Страсть сквозь время - Арсеньева Елена - Страница 34

• Предыдущая
• 34/55
• Следующая

Лидия торопливо опустила взор, успев, однако, заметить, что Ирина заметила их переглядку и уголки ее губ чуть дрогнули.

Улыбнулась? С трудом сдержала болезненную гримасу?

– Ну, а еще?

Алексей перелистнул одну-две страницы:

– Извольте. Ах нет, сие не для девиц... А, вот, более пристойно: «Любовь – неистовое влечение к тому, что убегает от нас».

– Убегает? – упавшим голосом переспросила Ирина. – Значит, искренняя нежность цены уже не имеет? Нужно непременно дразниться, притворяться, заманивать? Сколь суровы правила света! Соблюдать их даже и не хочется!

«Да что ж она такая наивная, – с досадой подумала Лидия. – Неужто не учат этих романтических барышень маменьки, что всякий мужчина – прежде всего охотник? Это ж прописная истина!»

Алексей пожал плечами.

– Не знаю, что и сказать, – ответил он весьма дипломатично. – Но вот что говорит на сей счет Монтень: «Женщины нисколько не виноваты в том, что порою отказываются подчиняться правилам поведения, установленным для них обществом, – ведь эти правила сочинили мужчины, и притом безо всякого участия женщин».

– «Мы берем на хранение чужие мысли и знания, только и всего. Нужно, однако, сделать их собственными», – задумчиво проговорила Ирина. – Как видите, я тоже читала Монтеня. Когда мой батюшка и покойный брат его Гаврила Иваныч были еще отроками, у них был учитель словесности, который очень любил Монтеня. Он и подарил своим воспитанникам по книжке «Опытов». У нас дома точно такой же том стоял. И корешок точно так же оторван... оттого что книжные шкапы набиты были плотным-плотно, с трудом можно книжку из ряда вынуть. Так странно... хоть вся моя жизнь при Монтене прошла, я его не слишком-то часто вспоминала. А сейчас один афоризмус за другим на ум идут да идут!

– Что же идет вам на ум, Ирина Михайловна? – вежливо поинтересовался Алексей.

– Да вот хотя бы это... «Подобно тому как наше рождение принесло для нас рождение всего окружающего, так и смерть наша будет смертью всего окружающего».

– Батюшки, что ж так мрачно-то! – усмехнулся Алексей.

«Это типичный субъективный идеализм!» – чуть не ляпнула Лидия, но вовремя остановилась. Главное – не умничать.

– Да, вы правы, но отчего-то именно мрачные, но мудрые выражения Монтеня и приходят мне нынче на память, – кивнула Ирина. – Вот еще одно, ежели угодно: «Смерть одного есть начало жизни другого».

Фоминична оторвалась наконец от шитья, пристально поглядела на Ирину, покачала головой, вынула палец из медного наперстка и перекрестилась.

– Да, – кивнула Ирина. – И это – истина. А вот еще, извольте послушать: «Деревья – и те как будто издают стоны, когда им наносят увечья».

У Лидии вдруг сделалось холодно в груди.

«Ирина знает, – подумала она. – Знает о нас с Алексеем. И намекает, что смерть ее с ним отношений дает начало рождению наших. И про деревья, которым больно, – ведь она про свою боль говорит! Но откуда ей знать?! Наверное, все же Кеша проболтался. Ну а почему он должен был молчать? Эх... ну да. Люди холопского звания... и так далее! Он предан своей госпоже, а я ему кто? С другой стороны, он ведь и Алексея выдал... Нет, не должен был бы Кеша это сделать! Он так заботится об Алексее, не надышится на него. Ну, может быть, он тут и ни при чем. Может быть, ночью меня просто-напросто выследила Фоминична!»

Алексей захлопнул книжку, небрежно швырнул ее на стол, встал, подошел к окну.

– Что за погода мерзопакостная! – сказал с тоской. – До чего мне это деревенское сидение надоело, кто бы только знал! Чего бы я не дал, лишь бы оказаться сейчас на поле брани! Оказаться вместе с боевыми товарищами, которые сейчас славу воинскую себе добывают!

– «Столько имен, столько побед и завоеваний, погребенных в пыли забвения, делают смешною нашу надежду увековечить в истории свое имя захватом какого-нибудь курятника, ставшего сколько-нибудь известным только после своего падения», – вдруг произнесла Ирина, и как ни была взволнована Лидия, она все же едва подавила смешок: а ведь эта девочка не столь уж бесхарактерна, как может показаться! Пожалуй, Алексею не так уж легко будет вить из нее веревки!

