Кому в раю жить хорошо... - Вихарева Анастасия - Страница 56

— Это Миха-то ваш? Да он на одном поле с тобой…

— А это уж ему решать! — оборвала ее Баба Яга.

Выглядела она весьма угрожающе. Тетка выбежала из дома, на ходу прихватив платок. Баба Яга проводила ее тяжелым взглядом.

— Надо бы ей головушку-то полечить, пока Михаилу не рассказала, — она отвела людей тяжелым взглядом. — Пожалуй, вот как сделаем: жертву принесем, а будто застал Малину с полюбовничками в сарае, кинулся убивать, вот собаки под руку и попались. Мужики вы справные…

— Это чего вы? — вперед выступили Василий, который пришел с теткой. — Я в этом не участвую. Михаил голову…

Он тяжело упал. И все, кто находился в комнате, разом обернулись к третьему, к Степану.

— Ягуша, мы с тобой сто лет друг друга знаем, я у тебя мальцом яблоки в саду воровал! — взвыл он, вытаращившись на Бабу Ягу, нервно подрагивая. — Что я, дурак? Да мне надо с ними ?!

— Смотри у меня, Степка! Я тебя породила, я тебя и сгною! — строго предупредила Баба Яга. — А Василия закройте в сарае. Мы их потом с Малиной положим, а Михаил пусть увидит…

Облегченно вздохнули, подбадривая Степана — и как-то сразу о нем забыли.

— А не сбежит… ну та… — один из присутствующих повел головой, в сторону двери.

— Я ее зельем напоила, пробудет в таком состоянии дня три. Поди, уж валяется где-нибудь под забором, — Баба Яга сказала это спокойно, будто тетка была ей коровой: пусть пасется пока на пастбище, а доить будет в положенное время.

Люди молчали. Теткина сгубленная жизнь была им в тягость — но надо. С этим несогласных не нашлось. Промолчал и Степан. Впрочем, компания изначально доставала мужа именно Бабе Яге, и каждый высказывался недвусмысленно, тетку не допускали ни до спины, ни до глаз, ни до ушей. Разве что разрешили вдоволь поплакаться на спине отца, изображая мать, юродивую и опьяненную мужественными людьми, высмеивающими ее.

— Так мы и вола… того? Да-а, под это дело хоть всю скотину пореши!

— Всю не надо. Кура-дура, яйца несет, на личико не смотрит. А к собакам и к волу мне не подступится. Чего-то он у них злой, глаза красные, и землю копытом роет. Если Михаил завтра собак стерпит, значит, наш он. Вола на следующий раз оставим, на клятву…

Проверяя видение на все виды зрения, которые ей были известны, Манька силилась приблизиться к тому месту, где она должна была чувствовать себя, а именно: в животе матери. Но ребенок, которым она была, уже давно перестал искать способ выжить. Земля собирала и боль, и оргазм, и пьяные состояния, и ручьи слез отовсюду. Но быстро распознавала чужие состояния, которым не находила объяснения. Она находилась в Аду, и видела, как убивали и ее, и родителей, и помнила об этом, а люди в ее прошлом искали другое, им нравилось понукать, презирать, жалеть себя, требовать и молиться о том, о чем бы ей помолиться не пришло в голову.

Она шагала по ним, поднимая одну могилу за другой, и мертвецы оживали…

Открылась дверь и один из троих, бросившихся за собаками, вернулся, прижимая к груди щенка, нареченного Волчаном. Шаньга скакала рядом на поводке, скулила и подпрыгивала, стараясь выпросить свою потомственную ветвь.

Зажимая пасть, на Волчана накинули петлю, туго перевязывая пасть и лапы скотчем, укладывая на спине бесчувственного отца. На мать надели узду, перетянули шею веревкой и тоже усадили на спину, вложив в руки нож.

Баба Яга крепко ухватила мать за узду, но мать как будто не чувствовала.

— Режь! — приказали матери.

Но мать не двинулась. Кузнец Упыреев взял ее руки в свои, одни ударом отсек Волчану лапу. Поднял ее и сунул матери в рот.

— Ешь! — приказали ей.

— Ну вот, — расстроилась Баба Яга, — забила насмерть свою самую верную скотину. Голубушка моя, как же ты жить-то собралась после этого? Где голова?

