Сарацинский клинок - Йерби Фрэнк - Страница 42

• Предыдущая
• 42/96
• Следующая

Пьетро бросил быстрый взгляд через плечо, чтобы увидеть, наблюдает ли за ними Туанетта. Она наблюдала. Это беспокоило его. Он не хотел огорчать ее. Тем более таким ребяческим способом.

Он стад избегать прелестную Иветту и замысловатый танец “Галлиар” танцевал с женой. Каждый раз, когда он приближался к ней с поклоном, он искал на ее лице признаки недовольства. Но ничего похожего не обнаружил.

Да ведь я ей совершенно безразличен, подумал он огорченно. Если я сегодня вечером уеду из замка с Иветтой и вернусь только утром, ей это будет все равно…

Это его задевало. Жизнь заставила его повзрослеть не по годам, но, когда дело касалось его сердца, семнадцать лет давали себя знать. Поэтому следующий танец – неистовый турдион – он танцевал с Иветтой.

В разгар танца, когда они кружились, держа друг друга за руки, она прошептала:

– Почему я не первая увидела вас, сир Пьетро!

Пьетро улыбнулся.

– Последнее лучше, чем первое, прекрасная Иветта, – сказал он, поклонился и вернулся на свое место рядом с молодой женой.

В то время как гости попроще развлекались зрелищем танцующего медведя, жонглерами и тремя танцовщиками, выделывавшими довольно вульгарные па, великий норманнский трувер Раймонд, которому аккомпанировал на арфе прекрасный музыкант, услаждал знатных гостей звучными строфами “Песни о Трое”, заставляя дам всхлипывать, когда он пел о судьбе королевы Гекубы, о странствиях сира Улисса и о верности дамы по имени Пенелопа.

Многие простолюдины уже спали на траве к тому времени, когда мэтр Раймонд закончил свое пение. Кое-кто из знатных гостей тоже устал. Заметив это, барон Анри дал знак заканчивать празднество, предложив свое гостеприимство тем, кто в нем нуждался.

Пьетро было счастлив, когда смог взять Антуанетту за палец и провести ее наверх, в их комнату. Но по дороге их остановил Готье.

– Мы победили! – прошептал он. – Я получил с десяток приглашений в знатные дома с просьбой привезти с собой тебя, Пьетро. Некоторые дамы очень заинтересовались тобой, так что ты, сестричка, присматривай за ним получше…

Антуанетта передернула плечами.

– В настоящий момент я не могу думать ни о чем, кроме сна.

– Тогда отправляйся спать, – рассмеялся Готье. – Тебе придется утром встать пораньше, чтобы проводить меня…

– Как? – прошептала Антуанетта. – Куда ты отправляешься, Готье?

– Обратно в Сент-Марсель, – вздохнул Готье. – Я обещал Симону де Монфору. А кроме того, все еще остается проблема с дядей Роже…

Пьетро глянул на него.

– Я еду с вами, – сказал он.

– Смотри, Пьетро, мужчина, который только что женился, не должен тут же уезжать на войну…

– Послушайте, Готье, – обратился к нему Пьетро, – я дал клятву служить вам, и я намерен выполнять этот обет. Кроме того, Туанетте нужно какое-то время, чтобы свыкнуться со своим положением замужней дамы…

Готье глянул на сестру.

– Я понимаю, – спокойно произнес он. – Туанетта, ты хочешь, чтобы он уехал?

– О да, – поспешно отозвалась Антуанетта. Потом она поняла, как бестактно прозвучали ее слова. – Если… если он хочет, – добавила она, запинаясь.

– Да, я хочу, – сказал Пьетро.

– Понимаю, – повторил Готье. – Тогда будь готов к утру, Пьетро.

Он повернулся и покинул их.

Они стали подниматься к себе.

Утром Пьетро и Готье выехали из Монтроза. Ехали они молча. Проблема, которая занимала умы их обоих, была слишком деликатной, чтобы обсуждать ее даже между такими близкими друзьями.

На войну, думал Пьетро, да, на войну, это гораздо лучше, чем оставаться здесь. Туанетта приняла мою услугу, пусть и неохотно, но совсем не меня. Оставаться здесь – это к добру не приведет. Я не из того материала, из которого делают святых, и непременно придет время, когда я захочу обладать ею. Или, получив отказ от нее, брошусь к какой-нибудь другой женщине…

Невольно перед его глазами возник образ Иветты. Вот еще одна проблема. Если бежать от этого опасного искушения трусливо, то по крайней мере это мудрая трусость. Замок Джефри, принадлежащий графу Харвенту, чьей женой была Иветта, находился слишком близко. А графу подступало к шестидесяти, тогда как Иветте еще предстояло отметить свое восемнадцатилетие.