– Ну, не скажите, Ирина Михайловна! – обидчиво проговорил Алексей. – Как это можно... Все Отечество сражается, а вы...

– Да я, собственно, про Буонапарте говорю, – пояснила Ирина. – Кто знает, может статься, грядущие поколения о разрушительных деяниях его и не вспомнят: может статься, сыщутся вандалы и варвары, которые затмят его силою своих злодейств, хоть это и кажется нам сейчас непредставимым!

– И варвары с вандалами появятся, и силою злодейств Наполеона затмят, а все ж Отечественная война тысяча восемьсот двенадцатого – четырнадцатого годов навсегда в российской истории пребудет, – задумчиво сказала Лидия и, конечно, мигом спохватилась, но, против ожидания, никакого болезненного изумления ее слова не вызвали.

– Да, я тоже думаю, что военные действия еще долго продлятся, – проговорил Алексей. – Надо же не только из России Буонапарте изгнать, но и Европу от него освободить. А сие в одночасье не сделать. Большая кровь льется... А я тут сижу, как в западне! – Голос у него стал тонким, мальчишеским, злым. – Нет, надобно уезжать. Дай мне коня, Фоминишна! Слышишь ли? Пусть рана моя еще не вполне зажила, но ведь правая рука здорова, я знаю, что мог бы держать саблю.

– А с поводьями вы как левой пораненной рукой управились бы? – рассудительно проворчала Фоминична. – Сидите уж, сидите, не томите ни себя, ни вон барышню мою. А вы, Ирина Михайловна, лучше оставьте эти ваши премудрствования. Девушке мыслями головку трудить – на личике морщины копить, а сие кому надобно? Да никому! Про что поговорить-то вы хотели? Про сны? Вам что снилось, барышня? Может быть, веселое что-то?

Ирина снова понурилась.

– Да нет, не больно-то веселое, – сказала печально. – Скорее страшное!

– Ну, если сон страшный был, надо его непременно рассказать, – заявила Лидия, которой надоело подавленное молчание, в котором она пребывала. – Тогда точно не сбудется!

– Расскажу, – кивнула Ирина. – Да, я расскажу... – Она еще помолчала, словно собираясь с духом, а потом начала: – Надобно заметить, нынче мне не спалось. Дурно мне было... Порой так боли донимали, что думала, вот-вот Богу душу отдам.

– Что? И ни словом мне не обмолвилась?! – вскрикнула возмущенно Фоминична. – И не жаловалась?!

Алексей и Лидия молчали, но и они смотрели на Ирину с негодующим выражением.

– А что толку жаловаться? – передернула та плечами. – Помочь все равно никто не в силах. Докторов здесь нет, а домашние средства... что в них проку? Ну да ладно. Лежала я, значит, лежала, терпела эту боль, а потом усталость взяла свое, я и начала засыпать. И снится мне, будто по коридору мимо моей двери кто-то быстро-быстро идет – легкими такими шажочками, словно бы чуть пола касается.

«Это она меня слышала, – подумала Лидия, и ее аж испариной пробило от стыда. – Как ни тихо я кралась, она все же услыхала!»

– Кто же это такой, думаю, – продолжала Ирина. – Вроде бы дядюшке покойному, Гавриле Иванычу, уже нечего бродить по дому, лоскутки-то его савана вернули ему. – В ее голосе прозвенел было легкий, словно дуновение теплого ветерка, смешок да и смолк. – Но шаги были отнюдь не дядюшкины! Шаги были женские!

Кеша, все еще сидевший на корточках перед печкой, вдруг громко звякнул чугунной дверкой, испугался своей оплошности и пробормотал:

– Простите великодушно, барышни и вы, барин!

Алексей дернулся было, но остался недвижим. Лидия поняла, что он хотел взглянуть на нее, но не решился. Итак, Алексей подозревает, что она была у него ночью... Или Кеша сказал-таки?!

– Потише грохочи, безрукий, – проворчала Фоминична, покосившись на Кешу.

– Да, шаги были женские, – повторила Ирина. – Я очень этому удивилась, а потом подумала, что нет ничего странного: вдруг кто-то из девок идет за нужным делом? Но шаги замедлились около моей двери...

Ирина замолкла. И Лидия ощутила, что по спине словно бы ледяными пальцами провел кто-то неведомый...

• Предыдущая
• 34/55
• Следующая