Там избы ждут на курьих ножках... - Вихарева Анастасия - Страница 77

Правда, тут же непременно напоминал, что чем ближе человек к званию «Помазанник», тем меньше шансов обнять его при встрече.

Странный Дьявол, все время думает, что без него людям не жить…

Но попробуй-ка, достань вампира! Свои голоса для земли имели решающее значение. Без голоса двух сознаний на концах земли, по словам того же Дьявола выходило, что убогие твари, населившие ее, живут своей жизнью незаметно, как паразиты в теле человека. Ползают, подъедают, но не до такой степени, чтобы сделать человека с одной стороны вампиром, с другой проклятым. Конечно, программа работала, но то и дело давала сбой. При желании, человек не терял возможности сомневаться, анализировать свое состояние, предпринимать какие-то шаги.

— Я предупреждал! — напомнил Дьявол спокойно, как о само собой разумеющемся. — Она всегда кричит, — успокоил он ее. — На одной волне кричит, на второй себя хвалит, на третьей злато-серебро раздает! — И ехидно поинтересовался: — А ты бы мне поверила?..

Манька прислушалась к себе и отрицательно мотнула головой.

— Человек так устроен, что пока не пощупает, говорить бесполезно! — снисходительно бросил Дьявол через плечо. — Все знают, что я есть, но разве вспомнят, если головой об стену не размажешь? Во-вторых, ты услышала — это уже хорошо! Теперь и ты знаешь, что не стоит ждать, что заговорят люди ласково. Голова у них в это время — окрыленная — вспоминает свою жизнь, как мгновение, и стадное чувство увлекает человека за собой…

Дьявол помолчал, давая Маньке время оценить опасность и подвиг народа: народ, при всем своем страхе, не уронил достоинство — оставил ее жить среди себя!

А когда она успокоилась, добавил мягко, выдвинув предположения хорошей слышимости:

— Возможно, у Бабы Яги ретранслятор стоял, которые по всему царству-государству понатыканы, а когда ты предъявила ей обвинение и сослала в места безобидные, к ретранслятору тоже пришел конец, — Дьявол послюнявил палец и выставил его над головой, будто проверял направление ветра. — Ну так и есть! — восхитился он спустя некоторое время. — Прореха в радиоперекрытии! Каналы не умножаются… Если бы еще пару штук предала забвению, может, делить волны научилась бы! — он обернулся к ней и посмотрел с укором, будто обвинял, что она может, но не хочет, и похвалился: — Я умею! Я с любой частотой могу свидеться!

— Так надо ретрансляторы выискивать и уничтожать! — с воодушевлением предложила Манька, соглашаясь с Дьяволом.

Но уверенность тут же прошла, как только вспомнила, что она не знает, как отключить ретранслятор, не убивая.

Дьявол косвенно подтвердил мрачные мысли, поостудив ее пыл.

— Надо, но, думаешь, где попало они стоят? Они ж охраняются бабаягами! — тяжело вздохнул он. — К тому же восстановить их дело пустяковое. Где одну повалишь — там десять новых пристроят!

«Слава Богу!» — подумала Манька и почувствовала, что груз ответственности с нее свалился: уж лучше в лесу хорониться, чем приходить, к кому ни попадя, и протыкать ни о чем не подозревающую интеллектуальную нечистую силу осиновыми кольями.

С новыми силами двигалось легко. Она шла, весело напевая под нос, изредка просматривая новости. Но передавали одни гадости. И если бы радио заглохло, было бы вообще хорошо. Но затем и шла… И ноша не казалась тяжелой. Шутка ли: наполовину сносила первую пару железной обуви, первый посох, железный каравай наполовину съела! Раньше, пока признаки были не так заметны, казалось, что это невозможно, но теперь не сомневалась, что справится. А главное — Дьявол заметил! И на всем протяжении долгого пути, каждый день, Манька прилежно отгрызала от каравая еще несколько крошек, запивая живой водой.

