Поиск неожиданного - Басов Николай Владленович - Страница 12

Впрочем, чрезмерно набожным Гарун тоже не был. Когда-то, по молодости, он частенько, нагрешив, пускался в такие паломничества, но всегда получалось одно и то же — приезжаешь, помолишься, возвращаешься… и все, больше ничего нет. Ни в душе, ни в настроениях ничего не меняется, только монет отданных иногда бывает жалко или времени потраченного, его можно было бы куда интереснее провести.

Вот и сейчас он лежал, пытался найти самую спелую и вкусную виноградину с трех подносов, придирчиво выбирал, а все без толку… Виноград был белый, черный и розовый, самый дорогой, как сказывали его прислужники, он словно бы светился изнутри, был прекрасен… Если бы Гаруна это интересовало. Он отрывал ягоду одну за другой, пробовал, плевался, потому что оказывалось, что они все равно безвкусные, как ни выбирай, какой виноград ни пробуй.

Он даже с надеждой попробовал персики, но и они почему-то жевались как трава или — еще хуже — как сухое сено, и, хотя сок тек по толстеньким и нежным щекам Гаруна, хотя губы у него слипались от сладости, вкуса он не различал. Едва ли не в отчаянии он взглянул на замечательные своей прелой краснотой гранаты, но ведь и они окажутся пресными, к тому же еще нужно будет выплевывать косточки, и еще придется позвать кого-нибудь, чтобы ему эти гранаты почистили… Нет, не получалось сегодня у Гаруна Золотого ничего путного.

Оставалось надеяться, что вечером, когда соберутся гости на один из его знаменитых пиров, слава о которых разнеслась почти по всем землям, подвластным Падишаху, да славится имя его… Ну да ладно, про себя-то можно полностью эту присказку и не вспоминать, все равно никто не узнает, а значит, и не осудит. Впрочем, караванщики, разносившие толки о его пирах во все известные земли, ничего не могли знать достоверно, но ведь придумывали же, судачили, что-то да сочиняли, к его, Гаруновой, славе и известности.

А Гарун и не знал — хорошо это или не очень, вдруг чрезмерная слава в конце концов сослужит ему плохую службу? Но ни один из гадателей ничего плохого пока ему не предсказывал, даже не намекал, что может получиться что-то скверное… А это значило, что по-прежнему никаких особенных желаний у него не возникало, начисто, хоть тресни.

Голосом негромким, будто трава растет, Гарун позвал управляющего:

— Мосул… Эй, там, позовите Мосула.

Где-то неподалеку что-то несильно зазвенело, громких звуков Гарун не любил, не раз и не десяток раз неловкого слугу, который ронял что-то или иначе как-то умудрялся нашуметь, ссылали на конюшню пороть или вовсе в кандалы заковывали и отдавали стражникам. Что эти звероподобные чудовища, все как на подбор орки, гоблины и южные, нижние тролли, с этими негодниками делали, Гарун, конечно, не знал, но они исчезали, как водится, из его жизни и больше шуметь не смели.

Эти звуки указывали, что кто-то бросился исполнять приказание, а как же иначе? Зачем же тогда кормить всех этих бездельников, если некому исполнить его, Гаруна аль-Рахмана, приказания?

Он попробовал еще одну виноградинку, она была кисло-сладкой, то ли не доспела, то ли потеряла свой вкус, пока он пытался ее укусить. М-да, сложной была его жизнь, даже трудно придумать, как ею пользоваться.

— Нет, лучше вот что… Позовите Вишама, пусть он расскажет, что будет у нас сегодня вечером.

Вишам, сухой, как палка, южанин с берегов кипучих морей, где, как когда-то рассказывали учителя, был рай для смертных, служил у Гаруна главным распорядителем дворцов: и этого, главного, столичного, и семи прочих, разбросанных по землям Падишаха, да славится… В этих семи дворцах он тоже, когда приезжал, бывал главным. Потому что лучше всех других умел угадать, чего Гаруну в данный миг не хватает. Золотой и сам иногда поражался, вот так скучаешь, не знаешь, чего бы захотеть, а появится Вишам и сразу чего-нибудь да придумает.

