Сатанинский смех - Йерби Фрэнк - Страница 55
- Предыдущая
- 55/90
- Следующая
Он замолчал и посмотрел на Жан Поля.
– Вы! – сказал он. – Вы можете это сделать. Готов держать пари, вы можете добиться встречи с ней. Смотрите, какие у вас преимущества: вы никогда не были дворянином, но воспитаны, как человек благородный… нет, даже лучше. Мне сказали, что у вас исключительные манеры, когда вы этого хотите. Жерад рассказывал мне дикую историю о том, как вы однажды изображали из себя итальянского принца и в этом качестве удалились…
– Нет, – без всякого выражения сказал Жан Поль, – никаких больше маскарадов и тому подобных глупостей…
– Выслушайте меня. Вы отправитесь к ней таким, как вы есть, хорошо, но скромно одетым, и представитесь преданным подданным, более всего желающим служить Ее Величеству…
– Что совершенно верно, – заметил Жан, – но что вы сделаете с моим лицом? Хотите, чтобы королева впала в истерику?
– Она сделана из более крепкого материала, чем вы думаете, – возразил Мирабо. – Можете сказать ей, что получили этот шрам на одной из войн – скажем, на Корсике! И…
– Нет, – сказал Жан, – этого я не сделаю. Во-первых, я не хочу лгать. Во-вторых…
– Но ты должен это сделать, Жанно, – раздался прелестный голос Люсьены сквозь щель в двери, – ради меня. А потом ты можешь вернуться…
– Будь прокляты мои глаза! – прорычал Мирабо. – Она подслушивала! Входите, мадемуазель Тальбот, и мы решим, можем ли позволить вам выйти живой из этого дома…
Люсьена приоткрыла дверь, быстро проскользнула внутрь и прикрыла ее за собой.
– Как это необыкновенно волнует, – вздохнула она, – когда тебя приглашают на совет, решающий судьбу государства. Мне очень жаль, что я подслушивала, но, правда, я ничего не могла поделать. Ты, Жанно, оставил меня так надолго. Половина этих щеголей пыталась увезти меня к себе домой – как ты понимаешь, с нечистыми намерениями. А потом вы, мужчины, так громко говорили! Хорошие же вы заговорщики! Я подслушивала? Господин граф, вас можно услышать за десять ярдов от этой двери…
– Enter! – выругался Мирабо, потом разразился смехом. – Вы правы, мадемуазель. Я, наверное, самый бездарный заговорщик. Что бы я ни делал, никто не доверяет мне. Они считают меня бесчестным, потому что в юности, чтобы выжить, мне приходилось делать разные вещи. Но это общество отвергло меня, а не я общество. Я всегда осознавал свою силу… Но хватит об этом. Полагаю, вы наш союзник, мадемуазель Тальбот. Вы должны убедить его. Он должен сделать это – или, быть может, Франция погибнет. Если кто-то, любой человек, может убедить королеву в том, что она не должна вести переговоры с Австрией, Англией, Россией, Испанией… что она должна полагаться на добрый народ Франции…
– А как она может на него полагаться, – возразила Люсьена, – когда они плюют в нее, называют ее австриячкой, иностранкой и еще худшими словами?
– Правильно, – тяжело вздохнул Мирабо, – но Мария Антуанетта остается, malheureusement[53], королем Франции – другого у нас нет! Толстяк Людовик – кто он? Хороший слесарь, как мне говорили, прекрасный охотник. Но – король? Он подчиняется королеве так, словно он ребенок, а она его мать. У него нет собственного мнения, нет воли, нет… Sacre blen![54] Ему сделали операцию, чтобы он мог делать детей, наследников престола, – и один Бог знает, не считая самой австриячки и графа Ферзена, сделал их толстый Людовик или нет и не помогал ли ему кто-то другой, не королевских кровей. Я говорю бессвязно – простите меня…
Он замолк, сурово глядя на Жан Поля.
– Вы должны убедить ее, мой друг, что, если она не будет сотрудничать с нами в этом деле, она погибнет от рук цареубийц. Она, ее муж, ее дети – и Франция, помоги ей Бог, пропадет. Что вы скажете, месье Марен?