Огонь зажигали веткой неугасимого полена. Манька каждый раз восхищалась ею, исследуя ее свойства. О хворосте, имея ее под рукой, можно было не беспокоиться. Неугасимым хворост не становился: она доставала источник неугасимости, и костер прогорал — но пока ветка была в костре, хворост будто перенимал ее неугасимость. Дрова горели ровно и почти не убывали, и на каждом привале они могли погреться и быстро приготовить кипяток. Ветка сама по себе была как костер и не дымила. На ночь, если шалаш строить было не из чего, костры зажигали в центре и по четырем углам. В середине костров было уютно и тепло со всех сторон. В каждый добавляли щепку, срезанную с ветви неугасимого полена. Саму ветку Дьявол всегда втыкал в землю — за ночь она успевала пустить корень и поросль. Наутро старую окрепшую толстую ветвь-рогатину срубали и укладывали вместе с посохами, ростки оставляли, щепки Дьявол предавал земле на самом дальнем расстоянии, зарывая под землю. На дневном привале ветка так не разрасталась, но и такие корешки оставляли в земле, обрубая их на корню.

Неприятно, оказалось, просыпаться в луже растаявшего снега: каждый вечер приходилось искать место, где бы талая вода уходила. И постель готовили теперь так, чтобы она лежала не на земле. Получалось то же самое, что собрать хворост на всю ночь. Спать на сучьях было неудобно, зато сухо, и когда Манька долго не могла уснуть, ворочаясь с одного боку на другой, она загадывала обязательно обзавестись спальным мешком — и долго думала, как она все это понесет?

Дьявол удобствами не загружался, спал на снегу, но если было время, мог себя побаловать.

И тогда Манька ему завидовала: топчан у него получался ровный — сучок к сучку, ложа высокая, пушистая, объемная, а иголки на ветках с той же ели — мягкие, шелковистые…

Пару раз она сделала вид, что заснула на его топчане крепко, пока сидели за разговорами, но, проснувшись, обнаруживала, что Дьявол не собирается делиться — бросил кое-как на свое место, не позаботившись разложить. Голова ее висела вниз, ноги промокали в растаявшей луже, а сам он дрых, сладко посапывая.

Ночи стали длинные, времени появилось с избытком. С места снимались после завтрака, который готовили еще в темноте, отваривая траву и хвою, и то, чем Дьявол пошлет… В обед отдыхали около получаса, а в шестом или даже пятом часу начинали готовить место для лагеря. Дьявол учил ее обращаться с посохом и мучил физическими упражнениями, считая, что ей полезно развить быструю реакцию и высокую переносимость тяжелых условий — каждый раз устанавливая время занятия минут на десять дольше предыдущего. Позже, на сон грядущий, мучил назиданиями, выявляя в Манькином умишке дыры в образовании.

— Маня, ты не будешь кофеями давиться! — назидательно признавался он, с чувством глубокого сожаления прорекая будущее. — Вряд ли переплюнешь Идеальную Женщину! Я, конечно, законно должен принять тебя под свое крыло, ибо две великие нечисти — Кикимора и Баба Яга — были распяты тобой, и каждая именно тебя назвала этим нехорошим словом. Но мало ли примеров, когда другой Бог обращал такие утверждения в прах? И пока у меня есть немного времени для воздаяний, могу я показать, чему надлежит быть вскоре? Там пробел, тут пробел! — возмущался он. — Пусть хоть немного выйдет тебе облегчение…

Устав за день, Манька ни в какую не желала полюбить дополнительные физические нагрузки. Она всячески увиливала и сопротивлялась, как могла. Злилась, когда Дьявол отводил занятиям все больше времени. Но учитель не знал жалости. Он начинал колошматить ее дубиной, гоняясь по всему лесу. Вырастал из-под земли, и камнем сваливался с неба — до тех пор, пока она не поотбивается от него, пропотев как следует. Потом еще столько же бегала, прыгала, лазила по деревьям.

По снегу, в железе и в темноте — это было нелегко.

И, наконец, Дьявол обливал ее ледяной водой с головы до ног. Только после этого рассматривал ее как человека.

Как бы она не уставала, живая вода снимала усталость мгновенно. Отпив большой глоток и обтерев ступни, она добавляла в бутыль снегу, чтобы на утро опять была полной. Настроение поднималось — и в очередной раз Манька прощала Дьяволу издевательства, понимая, что была от них немалая польза: последнее время она перестала чувствовать холод, увеличилось расстояние, которое проходила за день, и тело не ныло к вечеру.