Сарацинский клинок - Йерби Фрэнк - Страница 46
- Предыдущая
- 46/96
- Следующая
– Клянусь очами Господа Бога! – загремел голос Готье. – Смотрите!
Пьетро ударил деревянным топориком по передним ногам боевого коня с такой силой, что конь рухнул на колени, сбросив седока на землю вперед головой. Рыцарь остался лежать ошарашенный. Потом он попытался встать. Пьетро молниеносно оказался над ним, колотя деревянным топором по шлему. Все остальные остановили коней и, сидя в седлах, хохотали.
– Сдаюсь! – кричал поверженный рыцарь. – Клянусь смертью Господа, сир Пьетро, вам это удалось! Вы убили меня!
Пьетро прекратил колотить и помог рыцарю встать на ноги. Потом оба сели на коней и поскакали к деревянному забору.
– Посмотри ноги своего коня, – смеялся Пьетро. – Будь мой топор стальным, вы все шестеро уже валялись бы бездыханными на земле…
– Это совсем не рыцарская манера сражаться, – сказал сир Тулон, почесывая голову, – однако…
– Судите сами, – продолжал Пьетро, – если бы мы с вами встретились в турнире, то первым же ударом копья вы выбили бы меня из седла. В турнире человек моего сложения не имеет никаких шансов. Когда я действую так, как сейчас, у меня появляется шанс, – но не забывайте – я сильно рискую. Все, чего я хочу, это хоть какого-то шанса одержать победу.
Рыцари спешились и приветствовали дам. Когда же они осмотрели отметины, которые Пьетро оставил липкой краской на ногах их коней, они перестали улыбаться и задумались.
– Сир Пьетро, – сказал барон Тулон, – я думаю, что мы должны попросить вас кое о чем. Из уважения к рыцарскому сословию, к которому вы принадлежите, будет лучше, если вы станете держать вашу новую тактику в секрете…
– Почему? – спросил Пьетро.
– Боевой конь является основой нашей силы. Разве вы не понимаете, что крестьяне и сервы могут использовать вашу тактику против нас?
– Вряд ли, – улыбнулся Пьетро. – Эта тактика требует большого проворства и умения, а где вы видели крестьянина, который двигался бы проворнее буйвола?
Это соображение их несколько успокоило.
Представлять рыцарей Готье не было необходимости – они знали его раньше, чем познакомились с Пьетро. Что же касается его дамы, то все эти рыцари были гостями на свадьбе Готье в Монтрозе.
Пока они ехали к замку, Пьетро посматривал на Готье. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что Готье счастлив. Счастье переполняло его. Что же касается госпожи Симоны, то каждый раз, когда она поднимала глаза на своего рослого мужа, в ее глазах светилось обожание.
Пьетро не мог удержаться, чтобы не глянуть на лицо своей жены. Святой Иисус и Пресвятая Богородица! – подумал он. Все еще – после двух лет брака! Нянька унесла маленькую Элеонору. С того дня, как она родилась, Пьетро не видел, чтобы Антуанетта хоть раз взяла ее на руки. Он вынужден был нанять кормилицу – молодую женщину из деревни, хотя у Туанетты хватало молока.
– Я не могу, – сказала она своим холодным, размеренным голосом, – когда оно прикасается ко мне. Оно. Только через месяц она перестала называть ребенка “оно”, да и то лишь после того, как Пьетро довольно резко поговорил с ней.
Столы были расставлены в саду, и хотя это был не большой праздник, а просто случайная встреча соседей, повара Пьетро превзошли сами себя. Все крепостные Пьетро трудились на него гораздо усерднее, чем на любого другого хозяина. Он был добр к ним.
– За два года, – радовались они, – он еще ни разу никого не ударил. И он всегда внимательно выслушивает наши жалобы и пожелания…
Когда старый Жак из-за болезни не мог выплатить Пьетро арендную плату, тот простил ему ее. Когда этот темный осел Пьер, решив воспользоваться мягкостью хозяина, отказался выходить на барщину, Пьетро только лишил его земельного надела, после чего Пьер, бестолковый и никчемный, не имея ни смелости, ни ума, чтобы стать разбойником, начал голодать. Он пришел к Пьетро просить прощения, и Пьетро взял его обратно, не ударив его и даже не обругав.
А когда бедняжка Эглентина забеременела от бродячего фокусника, который называл себя Гросбэф – каково было его подлинное имя, знал один лишь Бог, – Пьетро нашел ей хорошего мужа, сына торговца из города, причем, люди поговаривали, не пожалел ради этой деревенской девушки немало ливров.
Такое неслыханное поведение, естественно, привело к тому, что крестьяне Пьетро просто обожали его. Не было в их глазах такой награды, какой не заслуживал бы сир Пьетро.