Требовать к себе сразу Вишама и Мосула все же не стоило. Появление обоих могло заставить и Дашаста появиться, а вот его-то сегодня Гарун определенно видеть не хотел. Но Дашаст служил начальником его стражи и был единственным, кто мог входить к нему без вызова, просто потому, что самому было что-то нужно. Дашаст был нижним троллем, невысоким для его породы, но очень широким и каким-то… маложивым, что ли? Иногда, глядя на него, Гарун ощущал холодок, пробирающий его до печенок, до самых кишок, а может, и еще дальше, до души, где бы она ни находилась согласно вере и учениям разных святых.

Первым перед Гаруном появился Мосул, как и положено, ведь его-то он вызвал раньше.

— Господин мой, да будет твое здоровье и счастье неотделимо от моего. — Он поклонился низко, но может, и недостаточно низко, Гарун этого не мог сообразить. И все равно за такую мелочь ругать Мосула не следовало, без него было трудно обойтись.

— Ты погоди пока, — все тем же расслабленным голоском проговорил Золотой. — Подожди, с тобой мы после поговорим, если получится.

— Что может не получиться?.. — начал было Мосул, но не договорил, потому что появился Вишам.

Несмотря на худобу, южанин был каким-то взъерошенным и запыхавшимся. Может, действительно торопился, но не исключено, что изображал торопливость, выслуживался на свой, дально-южный манер.

— Я весь к твоим пожеланиям и приказам, господин, пусть пребудет с тобой вся власть и сила твоих предков и предков их предков…

— Ага. — Оказалось, что Гарун хоть и позвал этих своих… но ведь не придумал еще, о чем их спросить. Пришлось начинать там, где его мысли, собственно, и застыли. — Вишам, ты вот что… Что у нас особенного готовят сегодня повара?

— Господин, это ведь будет не самый торжественный прием, как ты изволил сказать третьего дня… Поэтому блюд будет всего-то сорок восемь, согласно предложению твоего гадателя по блюдам соблюдать священную цифру восемь.

— Ты не спорь, ты лучше поясни, чему удивятся сегодня вечером мои гости.

— Как я могу спорить с тобой, господин? — Вишам вполне натурально изобразил ужас при мысли о такой дерзости. Впрочем, он заметил возникшую гримаску Гаруна и быстренько перешел к делу: — Сегодня будут особо приготовленные блюда из морских рыб. Все, что я заказал, принесут с океана смены по двадцать скороходов в каждой, доставят за четыреста тысяч шагов, и будут эти дары моря свежее, чем…

— Вишам, ты сегодня плохо спал? Что-то у тебя со слухом и пониманием…

— А закупили эти морские дары к столу твоего благородства лишь сегодня утром, все должно быть очень свежим. Акульи плавники, приправленные акульей же печенью, морские гребешки в винных соусах, будет также особенная светящаяся рыба из темных глубин, про которую сказывают, что она очищает желчь и наводит тихие мысли, если ее правильно приготовить.

— Что еще за тихие мысли? — не понял Гарун.

— Мысли о покое и медленных движениях, наш господин всех и во всем… — Вишам, как становилось понятно, следил за тем, что творилось на дворцовой кухне. — Еще будет нечастый десерт — тертый кокос со сладким перцем, он понравился прошлый раз шейху Аддале, смею надеяться, он будет и сегодня доволен этим подлинным украшением стола…

— Где-то там у тебя был повар, — Гарун решил и сам проявить осведомленность, — который ничего не смыслит в маслинах. А жаль, маслины, если их правильно выдержать в одной посуде с кисленьким кизилом, после бывают хороши под вино. Знаешь, Вишам, нужно будет пригнать еще кого-нибудь из западных земель, где маслины крупнее и мясистее, хотя… — Гарун задумался, и это было непростое размышление. — У нас и так уже шесть главных поваров.

— Ты можешь позволить себе и седьмого, господин мой. — Откуда-то незаметно для остальных, как обычно, несмотря на грузную стать, появился Дашаст. Он ходил так тихо, так незаметно, что можно было испугаться, если бы Гарун не был уверен в его преданности.

Аль-Рахман посмотрел на него, кивнул, оторвал еще одну виноградину и снова обратился к Вишаму:

— Не жалей угроз для танцовщиц и музыкантов и не говори им, что прием этот не самый торжественный. Пусть сделают моим гостям… сладко, да, хорошо бы вечер получился нежный и сладкий.