Воздушная деревня - Верн Жюль Габриэль - Страница 20

• Предыдущая
• 20/46
• Следующая

Сдержал ли месье Гарнер обещание, которое он дал самому себе и научному миру?.. Неизвестно, но, вне всякого сомнения, доктор Йогаузен в это не верил, в чем мы и сможем в скором времени убедиться.

В 1892 году месье Гарнер уехал из Америки в Конго, прибыл в Либревиль двенадцатого октября и избрал своим местом проживания факторию Джон Хотленд и K°. Там профессор находился до февраля 1894 года, когда отважился наконец на исследовательскую экспедицию. Поднявшись по реке Огове на маленьком пароходике, он высадился в Ламбарене и двадцать второго апреля достиг католической миссии Фернан-Ваз.

Святые отцы сердечно приняли его в своем доме на берегу очаровательного озера Фернан-Ваз. Доктору оставалось только довериться заботам персонала миссии, который все делал для облегчения рискованной затеи зоолога.

Сразу за домом теснились первые деревья большого леса, где обитало множество обезьян. Лучшего нельзя было и пожелать для знакомства с ними. Но этого мало, следовало находиться среди них, делить с обезьянами их жизнь. С этой целью месье Гарнер заказал переносную железную клетку. Позже ее отвезли в лес. Если ему верить, то он прожил в этой клетке три месяца, большей частью в одиночестве, и смог таким образом изучить поведение и нравы четвероруких в их естественном состоянии.

В действительности же осторожный американец установил свой металлический домик в двадцати минутах ходьбы от миссии святых отцов, возле родника. Это место он назвал Форт-Горилла, к нему вела тенистая тропа. Провел он там три ночи подряд. Изъеденный тучами комаров, американец не смог больше продержаться, демонтировал[133] клетку и возвратился к миссионерам из Сен-Эспри под их кров, каковой и предоставили ему с бескорыстным гостеприимством.

Наконец, простившись навсегда с колонией миссионеров восемнадцатого июля, он вернулся в Англию, а оттуда в Америку, увозя в качестве сувениров из своего путешествия двух маленьких шимпанзе, упорно не желавших беседовать с ним.

Вот таких результатов добился месье Гарнер. В общем и целом говор обезьян, если таковой и имелся, надлежало еще открыть, как и свойственные им формы общения, играющие роль в формировании их языка.

Вполне естественно, что профессор утверждал, будто он определил различные вокальные[134] знаки, имеющие точный смысл: «вау» — пища, «шени» — пить, «йек» берегись и тому подобный «словарь», выстроенный месье Гарнером с большим тщанием. Позже он несколько видоизменил свои выводы, продолжив научные изыскания в зоологическом саду Вашингтона, где, как уже говорилось, профессор использовал фонографы. Он утверждал, что с помощью этой техники ему удалось установить "родовые слова" обезьян, относящиеся, например, ко всему, что съедобно, ко всему, что пьют, одно — для использования руки, другое — для вычисления времени. Короче говоря, по его теории обезьяний язык слагался из восьми или девяти главных звуков, имевших тридцать или тридцать пять модификаций,[135] у которых он даже определял музыкальный тон, почти всегда ля диез. В заключение, по его мнению и в согласии с учением Дарвина[136] о единстве вида и передаче по наследству физических свойств, а не дефектов, можно было сделать вывод:

"Если человеческие расы берут начало от одного обезьяньего корня, то почему же человеческие языки не должны происходить от примитивного языка этих человекоподобных?"

Вот что ему следовало доказать и чего он, по сути, не сделал.

Вообще так называемый язык обезьян, открытый натуралистом Гарнером, является не более чем набором звуков, которые издают эти млекопитающие в целях общения с себе подобными, как поступают решительно все животные: собаки, лошади, овцы, гуси, ласточки, муравьи, пчелы и т. д. Согласно наблюдениям, такое общение устанавливается с помощью криков, знаков, специальных движений. Если они и не воплощают мысли в собственном значении слова, то, по крайней мере, передают живые рефлексы, эмоциональные[137] состояния например, страх или радость.

