Финт хвостом - Молзберг Барри - Страница 66

На рынке, в магазинах и в церкви знакомые то и дело упоминали, что видели, как ее кошка бежит по какой-нибудь отдаленной улице, по чужому району, пересекает опасные автомагистрали. Дарлин подумала, не забить ли ей кошачью дверцу, но отказалась от мысли держать Джабел пленницей. Как бы ни беспокоили ее путешествия кошки, она испытывала и определенную гордость, восхищаясь смелостью и любопытством Джабел. Опасность, как знала Дарлин, есть цена свободы.

Даров не было долгие месяцы, никаких жуков, мышей или птиц, даже ни одного сухого листика, которыми Джабел когда-то так любила хрустеть. Дарлин вдруг осознала, что всю осень не пела кошачьей песенки. Но потом заботливая привязанность Джабел вернулась. Дарлин возилась на кухне, когда почувствовала холодок на уровне коленей. Она знала, что это внезапный сквозняк от кошачьей дверцы. И конечно, следом за сквозняком появилась проведшая ночь в городе Джабел. Присев у тапочка Дарлин, кошка потрясла тем, что держала в зубах. Дарлин вздохнула. Она было подумала, что это какой-то мелкий зверек, но быстро сообразила, что перед ней человеческий палец. Впервые в жизни Дарлин ударила свою кошку. Потом тут же подхватила Джабел на руки и принесла ей свои извинения. То, как и почему эта ужасающая дрянь оказалась там, где ее подобрала Джабел, не кошкина вина.

Завернув отрезанный палец в бумажное полотенце, Дарлин положила его в раковину и под взглядом Джабел пошла звонить в полицию. Когда на том конце ответили, она повесила трубку. Она подвергает опасности себя и свою кошку. Кто может знать, что скажут или сделают полицейские? В лучшем случае история окажется в газете и, вероятно, с фотографией. И чего ради? Палец уже безвозвратно потерян. Он слишком уже съежился, чтобы его можно было пришить, тут бессильны даже чудеса современной медицины.

Когда взгляд Джабел отпустил ее, Дарлин нашла чистый черный целлофановый пакет. Но это же не имеет смысла. Мусорный бак может перевернуть ветром. Еноты шастают повсюду. Если мусорщик найдет палец, торчащий из рваного пластикового пакета, Дарлин никак не сможет этого объяснить. Даже если она рассмеется над нелепостью самой мысли о беседе с полицейским, которой может потребовать такая находка.

Завернув палец в алюминиевую фольгу, Дарлин убрала его в морозилку. Ей нужно время, чтобы все обдумать. Джабел она обнаружила растянувшейся на коврике в ванной и долго громким голосом (скорее твердым, чем суровым) читала кошке нотацию. Разумеется, кошка понятия не имела о причинах столь длинной речи хозяйки и перевернулась на спину, чтобы ей почесали брюшко.

Три ночи спустя Джабел принесла домой новый сувенир. Он почти прятался у нее во рту. Кошка потерлась о ногу хозяйки, потом выплюнула ей под ноги чей-то глаз. Целый и неповрежденный глаз лежал на ковре в гостиной. Он как будто уставился на стену, где Дарлин развесила семейные фотографии.

С глазом управиться было сложнее. Он вроде был в порядке, но когда Дарлин ткнула в него салфеткой, из него начало сочиться какое-то желе. Ей пришлось соорудить совок из фольги, которым она переправила глаз в пустую консервную банку из-под редиски, а банку боком запихнуть в холодильник.

Дарлин была настолько расстроена этим глазом, что позабыла спеть Джабел кошачью песенку. Кошка же требовала своего – завывая, прыгала со стула на стол и обратно. Приятно было знать, что Джабел и вправду узнает мотивы и чувствует себя такой обделенной.

Дарлин выглянула в окно на полускрытую туманом луну, магнит, вытягивающий зло из своего логова. Почесывая кошке брюшко, она объясняла ей, что времена настали сложные и что в сложные времена особенно важно держаться правил, хотя бы и самой установленных. Ошметья чужого кошмара, конечно, очень привлекательны, но следует бежать соблазна и оставлять их там, где лежат. Опасность случайного насилия не стоит путать с безделушками или цветами. Джабел зевала.

Дарлин решила не смотреть больше новости по телевизору. Хотя она не совсем верила, что новости оказывают какое-то воздействие на Джабел, но кто скажет, что это не так. В каждом репортаже говорилось о гнили в городе, о стычках, об ужасных несчастных случаях, о зверских преступлениях, об обманах. По совету друзей она установила систему безопасности, которая должна была поднимать тревогу, если взломщик сломает невидимую печать. Ей также пришлось купить большую морозилку, поскольку Джабел продолжала собирать урожай с чужих улиц.

В консервных банках, в упаковках, в бутылках, коробках, бумажных пакетах и в пергаменте хранились у Дарлин части преступника, или жертвы, или того и другого, замороженные в ее собственном холодильнике. У нее были кусочки лица, обрывок скальпа, уши, пальцы ног, сама нога с вытатуированным на ней созвездием, полный набор мужских гениталий и сердце, больше смахивающее на печень. Сколько бы раз она ни пыталась вразумить Джабел, ее попытки терялись в кошачьем порыве угодить, дать что-нибудь от себя в обмен на исходящие от Дарлин любовь и тепло. И заслужить справедливую награду.

Время от времени Дарлин рассматривала свой тайный склад даров – недвижных, безмолвных, окостеневших под действием холода и времени, даров, которым вернули мир, простили, исцелили, превратили в магию, искупили, обратили в ледяной кристалл. Она дала своей коллекции имя – Эррол. Наделила Эррола историей, прошлым, настоящим и, что самое важное, будущим. Она краснела, признаваясь себе в том, что чувствует себя теперь не столь одинокой.

Джабел старела и становилась ленивой, но Дарлин побуждала ее выходить на охоту, дарила лакомства и похвалы и, разумеется, кошачью песенку.

Как избавиться от крыс[32]

Расскажу вам единственный способ избавиться от крыс.

Мы с мышами жили в сдержанной ненависти или, скорее, в ненавистной сдержанности. Я расставляла мышеловки, а они над ними смеялись. По ночам я слышала, как они шептались, и даже почти разбирала детали их мышиных планов: они обсуждали, как вытащить кусок сыра или арахисовую пасту из-под рокового рычага, который должен был нанести по их шеям смертельный удар. Но вместо удара я слышала лишь смешки за трапезой у мышеловки.

Обозленный, обреченный: мыши обожают стихи и всяческие глупые игры; из-за них у меня из головы не выходят идиотские рифмы. Это вторая причина, по которой я не переношу мышей, хотя и могу с ними сосуществовать. Мыши – это глупцы со своими дурацкими играми. Однако все, на что им можно надеяться – докучливое, мелочное раздражение, потому что я – человек, и я эволюционировала, а они – грызуны и остались на прежнем уровне развития.

А вот на войне с крысами выживает кто-то один – либо ты, либо крыса. И пусть крысы все равно одержат победу, сражаться нужно до последнего.