Головорез - Брюер Стив - Страница 11

• Предыдущая
• 11/61
• Следующая

Когда же мужчины расположились на галерее, Роберт подкрался поближе, беззвучно ступая босыми ногами по толстому лесному ковру.

Теперь он стоял на самой опушке, метрах в двадцати от этих людей. Достаточно близко, чтобы слышать их негромкий разговор. Но Роберт плохо знал английский. Он бегло говорил по-французски и на нескольких африканских диалектах, но английский отдавался у него в ушах скрежетом, будто кто-то тряс жестянку с гравием.

Мачете оттягивало руку, и он уткнул острый кончик клинка в землю. Его так и подмывало воспользоваться этим «ножичком». Он мог бы незаметно подобраться к крыльцу и перерезать обоим мужчинам горло — ему это не в новинку. Приятно ощущать, как лезвие входит в плоть, как неожиданно застопоривается, встретившись с костью. Уже несколько месяцев Роберт не убивал, и у него руки чесались кого-нибудь прикончить.

Старик хлопот не доставил бы. Он реагировал бы вяло, и его высохшая шея переломилась бы, как у куренка. Верзила, конечно, попробовал бы сопротивляться. При мысли об этом Роберту захотелось улыбнуться, но он не стал выставлять напоказ свои белые зубы.

К сожалению, ему приказали лишь наблюдать за ними и докладывать Жан-Пьеру. У француза был план, и Роберт знал, что в конце концов они добьются желаемого. Планы Жан-Пьера всегда срабатывали.

Старик затушил сигару, и парочка поднялась с кресел. Обменявшись с верзилой несколькими словами, седовласый, с некоторым усилием сохраняя равновесие, двинулся по галерее в сторону Роберта, застывшего в неподвижности.

Лысый тоже вроде бы наблюдал за стариком. Он стоял не шевелясь лицом к Роберту, и его силуэт с широкими плечами и круглой головой напоминал черную мишень в тире. Неужели почувствовал присутствие чужака?

Нет. Как только старик вошел в дом, великан скрылся за углом здания. Роберт напряг слух и был наконец вознагражден потрескиванием сучков, доносившимся из-за особняка. Большой парень шагал к темным домикам, которые Роберт видел при первоначальной рекогносцировке.

Все ложились спать. Настало время и Роберту сделать то же самое. Он пошел назад через лес.

Этот лес отличался от густых джунглей его юности. Деревья были такими высокими, что застили звезды. Их кроны не пропускали, наверно, и солнечный свет, потому что подлесок был совсем реденький. Землю покрывал толстый слой опавших листьев и колючих иголок.

Вскоре Роберт отыскал звериную тропу, по которой пришел в поместье, и легко зашагал по ней, уже не боясь обо что-нибудь споткнуться или впечататься лицом в дерево. Удовольствие да и только.

Вот и обрыв, по которому он не так давно карабкался вверх. Отсюда уже было рукой подать до шоссе, где его ждал Жан-Пьер.

Спускаясь вниз, Роберт сражался с гравитацией. Одолеваемый искушением побежать, он осторожно и бесшумно ставил одну босую ступню перед другой.

Луна освещала асфальтовую дорогу, рассекавшую лес. Пикап, взятый Жан-Пьером напрокат, стоял на обочине, поблескивая серебристым покрытием. Роберт подошел к дверце пассажирского сиденья и рывком открыл ее.

— Merde![3]

Роберт улыбнулся: ему удалось-таки напугать босса.

— Очень смешно, — сказал по-французски Жан-Пьер. — Я чуть не обоссался.

Роберт тихо засмеялся.

— Я мог тебя застрелить! — сказал Жан-Пьер.

Роберт вспрыгнул в пикап и, устроившись на сиденье, почти не примявшемся под его гибким телом, отчитался:

— Тот, кого мы ищем, не появлялся. На самолете прилетел толстяк и поужинал со стариком и великаном телохранителем. Они поговорили, потом толстяк улетел.

— Майкла не было? — переспросил Жан-Пьер. — Возможно, мы упустили его в городе. Вернемся туда утром. Но сначала придется вернуться в этот говенный мотель. Я устал до предела.

Роберт опустил мачете между сиденьем и дверцей. Сложил на груди руки.

