Кому в раю жить хорошо... - Вихарева Анастасия - Страница 35

Манька вздрогнула, затрясшись всем телом. Пена шла у нее изо рта, лицо побагровело, она содрогалась, чувствуя на спине тяжесть. Боль вонзилась в сердце и в тело. Сознание стало уплывать, и не то черт лежал под ней, не то она под ним. И сразу почувствовала, как врезается в шею тонкая удавка, как колено упирается в позвонок, как тяжелое тело придавило внутренность чрева, как пуста ее затуманенная тяжелая голова от всяких мыслей.

«Это меня! меня!..»

Она попыталась встать, но тело ее не слушалось. Натиск смешанных чувств из обиды, тоски, безысходности и стыда разорвал ей грудь.

Манька отбросила удавку, откатившись от черта. Испугалась.

Но это ей не помогло, теперь она в единственном числе лежала под чертом, который был тяжелым и отпускать ее не собирался.

— Дьявол! — завопила она, внезапно осознавая, что вот-вот станет калекой. Отчаянно хотелось умереть: от стыда, от бессилия, от безнадежности… — Ой, больно!

Голос прикатил и постоял рядом легким кхе-кхе-кхе. Прикатил издалека и прозвучал, как гром среди ясного неба. Впрочем, в Аду ясным небо назвать можно было лишь условно — небо по-прежнему было каменное.

— С удивлением начинаю понимать: мало тебя таскали за волосы! — голос Дьявола был насмешлив, как обычно.— Здравствуй, Маня, с чем пожаловала? — он раздвоился, как черт. Один голос был один в один ее собственным голосом. — Да вот, меня тут не рассмотрели, оплевали, и я, как человек, глубоко не безразличный к мнению мудрой нечисти, решила обречь себя на большую муку!.. — Дьявол засмеялся. — О, если бы я позволил убивать себя проживающим и проедающим меня, посчитавшим меня неугодным! — теперь голос его стал серьезней и свой. — Это можно. Борзеевич не обрадуется, но представляю, сколькие поймут меня! И похвалят!

Манька покраснела.

— Что делать-то?! — обижено вскрикнула она, скорее, мысленно, чем вслух. Она ползла и тащила на спине тяжесть, пытаясь повернуться и ухватить ее, но нематериальный черт был сильнее. Он молчал, не издавая никаких звуков, кроме тех, которые уже произнес, пока она была частью его на ее спине и под ним.

— Маня, подумай, на тебе едут, а ум где-то в другом месте. С кем разговаривают?

— С вампиром! — уверенно ответила она. — Только мне от этого не легче!

— Радуйся, что подняла. Это Бог на тебе сидит! — попенял Дьявол. — А Боги не разговаривают с теми, кто их недостоин. Благодетельница с вампиром… То, чем он чаще бывает.

Манька перестала дергаться.

Если уж Боги устроил себя, физическое сопротивление бесполезно. То же самое, что истыкать копьем ветряную мельницу. Оставалось ждать, пока сама земля решит, нужны ли ей такие Боги…

Баба в уме продолжала вопить. Душила ее и вопила о разном. И тошно было смотреть на нее.

Черт стоял в стороне. Черный и лохматый. Он ухмылялся — довольно дружелюбно.

Каждый раз Манька убеждалась, что стоит услышать Дьявола, как горе становится мудрой наукой, но так и не привыкла присматривать за собой, равняясь на Дьявольские мудрые наставления. Не сказать, что ей уж совсем стало свободно: своим мудрым словом он заколол не мученицу, заколол ее сознание — умирать расхотелось. Манька приструнила себя: она и так умерла.

Как знать, какой Дьявол, когда он голый!

— Извини, я не хотела… Самом собой как-то вышло… — пробубнила она, оправдываясь, высматривая злодейку и ее секрет.

Злодейка не замедлила явить себя.

Тело ее, как жидкая субстанция, не имело формы, но глаза просматривались. Она стояла впереди и исторгала один вопль за другим. Слезы лились из ее глаз крупными градинами. Она их не смахивала. Наоборот, отрывая у луковицы слой за слоем, промазывала ими глаза и себе, и Маньке, отчего глаза жгло, разъедало, и казалось, что слезы льются и из ее глаз. Потом она вдруг оказалась на спине, то угрожая самоубийством, то удивительно проникновенно рассматривая случаи из жизни, когда самоубийца открыл смерть и понял, что жизнь улыбнулась ему, открывая новые возможности.

