Год собаки. Двенадцать месяцев, четыре собаки и я - Кац Джон - Страница 18

• Предыдущая
• 18/36
• Следующая

Чтобы общаться с ним, мне хватало жестов и нескольких слов, редко возникала нужда закончить фразу. Он всегда знал, идем ли мы гулять, беру ли я его с собой или оставляю дома, разрешаю ли ему побегать.

Обычно пес сидел у порога комнаты, где я в этот момент находился, следил за теми, кто входит и выходит, — охранял меня. Если я вел себя как-то необычно: кричал, ругался, спотыкался, он тут же оказывался рядом, у моих ног, готовый служить мне, оберегать и защищать меня.

Девон знал, что с ногой у меня не все в порядке, и если я оступался или падал, а это случалось нередко, то мгновенно подбегал ко мне, сочувственно лизал мою руку, желая как-то помочь. Он вел себя, как Лесси из известного сериала. Случись мне попасть в беду, стоило бы только крикнуть: «Девон, зови на помощь!», он тотчас, бешено лая, кинулся бы к любой двери и привел человека к месту, где я лежал. Быть может, это только фантазия. Когда-нибудь я собирался это проверить.

Теперь я лучше знал Девона. Знал, что за его жуткими выходками скрывается доброе сердце, великодушие, способность не только брать, но и отдавать.

Оказывается, он мог быть и очень спокойным, — совершенно новая для меня черта в его характере. Думаю, этот пес с самого начала знал, чего я от него хочу. Раньше он просто не был уверен, что ему следует поступать сообразно моим желаниям. Зато теперь перестал прыгать на столы, сшибать на пол телефон, носиться по дому. Ел из своей собственной миски, оставил в покое Стэнли, а к Джулиусу все больше привязывался. Однако он сохранил свою гордость. Он все еще был рабочей собакой.

Даже Старина Хемп, с улыбкой глядевший на нас с небесных вересковых пустошей, не мог быть более гордым. Или это был Старина Кеп?

Стэнли умирал. Вот, оказывается, почему на прогулках он так медленно тащился за нами. Мы не могли поверить. Ведь в глазах его еще сохранялся озорной блеск, и он по-прежнему был готов к любым проказам.

Паула говорила, что Стэнли был самым милым щенком из всех когда-либо живших на свете. Он умудрился сохранить тот же милый щенячий облик и в свои восемь лет.

Бренда Кинг — прекрасный ветеринар, знающий, заслуживающий доверия. Видимо, люди ей не так интересны, как собаки, поэтому, кивнув хозяевам, она переключается на беседу уже непосредственно с их питомцами. Диагнозы ее точны, а короткие советы всегда очень дельные.

Стэнли откликнулся на ее зов и охотно последовал за ней в рентгеновский кабинет, правда, бросил на меня беспокойный взгляд, увидев, что я за ними не иду.

Немного позже д-р Кинг вышла и прикрыла за собой дверь. Не очень хороший знак. Она прекрасно знала моих собак, знала, как мы привязаны друг к другу.

Бренда питала нежные чувства к лабрадорам, а к Джулиусу в особенности. Она подшучивала над его равнодушием к исконно лабрадорским занятиям, над диетой, на которой мы вынуждены были его держать, дабы собака не превратилась в толстого борова. Но и для Стэнли имелся уголок у нее в душе.

«Плохие новости», — сказала она обычным тоном, однако ее тревожный взгляд противоречил напускному профессиональному спокойствию. «У Стэнли снижена частота сердечных сокращений. Она ниже, чем при последнем вашем визите, и намного ниже, чем следует».

Д-р Кинг заметила нелады еще несколько месяцев назад, но тогда симптомы показались слабыми и не привлекли особого внимания. Теперь обследование выявило совсем другую картину. Кроме того, рентген подтвердил еще одно подозрение: у Стэнли острая дисплазия (разрушение) тазобедренного сустава — заболевание, которое у лабрадоров и золотистых ретриверов встречается довольно часто. «Его мучают боли при длительной ходьбе, он постепенно превращается в калеку. Поражаюсь, как эта собака еще способна гонять мяч!» — сказала она.

Я подумал, что Стэнли мог бы гонять мяч до последнего своего вздоха.

