Сарацинский клинок - Йерби Фрэнк - Страница 63

• Предыдущая
• 63/96
• Следующая

Энцио был поглощен обороной против таранов. Он удивлялся, почему ни один камень не брошен в замок. Это его беспокоило. Он видел в этом дурное предзнаменование.

У него было пять дней на беспокойство. На шестой день утром саперы подожгли свой гигантский факел. На рассвете огромный кусок стены со страшным грохотом разлетелся на куски. Через образовавшийся пролом Пьетро во главе своих солдат въехал в замок. Все было кончено за двадцать минут. Воины Энцио оказались настолько ошеломлены, что не смогли оказать серьезного сопротивления.

А потом, к изумлению своих людей, он позволил Энцио Синискола покинуть замок. Ио в замке не оказалось. При первом известии о предстоящей осаде Энцио отослал ее и ребенка в безопасную Роккабланку.

Пьетро обрадовался этому обстоятельству. Он не хотел видеть Иоланту. И уж тем более не хотел видеть ребенка.

И он не хотел лишать жизни отца этого ребенка. Не сейчас. Убить сейчас Энцио значило бы связать себя неприемлемыми для него обязательствами. Он все еще любил Ио, но не мог стать отчимом сыну Энцио. Он не мог представить себе, как он сможет жить, если это живое напоминание о прошлой интимной близости ее с ненавистным ему человеком будет играть у его ног. Такое было ему не под силу.

Он не потребовал с Энцио ни одного медяка в качестве выкупа.

А после того как его враг уехал, новый молодой барон Пьетро, владелец Хеллемарка, сел на камень и заплакал – на глазах у своих солдат, которых недавно вел в бой, храбрый как лев.

На следующий день он направил своих саперов восстанавливать стены. В самом разрушенном месте, где саперы рыли подземный ход, по приказу Пьетро, так хорошо знавшего Хеллемарк, они заложили камни фундамента в скалу, так что возведенную стену уже никогда нельзя будет подорвать.

Потом он сел вместе со своими военачальниками и стал разрабатывать дальнейшую стратегию.

– Я не хочу брать штурмом Роккабланку, – сказал он. – Я хочу только одного – чтобы они сдались императору. При этом я, по своим личным мотивам, хочу убить всех Синискола, кроме Энцио из уважения к его супруге, чтобы она не стала вдовой… А теперь слушайте, как мы будем действовать…

В последующие дни начались лихорадочные приготовления. Каждому пятому солдату были приданы пять арбалетчиков. Все они были расставлены в хорошо замаскированной траншее, вырытой перед стенами. Каждый арбалетчик получил двух помощников, у которых была только одна задача – натягивать лебедкой тетиву арбалета и передавать взведенное оружие в руки стрелка, как только он выпустил стрелу. Таким образом Пьетро преодолел медлительность стрельбы арбалетчиков. После нескольких дней практики его люди могли выпускать беспрерывный поток стрел, так что любой рыцарь будет подстрелен раньше, чем доскачет до траншеи.

Потом он со своими мастерами весьма искусно соорудили живую изгородь, за ней вторую и третью, в их зелени были спрятаны копья, направленные под таким углом, чтобы распарывать животы атакующим коням.

На крепостных стенах стояли метательные машины, бросающие стрелы размером с копье. Баллисты, мечущие горшки с греческим огнем, бросающие огромные камни.

Солдаты с благоговейным восторгом следили за этими оборонительными приготовлениями. Но ведь император приказал их господину, молодому барону, подчинить Роккабланку. Это вряд ли удастся с помощью оружия защиты.

Пьетро улыбался.

– Вы знаете, – говорил он, – что в здешних краях нет более могучей крепости, чем Роккабланка. Ее можно взять, но только ценой огромных потерь. Вы все, до последнего пехотинца, хорошо служили мне. Я не хочу жертвовать ни одной жизнью без крайней необходимости.

Хеллемарк взять было нетрудно, потому что я знал его слабые места, но у Роккабланки, которую я тоже прекрасно знаю, нет слабых мест, ни одного. Это великолепное произведение строителя… а теперь слушайте внимательно. Некоторые из вас знают, что Синискола совершили в отношении моих друзей и моей семьи страшные преступления. Во мне живо одно желание, оно разрывает мое сердце с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать лет, – убить всех, в чьих жилах течет эта кровь.

