Тайна шляпы с сюрпризом - Багдай Адам - Страница 26

• Предыдущая
• 26/42
• Следующая

Возвращаясь в гостиницу, я в задумчивости брела по берегу моря и даже не заметила, что уже прояснилось. И лишь когда под моими ногами побелел песок, и море блеснуло, как зеркало, я осмотрелась.

Волнение на море стихало. На верхушках волн уже не было пены, и они не заливали пляж. Над морем еще висели тучи, но, основательно потрепанные ветром, они безвольно плыли по небу. А между наслоениями туч простиралась голубизна, и солнечный свет опадал к воде серебристой завесой. Одним словом, все, как на почтовой открытке с изображением картины "После шторма".

Даже дачники повысыпали из домов и боязливо спускались на пляж, к морю. Бородач был прав — завтра, видимо, будет хорошая погода, а зоне низкого атмосферного давления, упрямо державшейся над Скандинавией, можно будет показать нос.

К сожалению, у меня не было времени любоваться красотами природы и великолепной игрой света на море. Меня ожидали более важные дела, так как я намеревалась слегка проинспектировать гостиницу "Под тремя парусами". Но сначала я зашла в "Укромный уголок" переодеться, оставить шляпу и вообще посмотреть, что к чему.

Папа с Яцеком уехали на рыбалку, зато мама, как можно было предвидеть, сидела в гостинице и резалась в бридж.

Тем временем, надев голубое платье, которое не могла терпеть, я из Робин Гуда преобразилась в Алису из Страны Чудес. Шляпу я закинула на шкаф, чтобы ее никто не заметил. Пусть себе полежит! Никогда не знаешь заранее, возможно, это та самая, за сто тысяч. Потом направилась в гостиницу "Под тремя парусами", слегка пританцовывая по дороге и насвистывая разные мотивчики.

В гостинице все как обычно — ничего интересного. Тот же швейцар, поблескивающий позолотой пуговиц, те же скучающие в креслах пожилые дамы, тот же самолет Польских авиалиний ЛЕТ на плакате, то же оживление в холле — одни входят, другие выходят, непонятно, собственно, зачем.

Так и не нашлось бы для меня ничего интересного, если бы я не заметила моего самого несчастного в мире калеку, изображающего человека, стоящего одной ногой в гробу. Он сидел, как обычно, в инвалидной коляске и, как всегда, разгадывал кроссворд.

Мне кажется, что калека прирожденный актер. Вот и сейчас он делал вид, что не узнал меня, хоть я едва не влезла к нему в коляску и многозначительно откашливалась. Устремив взгляд в брошюру с кроссвордами, он записывал что — то на ее полях шариковой ручкой.

Мне захотелось доказать ему, что я не пустое место. Демонстративно присев в глубоком реверансе, я громко приветствовала его с преувеличенно вежливостью:

— Мое почтение, уважаемый пан! Как прошла ваша предобеденная прогулка?

Этот вопрос, как красивая шпилька с золотой головкой, уколол любителя кроссвордов в больное место. Зло сверкнув глазами, он пробурчал:

— Спасибо, спасибо… Совсем неплохо.

— Как вам понравились окрестности?

— Спасибо, — бросил он и добавил шепотом: — Проваливай, ты мне мешаешь.

Притворившись, что не слышу его неуместного замечания, я, умильно улыбнувшись, продолжила еще громче:

— Очень рада, мне они тоже очень понравились, особенно крутой берег за туристским лагерем.

Побледнев, он прошипел еще более злобно:

— Сейчас позову швейцара, чтобы он тебя выставил.

— Весьма благодарна, — приветливо улыбнулась я. — Хочу еще спросить, как вы себя чувствуете?

Не дожидаясь, пока он в ярости разорвет меня на куски, я с показной элегантностью присела в книксене и ушла, сделав вид, что совсем его не боюсь.

В клубном зале меня ожидал новый сюрприз. За маминым столиком вместо докторши из Жешува я увидела… трубку, а затем и все остальное, то есть Франта.

Прочитав я об этом в "Экспрессе", все равно бы не поверила бы. Ибо откуда взялся Франт за маминым столиком, и как оказалась мама в его обществе? Он же должен следить за бородачом, прятать шляпу или держать за руку пани Монику. А он держал в руке карты и вовсю торговался. Я хотела незаметно ускользнуть, но меня уже увидела мама.