Манька сразу догадалась, что посидеть она успела и на ее спине, и у повстанца…

Дьявол хохотнул и умчался по своим делам. А ей стало тревожно: она только сейчас заметила, что и тут и там земля пошла трещинами, земля содрогалась, будто рожала. На поверхность вырывались струйки дыма и языки пламени. Ад, похоже, намеревался изрыгнуть огонь. Или Твердь собиралась разверзнуться. «Веселенькое местечко! — озабоченно подумала она, судорожно сглотнув слюну. Может, Дьявол пошутил, что он Бог? И теперь Господь, который настоящий, решил плюнуть? Или она сделал что-то не так?

С чего бы Ад на нее ополчился?!

— А теперь, может, в картишки? — весело предложил черт. — Давай на золотишко!

Он с завистью уставился на крест крестов и Дьявольскую монету. Совсем как Борзеевич.

Бесстыжий, раздевает! — Манька торопливо развернула крест крестов обратной стороной. Спрятать крест крестов было некуда. Одежда осталась там, где она оставила избы и друзей. Оказывается, она была голая, а все, что на ней было надето, приходило и уходило. Крест крестов единственное, что оставил ей Дьявол в Аду. Она и раньше побаивалась воришек, от которых одни неприятности. Мало людей на земле, которым золото не мозолило бы глаза. Встречу с чертями она помнила хорошо — вряд ли такое забудешь! Им ли не знать, что хорошо все, что плохо лежит! В подлунном мире одного черта достаточно, чтобы пойти по миру с протянутой рукой. Становилось жарковато, а черт, как будто не замечает, беззаботно тасует колоду…

— Что ты себе позволяешь? Какие картишки?! Их не должно быть! Я их съела! И перестань моей жизнью интересоваться! — ответила она на ходу.

Самое страшное, что бежать было некуда. Ад разверзался везде.

— Мне идти некуда, — пожаловался черт. — У меня задание, мне покойника надо вынуть…

— Мне, между прочим, сам Дьявол приколол крылья! Видишь? — возмутилась она, чувствуя беспокойство. — Я не умерла еще, я в гостях!

— Тогда на крылья! — сомневаясь, предложил черт, как-то не слишком обрадовавшись. — Лошадки мне не помешают!

— Не могу, они у меня какие-то… придуманные… — с не меньшим сомнением произнесла Манька, разглядывая крылья через плечо. Причем едва и кое-как действовало только одно — серое, красно-бурое, запекшееся кровью, обмякло и висело неподвижно.

Лошадки ей и самой бы пригодились. Пожалуй, пора было отсюда сваливать.

Черт сделал удивленные глаза, пощупал крылья. Он тоже заметил, что крылья не действуют, как положено, но сразу стало ясно, что для черта они самые настоящие. Он обошел ее кругом, разглядывая крылья и так и сяк, поднял красное крыло, расправил, отпустил, и оно упало, как тряпка. Играть на крылья он передумал. Больше взять с нее было нечего. Для пущей надежности он обошел ее кругом еще раз, печально взглянул на крест-крестов, тяжело вздохнул и исчез.

Манька расстроилась, что черт ушел.

Не сразу. Как только сообразила, что Ад не пахнет магнолией.

Устрашающие языки пламени вырывались уже повсюду. Были любители экстремального туризма, но она была не из их числа. Не получилось сориентироваться на стороны света, похоже, в Аду они отсутствовали, и ландшафтные условия оставляли желать лучшего. Но расстроенные чувства длились недолго: от чертей одна морока.

«Ладно, что теперь? — подумала она, включая затылочное зрение. — Ни хрена же нет! Как тут душу вампира найдешь?!»

И застыла, как вкопанная…

Своим вторым зрением неожиданно для себя Манька увидела много бросовой плодородной земли и высокое синющее небо.

Впрочем, не такое синющее… Разные оттенки голубого, от ало-голубого до насыщенного фиолетового сияли и слепили. Небо свешивалось такой глубины, что она утонула сразу, будто оно опрокинулось на нее. Голова закружилась, и она снова почувствовала за спиной крылья.

Еще краше выглядела земля. Налитые спелостью виноградные лозы и яблоки, груши, персики и мясистые плоды разной формы и окраски, названия которых по большей части не знала, свисали к самой ее голове. Огромные яркие цветы всех сортов и оттенков украшали зеленый ковер, от темно-зеленого до салатового с желтизной, как небо. Птицы, красоты необыкновенной, с радужным ярким оперением, перелетали с ветки на ветку и веером раскрывали хвосты, нахохливали грудки. Из расщелин текли источники, и рыбы билась друг в дружку, лениво раскрывая пасть, когда жирная муха летела в рот.