Три трупа и фиолетовый кот, или роскошный денек - Качановский Алоиз - Страница 26

• Предыдущая
• 26/36
• Следующая

Прерываюсь, бросаю взгляд на Франка. Сидит неподвижно в кресле, со скрещенными руками, глаза полуприкрыты, на лице выражение отрешенности и спокойствия. Делаю глубокий вдох и продолжаю дальше:

— Майка облегчила ему ситуацию. Пригласила нас к себе, предупредив при этом, что не имеет дома запаса алкоголя. Дальше вы уже знаете. Франк привез меня сюда, убеждая, что мы едем к «Селекту», оставил на некоторое время в машине, вбежал наверх, перебросился парой слов с Кларой, схватил револьвер, лежавший где-нибудь поблизости, и застрелил ее. Убил ли он и Нусьо — этого я не знаю. Может быть, Нусьо уже был мертв к этому времени. А может быть, был жив и неосторожно высунулся из-за портьеры, чтобы погибнуть от пули Франка. Может, расскажешь нам, как это было? — обращаюсь я к Франку.

Франк раскрывает глаза, но не произносит ни слова. Все молчат. Я чувствую себя предельно усталым.

— А в общем-то все равно, — заявляю я. — Мне кажется, что на сегодня программа исчерпана. И я не имею ничего против того, чтобы все пошли по домам.

Никто не трогается с места. Отзывается Ванда.

— Ты можешь доказать, что ночью вы приезжали сюда, а не к «Селекту»?

— В «Селекте» не держат кальвадос, — отвечаю я. — Я проверил это сегодня. А в баре внизу кальвадоса хоть залейся. Мы же привезли ночью Майке именно кальвадос.

— Глупости. После полуночи бар был закрыт, — возражает Ванда.

— Видимо, с черного хода бар был еще открыт. Толстяк мог возиться с кассой или наводить порядок в зале. Это еще выяснится. У меня есть еще одно доказательство того, что ночью мы были именно здесь, я скажу об этом чуть позже.

— А откуда ты знаешь, что речь шла о «Черной лестнице»? — спрашивает Ванда.

— Кельнерша слышала, как черная говорила по телефону, что у нее украли лестницу. Что же это могло быть еще, как не знаменитая «Черная лестница»? Франк разыграл все с большим искусством. Оставил меня в машине, вбежал наверх в канцелярию, представился черной в моей роли, во время беседы с нею украдкой вынул револьвер, убил черную и перенес труп наверх в мою квартиру или, скорее, выманил черную, еще живую, наверх и застрелил ее там. После чего вернулся в канцелярию, чтобы попытаться открыть сейф и похитить компрометирующую его рукопись. Сейф открыть он не смог, но заметил Нусьо, скрывающегося за портьерой. Прихлопнул его, вышел и только на лестнице заметил, что все еще держит в руках револьвер. У него не было уже времени возвращаться и прятать револьвер в письменный стол, поэтому Франк сунул его в нишу гидранта вместе с ключом. После чего черным ходом прошел в бар, купил кальвадос и вернулся к автомобилю.

— А зачем ему нужно было выманивать черную из канцелярии в квартиру? — спрашивает Ванда.

— Может быть, он думал, что там потише, меньше шансов на то, что кто-нибудь услышит выстрел.

— Интересно, однако, что выстрелы никто так и не услышал, — замечает Ванда.

— Соседи выехали на отдых. А впрочем, может, кто и слышал. Я не успел еще всех расспросить.

— А замаскированный, — спрашивает Ванда, — кем был замаскированный? Ты думаешь, что Франк нанял для этой цели бандита?

— А почему бы это не мог быть сам Франк? — спрашиваю я. — Мне даже казалось, что это кто-то знакомый. Развлекался с черной маской, так как хотел любой ценой получить рукопись. Он думал, что я знаю комбинацию цифр сейфа и под угрозой револьвера открою его. Не мог даже догадываться, что рукопись давно служит в качестве подушки на кресле у пишущей машинки.

— А что произошло с самой рукописью?

— Она улетучилась, и мы больше ее не увидим, — ответил я. — В ту секунду, когда Франк пришел в себя после того, как Гильдегарда трахнула его молотком по голове, он заметил, что лежит головой на рукописи в зеленом коленкоровом переплете, в таком же самом, как та, из Издательства, послужившая ему источником вдохновения для фильма. Он молниеносно сообразил, что это и есть желанная рукопись, схватил ее и задал драпака. Теперь, скорее всего, рукопись уничтожена. Франк должен был отделаться от нее.