За все время долгого и утомительного пути от Монтроза до Лангедока в разговорах не было нужды. И Пьетро, и Готье знали, почему им надо торопиться, и безжалостно погоняли своих коней. Только мужество графа де Фокса и всех защитников Сент-Марселя позволило им приехать вовремя, до того, как город пал.

Они добрались до лагеря Симона де Монфора, расположившегося у стен города, когда каждую ночь велись бои. Катапульты, баллисты, конные арбалеты слали в город беспрерывный поток снарядов. Пьетро видел, как один за другим летели глиняные горшки с греческим огнем. Там, где они разбивались, вспыхивали новые пожары.

Симон радушно приветствовал Готье.

– Вы приехали вовремя, – объявил он. – Завтра мы предпринимаем штурм. Ну, а сейчас я хочу послать им небольшой подарок.

Пока он говорил это, до их ноздрей донеслось сильное зловоние.

Что за дьявол, подумал Пьетро.

– На крыше вон того дома, – пояснил Симон, – они соорудили цистерну для дождевой воды. Мы отрезали их от всех других источников воды. Но этим мерзавцам повезло, и пошли дожди. Так что теперь они на долгое время обеспечены водой. Я хочу подпортить им это дело. Пошли!

Вонь становилась все сильнее.

Они шли за Симоном де Монфором, и Пьетро чувствовал, как его тошнит. Вонь с каждым шагом усиливалась. Потом он увидел источник этой вони.

Дохлая лошадь. Сдохшая уже давно.

Солдаты натянули стреляющее устройство самой большой катапульты, способной метнуть камень весом в полтонны. Но сейчас вместо камня они пристроили туда дохлую лошадь.

Квадратная цистерна со всех сторон была окаймлена огнем. Они могли хорошо ее разглядеть.

– Эту честь мы предоставим вам, – обратился к де Монфору Уильям, архиепископ Парижский, командовавший осадными орудиями.[31]

Симон разразился громким хохотом.

Резким движением он освободил согнутую доску, раздался громкий скрип, доска распрямилась и выбросила лошадь, которая перелетела через крепостную стену. Было видно, как из цистерны брызнула во все стороны вода, окрашенная заревом пожаров.

– Отличное наведение на цель, ваше церковное сиятельство! – загремел Симон.

Действительно, Уильям, несмотря на свое епископское звание, был хорошим артиллеристом.

– А теперь, – злорадно произнес Уильям, – если мы будем баллистами метать туда мелкие камни, чтобы они не могли вытащить эту тушу, то к утру эту воду пить будет нельзя. Итак, пошли, я должен отдохнуть.

Симон, Гай, архиепископ Уильям, несколько других военачальников и Готье отправились в лагерь. Пьетро последовал за ними.

Он увидел прелата с большим железным кистенем на поясе. Святой Боже, какие только фокусы не выкидывает жизнь! Закон запрещает священнослужителям “поражать острием меча”. Но поскольку закон ничего не говорит о столь деликатной операции, как вышибание человеку мозгов с помощью кистеня – короткой рукоятки с цепью на конце, на которой висит гладкий железный шар, – то таким оружием воюющие епископы вроде Уильяма считали возможным пользоваться для убиения врагов Господа нашего.

Пьетро почувствовал, что сыт всем этим по горло. Он припомнил, что человек сам выбирает меру своего терпения, и он смело обратился к архиепископу:

– Ваша светлость, я теряюсь в догадках…

– О чем, юный оруженосец? – загрохотал Уильям.

К удивлению Пьетро, лицо епископа при ближайшем рассмотрении оказалось довольно дружелюбным.

– Наша вера, – начал Пьетро, – учит нас быть милостивыми к нашим врагам… – Пьетро все время ощущал, что острые, как сталь, глаза Симона не упускают его из вида. – Но очень трудно примирить милосердие с бросанием гниющего трупа животного в их питьевую воду!

– Пьетро! – предупреждающе сказал Готье.

• Предыдущая
• 42/96
• Следующая