Все же самую большую опасность представляла сердечная недостаточность. Мы договорились, что я привезу Стэнли к д-ру Кинг еще два раза: один раз утром, сразу после пробуждения, и другой — после физической нагрузки. Такое тестовое исследование требовалось, чтобы уточнить диагноз.

— Девон, конечно, ничуть не виноват в болезни Стэнли, — поспешила заверить меня Бренда. Видимо она как-то ощутила терзавшее меня чувство вины.

С каждым визитом в ветлечебницу новости становились все хуже. Сердце Стэнли сдавало. Не было в сущности никакого выбора кроме хирургического вмешательства либо мощного медикаментозного воздействия, чреватого тяжелейшими побочными эффектами. Оба варианта были для меня неприемлемы. Я хорошо знал, на что способен решиться, если собака действительно очень больна, и где следует положить предел ее страданиям. Даже если речь шла о собаке, которую я любил так, как Стэнли.

Д-р Кинг не делилась со мной своими мыслями. Но за годы знакомства я научился ее понимать. А теперь ни ее лицо, ни слова не давали мне ни малейшей надежды.

Решение взять собаку дается порой нелегко. Но в тысячу раз труднее и мучительнее подписать ей приговор. Встречаются люди, стремящиеся поддерживать жизнь собаки любыми способами. Честно скажу, я не принадлежу к их числу. Отношения собаки и человека отнюдь не простые. Их трудно до конца понять, особенно постороннему; слишком многое в них зависит от предыстории, темперамента, личного опыта, инстинктов и, наконец, способности любить.

Решение, о котором идет речь, всегда теснейшим образом связано с тем, как складывалась собственная жизнь человека. И я не исключение. Бренда Кинг однажды сказала, что главное для ветеринара да и для хозяина собаки — это уменье защищать интересы животного, которое не умеет разговаривать и, значит, не способно рассказать о своих нуждах. Удача сводит некоторых собак с людьми, которые их любят и понимают, заботятся о них, которые могут действовать, исходя, в первую очередь, из их интересов.

Люди, которые сами росли без опеки и защиты, часто — по вполне понятным причинам — запутываются в своих взаимоотношениях с собаками. Иногда — с этим сталкивался любой ветеринар — хозяева собак утрачивают представление не только о границах между их собственной жизнью и жизнью собаки, но и о реальной действительности вообще. Старых дряхлых собак в самом ужасном виде доставляют к ветеринару в надежде если не на лекарства или современные приборы, то на операцию.

— Вы должны, — сказала мне д-р Кинг, — не только понять, чего хочет собака, но и что для нее лучше. Сделать это можете только вы.

Я понимал, что не имею права решать судьбу Стэнли на основе сиюминутного импульса. Такое решение должно определиться всем моим жизненным опытом и теми мириадами факторов, под влиянием которых формировались мои взгляды. И для меня оно будет крайне трудным. Я обожаю эту собаку, она стала ключиком ко всему, что есть во мне радостного и веселого. Но с той самой минуты, как я покинул кабинет Бренды, мне, похоже, стало ясно, что предстоит делать.

Чего бы я хотел? Чего бы хотел Стэнли? Что для него будет лучше?

Не лучше ли для него закончить свою жизнь так же счастливо, как он ее прожил. Не превратиться в калеку из-за дисплазии, не умереть от мучительного сердечного приступа. Не страдать от невозможности отправиться на прогулку, гонять мяч, быть равноправным членом собачьего сообщества, которое обосновалось теперь у меня в доме и в жизни.

Друзья и знакомые давали мне разнообразные советы: обратиться к специалистам, решиться на операцию, испробовать нетрадиционные методы лечения или какие-то новые диеты. Один даже предложил мне подыскать для Стэнли какой-нибудь более спокойный дом, где он будет жить мирно и, возможно, проживет дольше. Сам же я мог бы время от времени его навещать.

Но сидя возле кабинета д-ра Кинг, обнимая и поглаживая Стэнли, я чувствовал, что скорее умру, чем кому-нибудь его отдам. Я должен был сделать то, что сам считал правильным, что, как мне казалось, отвечало его интересам. Я должен был выступить его адвокатом — защитником, которого мне самому всегда хотелось иметь, и которого, очевидно, никогда иметь не буду.

• Предыдущая
• 18/36
• Следующая