— Виват! — восклицает Ванда. — В таком случае нет основной улики. Камень с сердца!

— Спокойно, — говорю я. — Рукопись уничтожена, но мы легко можем узнать, что в ней заключалось. Пумс ее читала.

Это заявление электризует аудиторию. Даже Франк отряхивается от притворной дремоты и вопрошающе смотрит на Пумс. Пумс краснеет, как свекла.

— Еще никому и в голову не приходило, что этот обтрепанный том станет документом будущего судебного процесса, — говорю я, — а Пумс уже задала себе труд его проштудировать. Вот что значит идеальная секретарша!

— Я… только краем глаза… — заикается Пумс.

— Читала так, что у тебя уши тряслись. Я тебя накрыл на этом дважды. Не стоит отпираться, я уже привык к тому, что мои секретарши читают книги в свои рабочие часы, иначе они умерли бы от скуки. Может быть, перескажешь нам, что ты там вычитала.

— Там были такие разные истории об убийствах, — говорит Пумс.

— Детективные новеллы, да?

— Да, новеллки, но не очень удачные, сразу можно было догадаться, кто убийца, — произносит Пумс с миной заправского литературного критика.

— Сколько было этих новеллок?

— Много, я не успела еще прочесть все.

— Что было на первой странице? Какая там стояла фамилия?

— Я не обратила внимания, — говорит Пумс. Она принадлежит, очевидно, к тем читательницам, для которых фамилия автора — вещь совершенно лишенная интереса.

— Какая-нибудь из новелл тебе что-то напомнила? — спрашиваю я.

— Действительно… одна из них была о чем-то, что я уже видела, — отвечает Пумс колеблясь.

— Что именно? Говори!

— Это было… о том, как взломали сейф… но очень неумело… так совсем непрофессионально, — заявляет Пумс, стыдливо опуская взгляд.

Меня интересует совсем не это. Приходится атаковать в лоб.

— Ты смотрела фильм «Черная лестница»?

— Три раза!

— Была ли среди новеллок рукописи хоть одна, похожая на историю, рассказанную в этом фильме?

— Нет, такой не было, — заявляет Пумс решительно. Может быть, в конце книги, я до конца не прочитала.

— И все-таки я был прав: рукопись представляла собой сборник детективных историй, — закрепляю я достигнутую позицию. — Допускаю, что они были написаны на графоманском уровне. И тем не менее, одна из них заключала в себе идею, послужившую затем Франку для создания гениального сценария.

— Ну и что из этого? — возражает Ванда. — Может быть, все так и было. Но Франк не убивал. Во-первых, это не он беседовал с черной по телефону. Каким чудом он мог оказаться у трубки?

— Думаю, что это происходило так, — говорю я. — Когда черная поняла, что у нее похитили идею, она запомнила фамилию Франка, которую видела на афише фильма. И вот во время поисков моего номера в телефонной книжке она записала и номер Франка. Она решила сначала получить обратно свою рукопись, а потом уже атаковать Франка. Но в нервном замешательстве перепутала номера телефонов. Вместо моего набрала номер Франка и, убежденная, что говорит со мною, выложила всю историю Франку. Франк быстро понял, чем ему грозит открытие, сделанное черной в зале кинотеатра, и в дальнейшем разговоре умело выдавал себя за меня, чтобы вытянуть из нее все подробности. Он мог смело договариваться с нею о встрече в канцелярии, так как я в это время уже ехал к нему.

— Ты гений, — произносит Франк. — Я сдаюсь. Встает, приближается к телефону и начинает набирать номер.

— Не делай этого, — неожиданно отзывается Майка, но Франк не обращает на нее внимания. Очевидно, он звонит в полицию, чтобы сделать признание. Собственно, напрасно он так торопится, ему стоило бы подумать о создании какой-нибудь системы защиты. Но, вероятно, он думал именно об этом во все время моего повествования.

— Это «Селект»? — спрашивает Франк. — Прошу портье. Ожидает минуту, потом кто-то отзывается в трубке.

— Портье? — спрашивает Франк. — Это говорит Шмидт, Франк Шмидт, вы меня знаете, правда?

• Предыдущая
• 26/36
• Следующая