Жан-Пьер смотрел вперед. Его горбатый клювообразный нос четко вырисовывался на фоне ночи, а чахлая поросль на подбородке смахивала при свете луны на пух одуванчика. Он повернул ключ зажигания, и двигатель пикапа ожил.

— Бога ради, Робе-ер, — сказал Жан-Пьер, произнося его имя на французский манер. — Может, ты оденешься? Я не могу везти в машине голого человека. А вдруг мы встретим полицейских? А вдруг…

Он все говорил, но Роберт уже не слушал. Он улыбнулся темному лесу, когда пикап тяжело вполз на шоссе.

Он чувствовал, что они сюда вернуться. Скоро.

Майклу Шеффилду малость полегчало. После каждой ночи, проведенной в этом пыльном захолустье, он мучился тяжелейшим похмельем, против которого здесь было одно лекарство — «Кровавая Мэри».

По настоянию хозяина ранчо, генерала Эразма Гомы, верховного главнокомандующего Республики Нигер, они каждый вечер пили за всех и вся. Прежде чем тучный генерал валился со стула, он иной раз успевал даже поднять тост за тех коров, которые были его любимицами в детстве.

Дипломатия требовала, чтобы Майкл не отставал от генерала в количестве опрокинутых стаканов, а мужское достоинство, само собой, требовало, чтобы в ход шел только «Чивас Регал». Ничто другое не годилось. Майкл больше любил вино, и поэтому в том числе ему нравилась Северная Калифорния. Но Гома заявил:

— Вино — для женщин! Мужчины пьют виски!

И точка.

Пара стаканчиков «Кровавой Мэри» по пробуждении, и Майкл опять воскрес к жизни. Он уже чувствовал себя значительно лучше.

Накануне вечером он был слишком пьян, чтобы сполна насладиться дарами генерала Гомы, ждавшими его в спальне, — широкобедрой, полногрудой, угольно-черной, как сам генерал, красоткой и хрупкой юной азиаткой, купленной, скорее всего, на рынке рабов, который до сих пор существовал в этой части света. Обе оказались горячими штучками. Когда утром Майкл покидал спальню, женщины спали под красной атласной простыней, прижавшись друг к дружке, как щенки. Он с нетерпением ждал момента, когда в его голове перестанут стучать тамтамы и он будет в состоянии присоединиться к ним.

Майкл сидел на балконе второго этажа беленого сельского дома, под полотняным зонтиком, защищавшим его от палящего солнца. Нервозный слуга мялся в дверном проеме, готовый по первому кивку принести новую «Кровавую Мэри». С балкона открывался вид на широкую, золотисто-бурую равнину, на которой черными пятнами выделялись подагрические деревья и несколько тощих коров. В воздухе висела пыль, желтой пеленой застилая горизонт, но небо было ярко-синим, лишь чуть-чуть обесцвеченным набирающей силу жарой.

В кармане предоставленного ему хозяином купального халата запищал мобильный телефон. Майклу казалось чудом, что здесь, в этакой глухомани, ловится сигнал. Он даже взял себе на заметку выразить благодарность отделу технических служб, которые обслуживали его телефоны и прочее электронное оборудование. Эти раздолбай отлично поработали.

— Алло?

— Это Крис. Ты меня слышишь?

На линии раздавался треск, но Майкл слышал брата.

— Да, Крис. Что поделываешь? Сколько там у вас сейчас, час ночи? Два?

— Да (треск) разница? (Щелчок, треск) разговаривал с отцом. Он спрашивает про (хлопок).

— Ты временами пропадаешь, Крис. Повтори.

— Отец узнал, что что-то затевается.

Эти слова прозвучали громко и четко, отозвавшись в виске Майкла уколом боли. Чертово похмелье!

— Откуда?

— Через Эбби. По дороге в клинику наша дорогая племянница ляпнула что-то про Африку. Ничего конкретного. Но Соломон, естественно, (треск) отцу. Теперь отец хочет знать, что ты задумал.

— Дерьмовая ситуация.

— Совершенно верно, дерьмовая. Тебе лучше вернуться домой.

Майкл встал из-за затененного зонтом столика и зашагал взад-вперед по балкону. Нервозный слуга приплясывал на месте, не зная, что делать. Майкл прошел мимо него в комнату, держа телефон у уха.

— А ты не сможешь это уладить, Крис? Запудри им мозги. В воскресенье к вечеру все будет закончено. Я должен сам довести дело до конца.

• Предыдущая
• 11/61
• Следующая