Под властью пугала - Каламата Мичо - Страница 65

• Предыдущая
• 65/76
• Следующая

По сему случаю, дамы и господа, наш долг – выразить свою признательность фашистской Италии, нашей великой союзнице, и великому дуче. (Выкрики: «Да здравствует наша великая союзница!»)

По окончании речи девочка в народном костюме на подносе подала министру ножницы, и тот разрезал ленту. Муфтий Тираны воздел руки к небесам и, пропев по-арабски суру, закончил по-албански: «Помолим же аллаха ниспослать блаженство душе Матери Нации в высочайших сферах рая и долгой жизни королю и королеве! Аминь!» Его преосвященство епископ, сложив пальцы щепотью, осенил крестом источник и его чистую воду. Во время процедуры освящения он бормотал что-то по-гречески, а закончил тоже по-албански: «Благослови, господи, это великое творение нашего августейшего короля!»

Его превосходительство министр наполнил стакан водой из источника и поднес ко рту; оркестр заиграл военный марш.

Едва церемония закончилась, как все опрометью бросились на лесную поляну, где были накрыты столы. Нуредин-бей презрительно наблюдал, как его коллеги потрусили к поляне. Несколько господ, судя по всему газетчики, стянув жареного барашка вместе с вертелом, бодро тащили его к своему столу. Кто-то нагрузился бутылками с шампанским, неся их во всех карманах, под мышками и в руках.

«Руководители нации, а людьми так и не стали, – подумал Нуредин-бей. – С собственным желудком не совладают. Можно подумать, с голоду помирают, а ведь каждый день нажираются как свиньи».

Нуредин-бей неторопливо направился к поляне, где все давно уже расселись по местам. Неожиданно его чуть не сшиб Вехби Лика, пятившийся задом, чтобы сфотографировать своих коллег, уютно усевшихся по-турецки вокруг барашка, с вилками и ножами наготове.

– Пардон, Нуредин-бей.

– Что это вы делаете, Вехби-эфенди?

– Снимаю для газеты. Получится прекрасный репортаж. Вы знаете, мы поспорили, кто больше съест.

– Ну, давайте, давайте.

И Нуредин-бей двинулся к столу, за которым сидели министры.

– Простите, Нуредин-бей, – окликнул его Вехби Лика. – Вы позволите мне вас запечатлеть? На фоне этих великолепных сосен выйдет такой снимок! Можно?

– Пожалуйста.

– Позвольте один вопрос. Скажите, на какой пост назначил вас его высокое величество? Это нужно для подписи под фотографией.

– Лучше не помещайте мою фотографию в газете, Вехби-эфенди, – помрачнел Нуредин-бей.

– Но почему же? Это большая честь для моей газеты! Я могу написать, скажем, так: «Наш бывший посланник…»

Нуредин-бей удалился, не дослушав.

Перед ним с поклоном остановился официант. Гафур-бей, взяв за локоть Нуредин-бея, потянул его к стулу рядом с собой.

– Пожалуйста, сюда, Нуредин-бей.

– Почему я тебя раньше не заметил, Гафур-бей?

– Я только что приехал. Машина испортилась по дороге.

– Какая неприятность! Обратно поедем на моей машине. Мне одному скучно.

– Хорошо, поедем, Нуредин-бей. Я тоже скучал один в дороге. Ты видел его высокое величество?

– Нет, он еще не вернулся. Ты не знаешь, когда он приедет?

– Не знаю, Нуредин-бей. Может, в конце месяца.

– Джафер-бей говорит, что он может задержаться до самого ноября.

– Все может быть.

Нуредин-бей нахмурился. Он не одобрял столь долгого отсутствия короля. Вот уже четыре месяца, как король отправился в свадебное путешествие на яхте вдоль побережья Адриатики.

– Затянулся медовый месяц! – пробормотал он про себя.

– Что поделаешь, Нуредин-бей, – так же тихо сказал Гафур-бей и пропел еле слышно:

Да ты пей, Нуредин-бей. Твое здоровье!

– Как ты думаешь, не смогу ли я с ним увидеться до возвращения?

– Вряд ли, Нуредин-бей. Он никого не принимает, кроме премьер-министра и господина Мусы Юки.