За столом Туанетта непринужденно болтала с бароном Тулоном и сиром Перонье. Пьетро знал, что многие рыцари в округе завидуют тому, какая у него прекрасная жена.
Если бы они только знали, думал Пьетро, если бы они только знали…
Многие мужчины возненавидели бы Антуанетту. Но Пьетро не походил на большинство мужчин своего времени. Главное чувство, которое он испытывал к своей жене, была жалость.
По правде говоря, имелась еще пара других причин, влияющих на его отношение к Туанетте. Он посмотрел через стол на осанистого графа де Харвента и покраснел. Граф Джефри был такой достойный человек. Благородный и хороший христианин.
О Боже, подумал Пьетро, за этот грех моя душа будет проклята навеки…
Но что может поделать человек с грехом, от которого не в силах отказаться. Он не любил Иветту. Он ненавидел все в их отношениях. Их потаенность. Стыд, который он испытывал, предавая такого человека. Он не вынес бы Иветту в качестве жены и знал это. Она была просто великолепным и горячим животным с потрясающим телом. Какое тело! Мягко-округлое, с длинными ногами и маленькими ручками, ласки которых возбуждали мужчину до безумия.
Чего ей недоставало, так это ума. Несколько раз они встречались в обществе, и он был вынужден разговаривать с ней – это было ужасно. Мужчина должен иногда разговаривать со своей женой. Пьетро удивлялся, как столь умный человек, как граф Джефри, терпит ее.
С маленькой Мартиной, дочерью местного торговца, чьи дела заставляли его часто уезжать из дома, было лучше. Мартина была полненькая, мягкая и теплая, но ей недоставало опустошающей страстности Иветты. Не то чтобы она была холодной. Она – Пьетро подыскивал подходящее слово – просто нежная.
У Иветты, догадывался Пьетро, опережая знания своего времени, это вид заболевания. В моменты страсти ее красивое лицо становилось уродливым. Похоть сжигала ее, и в ней не оставалось места ни для нежности, ни для любви.
Она, с грустью осознавал Пьетро, использует меня так же, как я использую ее. Мы служим друг другу – она тушит во мне пламя, которое поджигает Туанетта, но не может погасить, а я компенсирую ей возраст ее мужа и его бессилие…
– Ты очень молчалив, брат наш, – заметила Симона.
– Знаю, – отозвался Пьетро, – иногда мне бывает трудно думать по-французски.
– А на каком языке ты думаешь? – спросила жена Готье.
– Обычно на арабском, или на сицилийском наречии, или на смешении этих двух языков. Это языки моего детства…
Симона с удивлением воззрилась на него. Но, чувствуя его настроение, не стала дальше вовлекать его в разговор.
То, что он совершает, это грех. Смертный грех. И все-таки этот грех удерживает его от чего-то, что он не вынесет. Он ведь сицилиец, и в нем бурлит горячая кровь Италии. Раньше или позже, если бы не интрижки с Иветтой и нежной бедняжкой Мартиной, его естественные желания заставили бы его попытаться изменить отношения между ним и Туанеттой. Стоит только посмотреть на незажившую боль в ее глазах, чтобы понять, насколько это было бы ужасно.
Лучше уж моральная мерзость этих его грехов…
В конце концов он заметил, что лица рыцарей, сидящих за столом, посерьезнели.
– Да, – говорил Готье, – боюсь, что это означает войну. С тех пор как наш великий король отнял в тысяча двести четвертом году Шато Гийяр у короля Англии, Иоанн, этот жестокий монарх, места себе не находит от ярости…
– Он выжидает давно, – заметил граф Харвент. – Это произошло десять лет назад…
– Раньше он не решался, – ответил Готье. – Но теперь ситуация изменилась. Наш король поддерживает в Германии молодого Фридриха против племянника Иоанна Оттона. Так что теперь Иоанн Безземельный может рассчитывать на поддержку гвельфов. Фридрих держится твердо, – как я слышал, даже становится все сильнее. Но если эта наполовину английская свинья сможет сокрушить главный оплот Фридриха – нашего славного короля Филиппа, – гибелины в Германии разбегутся немедленно. У короля Иоанна есть и другие союзники. Мы отняли у него Анжу и Нормандию, но его агенты там действуют. Графы Фландрии и Булони и так не любят нашего короля, а платные агенты короля Иоанна во Фландрии и Германии тратят деньги, не считая. Герцоги Брабанта присягнули Иоанну. Лимбург, граф Голландский, объявил мобилизацию. А не далее как вчера я получил известие, что граф Солсбери собирает под свои знамена тысячи фламандских наемников. Что же касается Оттона, то он будет в состоянии привести столько саксонцев, что вам легче будет сосчитать песчинки в океане.
- Предыдущая
- 46/96
- Следующая