— Наконец — то! Где же ты пропадала, моя девочка? — Она приветствовала меня с таким чувством, будто с самого обеда ничего не делала, а только тосковала обо мне.

Я не знала, что сказать, и охотнее всего провалилась бы сквозь землю, но, к сожалению, это было исключено. Могли подумать, что я плохо воспитана. Поэтому я вежливо поздоровалась.

Возникла очень смешная ситуация. Я не хотела признаться в знакомстве с Франт, Франт — в знакомстве со мной, а тут маме что — то вдруг припомнилось, и она ни с того ни с сего брякнула:

— Представьте себе, моя Крыся окончила курсы дзюдо и теперь справляется с любым мальчишкой.

— Браво! — подхватил Франт. — Хо — хо, какая отважная девочка. — Не знаю, как он сумел выдавить это из себя. Он должен был подавиться, а между тем улыбнулся мне и добавил: — Мы ведь уже знакомы.

— Вы знаете мою Крысю? — У мамы округлились глаза.

— Да, — быстро вмешалась я, опережая Франта. — Я один раз относила этому господину цветы.

Франт повел себя как истинный джентльмен.

— Должен сказать, — обратился он к маме, — что ваша дочь не только отважна, но и удивительно отзывчива. Прошу меня извинить, возможно, я злоупотребил ее любезностью, но, поверьте, не мог никого найти…

— Любопытно, — задумчиво произнесла мама, — она даже не упоминала об этом.

— Это, видимо, из скромности и врожденной деликатности, — выдал Франт, улыбаясь, как Берт Ланкастер в фильме "Багровый пират". Если бы мог, он, наверно, добавил, что я — наилучшая ученица в классе, учусь на одни пятерки, а в будущем стану Валентиной Терешковой. Но я видела его насквозь, он спасал не меня, а самого себя.

Наступило молчание, и только нетерпеливая дама — адвокат из Домбровы Гурничей — спасла положение.

— Три пики, — провозгласила она.

— Контра, — ответил ей Франт изысканным тоном.

С этого момента они потеряли ко мне всякий интерес. Для них существовали только пики, черви, бубны и трефы, не говоря уже о "контра" Франта. Может быть, с полчаса они вообще меня не замечали, пока наконец мама не вспомнила обо мне.

— Крыся, доченька, вместо того, чтобы торчать здесь, могла бы немного проветриться. Погода, пожалуй, уже налаживается.

— Да, да… небольшая прогулка у моря не помешает, — добавил Франт, не вынимая изо рта трубки.

Он явно хотел от меня избавиться. Похоже, придумал что — нибудь новенькое и не желал иметь меня свидетелем. Однако он просчитался. Разумеется, я притворилась, что мечтаю о небольшой прогулке, но, выйдя из клубного зала, не пошла к морю, а, утонув в большом кресле, ждала, что будет дальше.

Ничего особенного я не заметила. Паралитик торчал на прежнем месте и с видом мученика решал очередной кроссворд. Но время от времени он бросал быстрый взгляд на играющих в бридж. Я догадывалась, что он караулит Франта.

Я проскучала бы в том кресле до вечера, если бы из вращающихся дверей не вынырнул вдруг Мацек. По выражению лица я уже издали поняла, что у него грандиозные новости. Ворвавшись в холл, словно вихрь, и увидев меня, он закричал:

— Ты не представляешь, что случилось!

Я действительно не представляла, но это не служило оправданием его поведению, особенно в присутствии паралитика. Посоветовав Мацеку говорить потише, я отвела его в отдаленный угол холла и высказала догадку:

— Наверно, только для вида играли Генделя, а тем временем что — то замышляли.

— Нет, нет! — бурно запротестовал он. — Генделя доиграли до конца. Фантастическая музыка, говорю тебе.

— В таком случае это неудача.

— Подожди, я хочу сообщить сенсационную новость, а ты все время мешаешь.

— Так говори!

— Не знаю только, с чего начать.

— Валяй с самого начала, только не задумывайся, а то умру от любопытства!

Мацек по своему обычаю потер нос ладонью и почесал за ухом.

— Девятка, — заговорил он, — о какой папке ты вспоминала?

• Предыдущая
• 26/42
• Следующая