сдержанно спросила она.

— Повесился.

— Нашел в архиве карточку и хочешь услышать мою характеристику покойного?

— Лученко, с тобой по-прежнему трудно. Ты все знаешь наперед!

— Не притворяйся льстецом. Значит, ты его внимательно осмотрел и заметил шрамы на руках. Да, он вскрывал вены. Но обошлось, родители вернулись с работы раньше времени. Тогда я его и наблюдала, после неудачной попытки суицида.

— Да видел я шрамы…

— Что же тебя смущает?

— Веруня, там вроде мелочь, но я не уверен. Словом, рядом с восходящей странгуляционной бороздой есть мелкий надрыв мочки левого уха. И от надрыва — небольшой потек крови. Но идет он не вниз, как должно быть при повешении, а поперек и назад. Понимаешь?

— И это ты предположил по капле крови?

— Силы тяготения еще никто не отменял.

— Пашка, я всегда уважала твое внимание к мелочам, — задумчиво проговорила Вера.

— Лучше бутыльбродом! Уважение на хлеб не намажешь, — удовлетворенно хрюкнул бывший сокурсник, большой любитель поесть и опрокинуть рюмочку.

Вере было не до шуток, и она попробовала перевести разговор ближе к делу:

— Ну? Что ты тянешь? Так и говори: дескать, предполагаю убийство.

— Дык там все непросто и как-то странно… Чин-чинарем: никаких следов насилия. Тем более что, действительно, есть карточка, где, между прочим, твоей рукой, доктор Лученко, таки написано о попытке суицида. Ты же его наблюдала в стационаре. Стало быть, вторая попытка удалась, дело ясное, и можно его закрывать. Но куда девать этот потек крови?.. Кстати, папа покойного — большой чиновник, к тому же депутат, — категорически возражает против вскрытия.

— Но ведь по процедуре должно быть произведено вскрытие.

— Ты как маленькая! Не знаешь, что в нашей стране для «слуг народа» существуют свои законы? Родители и слышать ничего не хотят! У меня из аргументов — одна жалкая капля крови, а у них — все остальное.

— Ладно, Паша. Что еще?

— Ты ведь его неплохо знала, парнишку. Как думаешь, были у него враги?

— Нет, Пашенька, у Жени Цымбала врагов быть не могло. Абсолютно неконфликтный и романтический характер не позволял появиться никаким недоброжелателям. К тому же он был глухонемой.

— Глухонемой? Черт, старею, невнимательно карточку читал…

— Именно.

— Поможешь нам с этим делом? — В баритоне Винницкого появились жалостливо-просительные интонации. — Ты же, в отличие от наших оперов, любишь непонятой и загадки. Все знают, что ты иногда помогаешь человекам выпутываться из различных ситуаций не только как психотерапевт.

— Я подумаю, — вздохнула доктор Лученко. Хотя думать не собиралась. Вот именно сейчас ей как раз и не хватало криминальных загадок! Свою бы жизнь распутать.

— Ну, думай. Если что, я на расстоянии одного звонка, — деловито сообщил Павел и отключился.

Цымбал… Она хорошо помнила этого мальчика. Помнить практически всех пациентов — это еще не фокус. Вера впечатывала в свою феноменальную память людей, увиденных мельком, при незначительных обстоятельствах, — всех и навсегда. Запоминала лицо, походку, жестикуляцию, манеру говорить. Стоило ей один раз увидеть человека, и она узнавала его спустя много лет. Даже если человек поправился, похудел, состарился. В обычной, повседневной жизни такая зрительная память, как у обученного и натренированного разведчика, ей не требовалась. Но в клинической практике порой оказывала неоценимую услугу… Женя поступил в постсуицидное отделение, где Лученко наблюдала проходящих реабилитацию. Как обычно, нужно было решить, случайно ли произошло «это», и, если нет, направить пациента в стационар. Тогда ей казалось, что все закончилось хорошо. Выходит, она ошиблась? И грош ей цена как профессионалу?.. Что касается предположений Паши… Да нет же! Женя Цымбал — почти святой, такого мальчика не то что убить, прикрикнуть на него никто не посмел бы. Что-то напутал Винницкий. И потом, Вера была слишком погружена в собственные проблемы. Не станешь заниматься чужими загадками, когда своя жизнь катится по наклонной! И она решительно выбросила тревожное известие из головы.

Лученко закрыла серебристую крышку мобильного и шагнула к двери гипнотария. Там уже маячила женщина, кажется восстановившая интерес к жизни. Она с жадным любопытством спросила:

— Что, неприятности?

— Давайте продолжим, — коротко сказала Вера Алексеевна, различив радостный блеск во взгляде женщины. Что ж, хоть у одной ее пациентки день прожит не зря! Небось, приятно видеть, что и доктора — тоже люди.

У проблем и случайностей есть отличительная черта: они набегают стаями. И не спрашивайте почему. Возможно, игрушка-калейдоскоп поворачивается, и цветные осколки стеклышек укладываются в новый узор. Несколько раз подряд сложилась не очень красивая картинка — что ж, верти дальше, перемещай свои стеклышки!..

Каждый называет такие полосы по-своему. Вера Алексеевна Лученко окрестила нынешнюю полосу «сгущением черного». Нет, никто не умер — и на том, как говорится, спасибо. Просто еще совсем недавно ей казалось, будто судьба сжалилась над ней и оттуда, сверху, где все решается, прислала полное ведро счастья. Настоящего, крепкого, бабьего, спокойного. Такого, знаете, как теплое молоко из-под дойной коровы, которое можно пить бесконечно, и никогда им не насытишься.

А началось все позапрошлым летом в Феодосии, где Вера познакомилась с Андреем. Ничего удивительного: юг располагает к любви, разнеживает, подмигивает игриво. И глянцевые журнальчики научили всех, кому не лень их читать, основным прелестям курортного любовного романа: быстрое незамысловатое ухаживание — раз, секс, какого не бывает в пыльной метрополии — два, кратковременность отношений — три. Короткий и пылкий отпускной роман на Черноморском побережье, убеждают «глянцы», там же и заканчивается. Он, дескать, тем и хорош, что остается лишь в воспоминании.

• 1/67
• Следующая