Роккабланка меня совершенно не интересует. Я не хочу захватывать ее. Эту крепость наш император хочет получить целой и невредимой. Скрываясь за этими стенами, Синискола могут принести нам больше вреда, чем мы им. Чтобы выморить их голодом, потребуется полгода. Против этих самых толстых в Анконе стен наши тараны и тяжелые стрелы будут как блохи против слона…

– Я вижу, куда клонит мой господин, – рассмеялся Уолдо. – Надо выманить их. А на равнине, которую мы устроили, пролить их кровь.

– Да, – отозвался Пьетро. – Но без радости, мой Уолдо. У меня нет вашей германской способности радоваться убийству. Мы просто выполняем долг, восстанавливаем давно попранную справедливость… И еще одно. Господина Энцио не убивать. Это приказ. При любых обстоятельствах ему должна быть сохранена жизнь.

– Да простит меня мой господин, – вмешался Рейнальдо, – но этого я не понимаю. Насколько я знаю, из всех Синискола он причинил господину самые ужасные страдания. Любой, кто не слеп, видит, что госпожа любит вас, а не его…

– Молчать! – прикрикнул Пьетро. – Пойми, Рейнальдо, эта дама очень дорога мне. Но она его жена перед Богом и мать его сына. Я не хочу, чтобы она стала вдовой…

– Но, мой господин, – ухмыльнулся Рейнальдо, – ей не придется оставаться вдовой…

Я слишком добр к ним, подумал Пьетро. Они пользуются моей добротой, и от этого страдает дисциплина. Но я не могу вести себя иначе. Они только люди, и они преданы мне.

– А ребенок, Рейнальдо?

Рейнальдо был сицилиец, в нем жила поэзия этой земли, чувствительность, свойственная сицилийцам.

– Я понимаю, – пробормотал он. – Для моего господина госпожа, которая любит его, она как потерянная жена, а ребенок как незаконнорожденный сын другого мужчины, так ведь? Мой господин сицилиец, я тоже. Такие чувства я понимаю. Простите меня, мой господин, за мое предположение…

Пьетро грустно улыбнулся ему.

– С твоего разрешения, мой добрый Рейнальдо, – сказал он, – мы сейчас оставим мои личные дела и вернемся к делам военным. Весь наш план зависит от того, сумеем ли мы выманить графов Синискола из-под защиты этих стен и заставить атаковать нас. Они не дураки, а большие хитрецы. Значит, мы должны быть хитрее их…

Если бы граф Алессандро предпринял дополнительные меры предосторожности и поставил бы часовых за крепостные стены и за ров, он мог бы раскрыть часть плана Пьетро. Ибо в ночной темноте один лучник подобрался близко к стенам Роккабланки и затаился в яме, которую он с тремя другими солдатами вырыл у самого рва. Те трое вернулись, оставив его одного.

Но граф Алессандро слишком понадеялся на крепостные стены. Он ничего не знал о притаившемся там стрелке с колчаном, полным стрел, у которых вместо острых наконечников были просмоленные тряпки.

В Роккабланке Ио в то утро кормила сына. Ему было уже четыре с половиной года. Обычно ей доставляло удовольствие глядеть на мальчика. Но не сегодня. Сегодня мог начаться давно ожидаемый штурм. Странно, что Пьетро до сих пор не атаковал. Не они ли тому причиной? Да, он должен напасть. У него есть приказ императора подчинить мятежных аристократов этой местности. Прошлой ночью она узнала, что держатся только графы Синискола. После падения Хеллемарка сюзерены помельче быстренько отправили послания Пьетро и императору с выражением готовности выполнять феодальные повинности…

Она почти кончила кормить мальчика кашей, которую маленький Ганс – на это имя она согласилась, поскольку никогда не назвала бы сына именем кого-нибудь из Синискола и не могла дать ему имя, которое всем сердцем хотела бы дать, – выплевывал тут же, как только она засовывала ему в рот ложку. Это был нервный ребенок, худенький и жилистый. Он отличался смуглой красотой, которая радовала ее. И все же…

Вот тогда она услышала, как первый камень ударил о стены. Мальчик завопил, но мать в первый раз за четыре года не обратила на это никакого внимания.

• Предыдущая
• 63/96
• Следующая