Волчан рвался и стонал. Шаньга визжала и рвалась к щенку. В какой-то момент Маньке показалось, что мать сошла с ума. Она делала все так, как ей приказывали. И даже когда ей приказали глодать кость убитой собаки, она притянула к себе отрезанную лапу и начала отрывать от нее куски мяса, проглатывая не разжевывая с шерстью, будто сама была вампиром. Матери выговаривали, и тут же приказывали наговаривать на себя. Вампиры веселились, изрыгая на нее проклятия, или наоборот, заговаривая ласково. Веселье и плачь не смолкали до самого утра. Отец теперь лежал на кровати с Бабой Ягой, и она что-то шептала ему на ушко, будто в комнате никого не было.

Такое Манька уже в Аду находила. Волчана и Шаньгу было жаль, и справилась она с собой не сразу. Боль поднималась от брюшной преграды. «Это боль животных!» — внезапно осенило Маньку — боль была, как безголосый вопль.

И сразу увидела подкатывающуюся голову вола, которую бросил отец. Он стоял над матерью, сплюнув в ее сторону.

— Подними, — приказала Баба Яга, толкнув мать.

Мать упала, и рог воткнулся в ее живот, а Манька почувствовала, как он ударился в висок.

— Вот ее голова! Посмотрите, какая у нее голова! Да она же вол! Мертвый вол! — засмеялись те, которые наблюдали за отцом и за Бабой Ягой, новой хозяйкой и рудника, и дома…

Боль в виске прошла окончательно…

То, что было потом, Манька уже помнила без всякого Ада. Проклятие сбылось и слова вампиров оказались пророческими. От отца оно перешло к матери, а положенное на мать, вскружило голову отцу. Матричная память обоих была раздавлена и уничтожена, и не было на земле человека, который бы объяснил им, как развязали вампиры узелок, завязанный Богом, только лишь потому, что ее отец оказался чуть удачливее, чем другие, а мать чуть счастливее, чем та же Баба Яга.

На следующий день после первого случая встречи с вампирами отец обвинит мать в непотребствах. А спустя месяц после приведет в дом новую жену и соберет пожитки старой, уместившиеся в один тугой узелок. Родилась Манька болезной: ее корчило, руки тряслись, и текла слюна изо рта. Врачи поставили диагноз: церебральный паралич. Но не ярко выраженный, а только когда громко разговаривали или от резкого стука. Мать невзлюбит ее сразу. Наконец, она принесет ее в дом отца и сунет в руки новой жене, и та обзовет ее грязной лоханью, куда изливали все, у кого ума не хватило побрезговать, а отец скажет, что отцов у ребенка может быть столько, сколько звезд на небе, и после этого торопливо сунет Маньку в руки матери, схватит ее за шиворот и за волосы протащит по всему двору до калитки, а от калитки до дороги покатит и мать, и тугой сверток пинками. Долететь до дороги, Маньке хватило и одного.

Жили они на постое, своего дома у них больше не было. Мать опустилась и пила много, работала, но платили ей еще меньше, чем Маньке. Нигде подолгу не задерживалась. Ее то обвиняли в воровстве, то в пьянстве, то в том, что создавала проблемы в семье. Гнали отовсюду. Она слыла нечистой, и понимали, что не пьет крови, разве что у своего ребенка, но боялись. А ее мать била. Разве что отец, который бил ее саму, был хуже на руку.

— Я не хочу, что бы эта тварь оставалась в живых! — красивая девушка притопнула ногой, поднимая томный взгляд заплаканных глаз.

— Дочушка, ну не торопи события! — уговаривала ее Баба Яга. — Подняться вам надо, а без руки-то как? Вон, на нас с отцом твоим посмотри… не руководитель он, вся шахта на мне!

— Мы же можем в любое время применить это заклятие! — успокоил ее молодой человек.

— Я не буду терпеть, пока она будет разрушать всю мою жизнь. Мы вампиры, и этим все сказано! Это оскорбление! — настаивала она.

Манька почувствовала, что лежит на животе, как ее мать. Безжизненный взгляд ее упирался в зеркало, в котором она почему-то видела только черное отражение, как в подвале у Бабы-яги. Висок снова болел, горло распухло от удавки, но она была не такая тугая. Тяжело, но воздух проникал в легкие. Вокруг ее ходили такие же молодые люди, как те двое, что разговаривали рядом с нею.

— А ребенка ты хочешь родить или нет? — строго спросила Баба Яга. — Пока она жива, его семя имеет силу.

— Не могу объяснить, боль одна в уме от этой суки, когда о ней вспоминаю, — с сомнением произнесла девушка.