Итак, из всего сказанного вытекает со всей очевидностью, что проблема не могла быть решена неполноценными, малообоснованными опытами американского профессора. И вот тогда, через два года после экспериментов Гарнера, одному немецкому доктору приходит на ум повторить эту попытку, только на сей раз действительно поселиться в девственном лесу, «вписаться» в природную среду четвероруких, а не разыгрывать театральные сцены в двадцати минутах ходьбы от резиденции миссионеров. И пускай он станет добычей комаров, но не капитулирует перед трудностями, противостоять которым не смогла симиологическая страсть месье Гарнера.

В ту пору жил в Камеруне, в городе Малинбе, некий, ученый по имени Йогаузен. Он провел там уже несколько лет. По профессии врач, а по призванию скорее зоолог и ботаник. Когда он узнал о бесплодном эксперименте профессора Гарнера, то решил подхватить его инициативу, хотя ему самому в то время уже перевалило за пятьдесят. Правда, не будучи молодым, доктор Йогаузен отличался великолепным здоровьем. Джону Корту не раз выпадал случай встречаться и беседовать с ним в Либревиле.

Ученый говорил по-английски и по-французски, как на родном языке, и понимал даже туземный диалект благодаря своей врачебной практике. Впрочем, немалое состояние позволяло ему даже оказывать медицинские услуги бесплатно. Не было у него ни родителей, ни близких родственников. Независимый в полном смысле слова, привыкший ни перед кем не отчитываться, уверенный в себе настолько, что ничто и никто не в состоянии был эту уверенность поколебать, почему же он не мог поступить так, как ему хотелось?.. Следует добавить, что немного странный и склонный к маниакальности, он представлял собою тот тип человека, о котором во Франции говорят "с пунктиком" или "с приветом".

На службе у доктора состоял один туземец, которого он весьма ценил. Когда тот узнал о планах переселиться на жительство в лес, в обезьянью стаю, то без колебаний принял приглашение своего хозяина, не слишком задумываясь над тем, что это означает и к чему может привести.

Итак, доктор Йогаузен и его слуга принялись за работу. Они заказали в Германии разборную клетку типа гарнеровской, но с лучшей вентиляцией, более комфортную, и привезли ее на пароходе, который делал остановку в Малинбе. На месте они запаслись всем необходимым — провизией, консервами, боеприпасами, что обеспечивало их жизненные потребности на долгий срок. Что касается мебели, впрочем, самой элементарной, постельных принадлежностей, то все это они взяли из дома доктора, а еще прихватили старую шарманку в тайной надежде, что обезьяны не останутся бесчувственными к очарованию музыки.

Одновременно доктор Йогаузен отчеканил в мастерской некоторое количество никелевых медалей со своим именем и портретом, предназначенных для покровителей обезьяньей колонии, которую он надеялся основать в Центральной Африке.

Тринадцатого февраля 1896 года доктор и его слуга вместе с багажом погрузились в лодку в Малинбе и направились вверх по течению реки Нбарри…

Направились куда?.. Этого доктор Йогаузен не говорил никому. Освободив себя на долгое время от всяких хлопот по снабжению, он как бы застраховался от излишней посторонней назойливости. Ему и туземцу вполне хватало друг друга. Ученый не хотел ничем тревожить и отвлекать обезьян, собираясь предложить им только свою собственную компанию, а он бы вполне удовольствовался прелестью их беседы, не сомневаясь, что постигнет все тайны языка макак.

Позже стало известно, что, поднявшись по реке Нбарри на сотню лье, лодка бросила якорь у деревни Нгила, что двадцать негров были наняты в качестве носильщиков и что багаж понесли в восточном направлении. Но с этого момента о докторе Йогаузене никакой информации не поступало. Возвратившись в Нгилу, носильщики не могли указать точно то место, где они расстались с доктором.

• Предыдущая
• 20/46
• Следующая