Гонители - Калашников Исай Калистратович - Страница 55
- Предыдущая
- 55/128
- Следующая
– Что ты делаешь, отец? Это враги!
Хулан остановилась возле него. Воины монгольского хана, подскакав, нацелили на них копья. Не давая им опомниться, громко, голосом человека, привыкшего повелевать, сказал:
– Стойте! Я нойон Тайр-Усун. Я иду к хану Тэмуджину.
– Ах, лживая меркитская собака! К хану Тэмуджину идешь!..
Наконечник копья, как голова змеи с острым глазом, нацелился прямо в переносицу, стал медленно приближаться, заставляя Тайр-Усуна отклонять голову. Хулан ударила по копью плетью.
– Не смей прикасаться к отцу, грязный харачу!
Это рассмешило воинов. К ним подъехал нойон в тангутском шлеме с гребнем, в железных латах, и воины раздвинулись перед ним.
– Ная, нам попался меркитский Тайр-Усун.
– Не попался! Я сам, своей волей, иду к хану Тэмуджину.
Ная с любопытством оглядел его, задержал взгляд на пылающем от гнева лице Хулан, недоверчиво присвистнул:
– Сам? Хочешь оставить меня без добычи? Это твоя жена?
– Она моя дочь. Вы не можете ничего трогать!.. Мы не обнажали оружия!
Мы идем к вашему хану.
Теперь Тайр-Усун хотел отодвинуть не только гибель. Если они не прикончили его сразу, можно, наверное, спастись самому и спасти свое владение. Лишь бы не подвела горделивая Хулан. Она только сейчас поняла, что он говорит. Повернулась к нему. В глазах – осуждение, почти презрение.
Ная хитровато усмехнулся.
– Для чего ты идешь к хану Тэмуджину?
Этот простой вопрос заставил мысли Тайр-Усуна заметаться, как белку, угодившую в силок. Покорился он или нет, для них сейчас все равно. Не он им нужен, а его владение. Ная и воины жадными глазами ощупывают Хулан, поглядывают туда, где тащатся его телеги. Вскинут его на копье, а дочь…
– К хану Тэмуджину я везу свою дочь, – само собой вырвалось у него.
– Думаешь, она ему очень нужна?
Ная все еще усмехался, но что-то в этой усмешке изменилось, он уже, кажется, не мнил себя человеком всемогущим, вольным казнить и миловать.
Тайр-Усун не замедлил обернуть это себе на пользу. Сказал надменно:
– Что нужно хану, он знает сам! Если ты знаешь больше, чем он, делай с нами, что хочешь.
– А кто тебе сказал, что я собираюсь с вами что-то делать? Воины, охраняйте его людей. А тебя, нойон, и твою дочь я приглашаю к себе в гости.
На берегу речушки воины поставили походную юрту, забили барана. Ная говорил с Тайр-Усуном с настороженной почтительностью и все крутился возле Хулан, ласково посмеивался, норовил потрепать по плечу, ущипнуть за бок.
Хулан вначале уворачивалась, потом стукнула кулаком по его руке.
– Отойди. Еще раз тронешь – глаза выдеру!
Отца она сторонилась, смотрела как на чужого. Тайр-Усун чувствовал себя приниженным, хмуро оглядывался по сторонам, пытался считать воинов, но скоро увидел, что надежда уйти напрасна. Воинов у Ная много, и они недреманно следят за его людьми, за ним самим. Едва выбрал время, чтобы без соглядатаев переброситься несколькими словами с дочерью.
– Хулан, не омрачай обидой сердце, – попросил он. – Ты должна спасти нас… всех. Одна надежда – ты.
– Отец, что стоит племя, если его надежда не отвага воинов, а слабая девушка? Ты отдаешь меня, чтобы спасти свою жизнь…
Ему, наверное, было бы легче, если бы Хулан плюнула в лицо.
– Ты хочешь… чтобы я… все мы умерли? Так я готов. Готов! – повторил он тверже, почувствовав, что и в самом деле ему лучше умереть.
– Я не хочу ничьей смерти, – отворачиваясь, сказала дочь. – Я до конца пройду путь, определенный тобою.
Ная задержал их у себя на три дня, потом вместе с ними поскакал в орду хана. Дорогой он сказал Хулан:
– Если хан Тэмуджин откажется, я возьму тебя в свою юрту.
– Откажется? – удивилась она. – Почему?
– У него много жен. Все красивые.
– Красивее меня? – Она окатила его холодным взглядом. – Ну, говори красивее?
Ная смешком прикрыл свою растерянность. Попробуй скажи, что ханши красивее! Но и попробуй скажи, что она красивее жен Тэмуджина…
Хана встретили в дороге. Следом за Ная подскакали к толпе нойонов.