– Он это сделает, – ответила за него Люсьена. – За этим я прослежу. Конечно, потребуется долго его убеждать, но мне говорили, что я хорошо умею уговаривать мужчин. Почему бы, господин граф, не оставить его в моих руках на день или два? Думаю, могу гарантировать результаты…
– Отлично! – расхохотался Мирабо. – Но только день или два, моя очаровательная, время бежит, а ставка очень серьезная…
– А почему этого не может сделать месье Жерад? – недовольным голосом спросил Жан. – Он выглядит гораздо представительнее меня, и к тому же испытанный дипломат…
– Я, – улыбнулся Жерад, – только грубый солдат. Я слышал, Марен, как вы умеете причесать фразу до последнего завитка. Именно это нам и требуется. Вы должны позволить убедить себя – могу предположить, это будет весьма приятным занятием…
– О, да, – засмеялась Люсьена, – я сумею уговорить его. Пойдем, Жан, мне не терпится начать.
– Bonne chance![55] – пророкотал Мирабо. – Как я вам завидую!
– Думаю, – сухо сказал Жан, когда фиакр подвез их к обиталищу Люсьены, – пришло время вернуться в свою собственную квартиру. Я не был там пять ночей, и мои друзья начинают волноваться…
Люсьена посмотрела на него, потом весело рассмеялась.
– Устал от меня? – зашептала она. – Или боишься, что я сумею тебя убедить? Что из двух?
– Ни то, ни другое, – огрызнулся Жан. – Вероятно, боюсь потерять свою бессмертную душу!
– Помоги мне выйти, – попросила Люсьена. – Думаю, ты не должен этого опасаться. Как ни странно, ты очень похож на девственниц из магометанского рая – восстанавливаешь свою невинность – я имею в виду духовную невинность – каждый раз после того, как общаешься со мной. Ты действительно чист душой, Жанно, и это доводит меня до бешенства. Я хотела бы по-настоящему растлить тебя, но тогда, при твоих талантах, если бы я смогла, я ты только потеряла тебя. Так что, вероятно, лучше так, как оно есть…
Жан вылез из фиакра и помог сойти и ей.
Она прижалась к нему, шепча:
– Пойдем ко мне, Жанно, хоть ненадолго. Ты не представляешь себе, какая это была пытка болтать с этими дураками и ждать, ждать… Пойдем, моя любовь, моя старая, давняя любовь – мой первый и, наверное, последний…
– Не будем считать тех, кто был между первым и последним? – пошутил Жан. – Или добавим к ним еще одного?
– Конечно, нет, – засмеялась Люсьена. – Кто-то может служить только приправой к главному блюду. А кроме того, все те маленькие штучки, которыми я тебя так прекрасно занимаю, каким еще образом я могла бы научиться, им? Ты должен быть благодарен всем остальным, потому что плоды пожинаешь ты!
– Черт побери! – выругался Жан.
– Не ругайся, любимый мой. И не думай о том, что я обещала убедить тебя, или о моих других любовниках, не думай ни о чем, что может отдалить нас друг от друга. Потому что теперь я нуждаюсь в тебе. Ах, Жанно, я горю – это нестерпимо! Ты же добрый, а оставить меня сейчас будет дьявольски жестоко… Пойдем со мной, мой большой жеребец, мой замечательный, великолепный зверь, – пойдем со мной, пойдем!
“Пропал, – простонал в глубине души Жан, – пропал навсегда…”
Однако утром, когда еще не рассвело, он встал и очень тихо стал в темноте одеваться. Он уже завязывал галстук, когда почувствовал, что она проснулась и наблюдает за ним, поблескивая в темноте глазами из-под полуприкрытых век.
– Куда ты идешь? – прошептала она.
– В Манеж для верховой езды, – без всякого выражения ответил он, – подавать в отставку. С меня хватит политики – хватит всего, с чем я не могу справиться. Хочу покоя, мира…
– Все, с чем ты не можешь справиться, – передразнила она, – но ведь это включает и меня, не так ли? Значит, ты бросаешь меня?
– Да, – выпалил Жан. – Да, я…
– Вернешься, – засмеялась Люсьена. – Ты всегда будешь возвращаться ко мне. Потому что никто на свете не может занять мое место – особенно та нежная брюнетка, с которой я видела тебя на празднике… Как ее имя? Ах, да, Флоретта, маленький цветочек. Она выглядит очень милой и нежной. Такая девушка, мой Жанно, не для тебя.
- Предыдущая
- 55/90
- Следующая