Нуредин-бей помрачнел еще больше.

– Да ты не расстраивайся! Что такое два-три месяца? Давай за твое здоровье!

Нуредин-бею не пришлось ожидать три месяца. Король вызвал его на специальную аудиенцию в начале октября.

Нуредин-бей с некоторой робостью входил в кабинет Ахмета Зогу. Целых десять лет он провел в Европе в качестве посланника короля албанцев, десять спокойных лет вне поля зрения своего хозяина, избавленный на весь этот срок от его прихотей и капризов. Интересно, зачем он отозвал его на родину? Что это: прихоть, чьи-то козни или король действительно нуждается в нем?

«Международное положение очень осложнилось, – размышлял Нуредин-бей. – Может быть, он на самом деле нуждается в моих советах? На какой пост он меня назначит? Сделает членом кабинета? Может, даст какое-нибудь ведомство? А вдруг назначит премьером? Почему бы и нет? Все эти субъекты, которых он меняет, как лошадей, мне в подметки не годятся ни по опыту, ни по образованию. Правда, они православные, а его величество придает этому большое значение, но и премьер-мусульманин тоже вполне бы сгодился. А для равновесия я ввел бы в кабинет двух-трех самых что ни на есть православных министров. Но смена премьер-министра означает обычно изменение политики. Пойдет ли на это его высокое величество?»

Он быстро оглядел кабинет. Та же хорошо знакомая комната, что и десять лет назад, когда его высокое величество был еще президентом республики, лишь сменили мебель да на стене красуется портрет королевы-матери.

Король встретил его стоя. Благоприятный знак!

– Пожалуйте, Нуредин-бей, очень рад вас видеть. – Король протянул руку.

Нуредин-бей принял королевское рукопожатие с низким поклоном.

– Как ваше здоровье?

– Хорошо, благодарю вас.

– Как поживает ваша супруга?

– Хорошо. Надеюсь, ваше высокое величество пребывает в добром здравии?

– Слава богу! Пожалуйста, садитесь.

Он указал на кресло в углу, где обычно вел беседы с иностранными послами и официальными лицами. Нуредин-бей отметил про себя, что король утратил былую стройность и живость. Он оплыл, постарел, его волосы поредели, но импозантен был все так же.

– Закуривайте.

– А вы, ваше высокое величество, по-прежнему много курите?

– Наверно, еще больше.

– Прошу вас, не курите так много. Это вредно для вашего здоровья.

– Знаю, но что поделаешь, привык. Не могу работать без сигарет, а вы ведь знаете, я работаю почти круглые сутки.

– Да, ваше высокое величество. Такая работа не на пользу здоровью.

– Знаю, но иначе никак нельзя. Приходится идти на жертвы во имя долга перед отечеством.

– Но, ваше высокое величество, ваше здоровье драгоценно для нас. Отечество не может принять такую жертву, – с прочувствованной миной сказал Нуредин-бей.

Газеты расхваливали поразительную работоспособность короля. Они сообщали, что король работает по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки, именовали его «величайшим тружеником века». "Конечно, – думал Нуредин-бей, – все что угодно можно утверждать о человеке, отгороженном от внешнего мира высокими стенами, вооруженной охраной, слугами и адъютантами. Разве узнаешь, сколько он работает на самом деле? Положим, он действительно много работает, но что же он конкретно делает? Ведь он не написал ни одной книги, ни одной статьи. Послания, которые он направляет парламенту из года в год как суры корана, пишут за него другие, а все речи, произнесенные им за пятнадцать лет правления, едва ли составят тоненькую брошюрку. По сути дела, продолжал размышлять Нуредин-бей, он, пожалуй, единственный из всех современных правителей, у которого на счету нет ни одной печатной работы.

Нуредин-бей забыл, очевидно, о бесчисленных распоряжениях и указаниях короля, а ведь им Зогу Первый посвятил все свое дарование. Они могли бы составить целые тома!

– Да, Нуредин-бей, приходится много трудиться. Ведь в моем положении необходимо знать все. Один только просмотр информации отнимает у меня полдня.

– Я понимаю, ваше высокое величество.

• Предыдущая
• 65/76
• Следующая