Впереди пылило огромное войско, следом за нойонами в ровном строю, на одинаковых саврасых меринах шли кешиктены, за ними тянулись, насколько хватало глаз, телеги, кибитки, юрты на колесах. Подавляя в себе невольную робость, с тревогой думая о том, что ему скажет хан, Тайр-Усун разглядывал нойонов, стараясь угадать, кто же из них Тэмуджин. На всех были хорошие воинские доспехи, дорогое оружие, лошади позванивали уздечками, убранными серебром, увитыми шелковыми лентами, – добрались до найманского богатства, разбойники! Ная подъехал к грузному человеку в халате из толстого сукна.
На нем не было ни шлема, ни панциря, ни оружия. На мягком шелковом поясе висел только нож. Ная что-то тихо сказал. Человек повернулся. Из-под снежно-белой, отороченной голубым шнуром войлочной шапочки, надвинутой на короткие брови, глянули серо-зеленые глаза, суровые, чем-то недовольные.
Понемногу недовольство растаяло, короткие, цвета меди усы слегка дрогнули.
Хан улыбнулся.
– Поздновато образумился, Тайр-Усун. Наверно, мои багатуры тебя прижали, ты и прибежал кланяться…
Ная, как видно, считал, что Тайр-Усун везет свою дочь по уговору, и теперь, увидев свою промашку, сердито толкнул ногой в его гутул. Хан Тэмуджин заметил это движение, глаза опять посуровели, слабая улыбка угасла.
– Хан, меня никто не прижимал. Я был на пути к тебе, когда встретил твоих храбрых воинов. Я вез тебе единственную драгоценность – свою дочь.
– Сколько же дней нужно было добираться до меня? – раздраженно перебил хан. – Ненавижу вертлявость и двоедушие!
– Хан, мы три дня пробыли у твоего нойона…
– Во-от что… – зловеще протянул хан. – Это ты, Ная, задержал? Тебе приглянулась его дочь. Тебе захотелось полакомиться прежде своего хана? И ты, ничтожный, осмеливаешься совать мне обглоданную кость!
Ная побледнел.
– Великий хан…
Неожиданно засмеялась Хулан, зло, весело, не сдерживаясь. «Она с ума сошла!» – испуганно подумал Тайр-Усун.
Хан впервые взглянул на Хулан, недоуменно приподнял правую бровь.
Хулан, еще смеясь, сказала:
– У великого хана так много жен и наложниц, что он уже не надеется отличить девушку от женщины.
– С чего взяла? – озадаченно спросил хан.
– А с того, что, не сломав кость, как узнаешь, есть ли в ней мозг?
– О, да ты зубастая, веселая меркитка! – изумился хан, засмеялся. Не сомневайся во мне, смелая хатун. У меня много женщин, но такой, как ты, нет. Останешься у меня. А ты, – хан повернулся к Тайр-Усуну, подумал, – а ты веди своих людей сюда. Вместе со мною пойдешь в мои кочевья.
Не знал Тайр-Усун, радоваться ему или горевать. И он, и его люди будут живы. Но им никогда не вырваться на волю, если он согласится пристать к войску хана. Выходит, он предал всех: дочь, Тохто-беки, своих людей…
– Великий хан, я не могу последовать за тобой. У нас мало коней и волов, нам не угнаться за твоим быстроногим войском.
– Скажи, Ная, это так?
– Так, хан Тэмуджин. Они довоевались…
Хан помолчал, искоса посматривая на Тайр-Усуна, подозвал Джэлмэ и Боорчу.
– Разведите его людей на сотни. Сотников поставьте над ними наших. И пусть идут с обозом.
Так лишился Тайр-Усун своего владения. Не он – горластые, бойкие сотники хана правили его народом. Нойон лежал на тряской телеге, и сердце кровоточило от боли. Никакое хитроумие не помогло. Недаром говорят, что Тэмуджин не человек – мангус, сосущий людскую кровь. Оттого и рыжий…
Дочь свою видел только издали. Скакала рядом с Тэмуджином на своем коне. Седло оковано серебром, чепрак украшен узорным шитьем и пышными шелковыми кистями. Выпуклые – его – глаза ничего не замечают.
Повелительница! Поговорить с ней больше не пришлось. Хан ушел с войском вперед, оставив при обозе малочисленную стражу.
И у Тайр-Усуна родилась дерзкая мысль: подговорить своих воинов, вырезать стражу, захватить все ценное и уйти. Воинов не нужно было уговаривать. У них глаза загорелись, когда поняли, сколько разного добра попадет в руки.
- Предыдущая
- 55/128
- Следующая
