Я подарю тебе любовь - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 47

• Предыдущая
• 47/52
• Следующая

— Это не я что, это ты что! — глядя на нее как на полную дебилку, возмутилась Иванова. — Ты ж про них такую статью отбабахала, даже две! Ты ж про них все знаешь! Они поголовно больные, циничные, асоциальные, грязные и злые! Убить могут, как плюнуть, для них жизнь другого человека пустое место! Ты ненормальная, что влезла во все это! И мой тебе совет — брось немедленно!

Больше они не общались. Никогда.

Но подобного рода монологи, а часто и еще более красочные Лена выслушивала в таком количестве, что и не сосчитать. Знакомые, друзья, посвященные в ее «боевые» действия, стали относиться к ней как к не совсем адекватной, сторонились и избегали, словно Ленка сама стала беспризорницей с улицы.

А она боролась!

Моталась в Казань, как в ближайшее Подмосковье на дачу за урожаем, при этом работу никто не отменял! Командировки выпадали одна за одной, и материал требовалось сдавать вовремя. В редакции она никого не посвящала в свои проблемы, старалась улыбаться, шутить, но у нее не очень хорошо получалось. Похудевшая, измученная, синяки под глазами, смотрит зло, как кошка дикая.

Но Ленка не могла взять отпуск, ей нужны были деньги. Она потратила половину из тех сбережений, что откладывала все эти годы на новую машину, мебель и ремонт в квартире. Ухнули, как в трясину бездонную, на адвокатов, поездки, взятки, а впереди ожидались еще большие расходы.

Она разрывалась между поездками, командировками, работой, чиновничьими кабинетами и в Казани, и в Москве, Васькиным детским домом, куда ходила каждый день, когда прилетала.

— Прилетела как-то вечерним рейсом, — говорила она монотонным, хриплым голосом, так и не притронувшись к чаю, принесенному Денисом — проспала весь полет, проснулась, когда все выходили, спустилась с трапа и стою. Не понимаю, куда прилетела, в какой город и сколько времени. Подняла голову, «Москва» на здании прочитала, думаю, а мне сюда надо? Я откуда и куда лечу? И какой сегодня день? Меня из автобуса позвали: девушка, все вас ждут. Вошла, спросила у кого-то, какой сегодня день, мне говорят: среда. А я пытаюсь понять: среда какой недели — этой или уже следующей? А времени сколько, утро или уже ночь? Встала посреди зала, смотрю на табло, тупо так, долго стояла, потом прочитала число и время. Домой добралась и только утром врубилась, что прилетела из Питера и надо материал сдавать.

Шла по коридору редакции, думала, как писать, ни черта не понимая. И тут ее поймал Забарин.

— Невельская, быстро ко мне в кабинет! — гаркнул так, что она подскочила от неожиданности.

И дверью хлопнул, когда Ленка зашла за ним в кабинет, рукой на стул указал раздраженным жестом, сам сел и потребовал строгим начальственным тоном:

— Ну-ка, быстро выкладывай, что у тебя случилось!

— Да ничего, Николай Васильевич, вчера из Питера прилетела, собираюсь над статьей работать, — удивилась Лена его грозности.

— Ты себя давно видела? Как смерть ходишь, почернела вся! Я сказал, быстро выкладывай! — И по столу ладонью хлопнул.

Она выложила. Согнувшись на стуле, облокотившись о колени, сцепив руки в замок, подробно все выложила. Забарин слушал, вопросы задавал по ходу, уточнял детали.

— Ты когда в Казань летишь?

— Послезавтра. Сегодня и завтра надо над статьей поработать.

— С тобой полечу, — сказал, как отрезал. — Иди домой, выспись, дома над статьей поработаешь.

— Зачем со мной? — обалдела Ленка.

— На мальчика хочу посмотреть. Все. Иди, Лена.

В детском доме Лена примелькалась, как сотрудница штатная. Директриса давно махнула рукой, проиграв с Ленкой во всех спорах, но незнакомого мужчину притормозила, решив не пускать.

Ага, тот случай!

Николай Васильевич книжечку красную лауреата сунул перед ее лицом, да так отчитал, что и двери распахнули, и сопроводили в комнату для встреч.

Привели Ваську, они с Леной обнялись с ходу, как с фронта встретились, постояли молча, Лена его чуть отстранила:

— Василий Федорович, тут мой начальник хотел с тобой познакомиться.

Васька Забарина осмотрел придирчивым взглядом с ног до головы, подошел, протянул ладошку, представился:

— Василий Федорович.

— Николай Васильевич, — пожал ему руку Забарин.

— Я знаю, не Гоголь, мне Лена говорила.

— Лен, — распорядился начальник, — ты иди погуляй пока, мы с Василием Федоровичем поговорим.

Она переживала страшно, расхаживала по коридору туда-сюда. О чем они там могут говорить, что обсуждать и зачем это Забарину?

Вышли. У Васьки скоро обед, и он пошел их провожать к выходу, попрощался с Забариным пожатием рук и по имени-отчеству. Николай Васильевич отошел чуть в сторонку, но уходить не стал, наблюдал их с Леной прощание. Лена присела на корточки, взяла Васькины ладошки в руки.

— Вась, потерпи еще, наш адвокат подал оспаривающее заявление.

— Я потерплю. Ты лучше, Лен, побереги себя, вон, черная стала, похудела совсем. Так и заболеть недолго. Что мы тогда будем делать?

— Ничего, Василий Федорович, на войне всегда так. Ты же помнишь наши задачи — я отвечаю за свой фронт, бумажный, ты за свой — учебный.

— Я учусь, ты же знаешь. За второй класс все посдавал, на следующей неделе сдам за третий, еще месяц учебы до лета остался, я и за четвертый сдам.

— Ты у меня молодец!

— И ты у меня молодец. Ну, иди, мне на обед надо, я ж тут примерный.

Лена поцеловала мальчика, и они ушли с Забариным. Вечерним рейсом, в тот же день Николай Васильевич улетел, а ей сказал:

— Оставайся. Три недели тебе дам, доделаешь тут дела. Статью напишешь и перешлешь в редакцию.

О чем они говорили с Васькой, она так и не узнала и не спрашивала. Что предпринял Забарин, на какие рычаги давил и кому звонил, Лена тоже не узнала. Но через три дня, когда, как на работу, пришла к председателю опекунского совета, ей тут же, с поклоном вручили все разрешающие и оформленные документы. И постановление суда, вчера без ее участия подписанное, в котором она, Елена Алексеевна Невельская, назначалась опекуном Василия Федоровича Дроздова, с постоянной пропиской последнего в городе Москве.

Ленка вышла из здания, стояла, смотрела на документы и не могла поверить!

Что? Все? Она может забрать Ваську?

Не совсем, у нее здесь было еще одно дело…

Ваську Лена забрала через месяц, когда он на одни пятерки окончил четвертый класс. Они прилетели в Москву, оформили здесь окончательно все документы и бумаги. И Лена решила, что им надо переехать из этого дома, от соседей и знакомых, из этого района, подальше от тех, кто знал Васькину историю.

Квартира бабушкина, что ей досталась в наследство, хоть и двухкомнатная, но в центре, в старом кирпичном доме с высоченными потолками и впечатляющим метражом.

Лена поменяла ее на квартиру в более отдаленном районе, трехкомнатную и метражом поменьше, за что получила приличную доплату, которую пустила на ремонт и обустройство на новом месте. У Васьки в школе, кроме директора, никто не знал, что он приемный, директор слово держала и эту информацию не афишировала, а у остальных и вопросов не возникало, так Ленка с Васей были похожи. И стала у них семья.

А тогда, в Казани, получив документы…

Еще до вмешательства Забарина Лене адвокат посоветовал:

— Знаете что, Елена Алексеевна, а получили бы вы справку-освидетельствование у нарколога, что мамаша Васина в последней стадии алкоголизма и претендовать на восстановление родительских прав не может.

— Да зачем? У нас есть отказ его бабушки, из Волгограда пришел отказ от тетки, мать под следствием была и давно прав лишена, что еще надо?

— Да черт его знает! Лишний документ не помешает. Судья может затребовать такое освидетельствование, а если через суд, то формулировка может быть расплывчатой, нам же надо железно: больна без возможности исцелиться!

И Лена пошла разыскивать Верку. Нашла, а то!

Дверь нараспашку, на сломанной кровати, на голом, подранном, грязнущем матраце спала в пьяном беспамятстве мать Васьки.

• Предыдущая
• 47/52
• Следующая