Изгнанник из Спарты - Йерби Фрэнк - Страница 86

• Предыдущая
• 86/112
• Следующая

– Хрис! – воскликнул Аристон. – Тебе не нужно было вставать! Ведь Офион сказал тебе…

Хрисея приняла горделивую позу. Однако пытаясь держаться сдостоинством, она не смогла избежать банальности, ибо все уничтожающие реплики, которые она репетировала последние полчаса, разом вылетели у нее из головы. Вместо этого она произнесла те самые донельзя затасканные слова, которые в аналогичных ситуациях произносились почти всеми женщинами, когда-либо посещавшими этот мир:

– Аристон, может быть, ты объяснишь мне, кто эта женщина?

Аристон улыбнулся.

– Это жена Орхомена, – спокойно сказал он. – Видишь ли, ее появление в нашем доме вызвано весьма печальными обстоятельствами. В сущности, ей пришлось спасать свою жизнь. Покажи ей свою спину, Клео.

В этот момент он увидел лицо Клеотеры. Она смотрела на округлившийся живот Хрисеи. Затем она перевела взгляд своих огромных голубых глаз на его лицо. Она не произнесла ни слова. Она просто стояла и смотрела на него, и ее глаза заволакивались слепящей жгучей пеленой, скрывая сквозившее в них отчаяние за этим сапфирным блеском, этим неудержимым прозрачным потоком, этим водопадом безнадежности и тоски… Затем она очень медленно повернулась, стянула пеплос со своих плеч и дала ему соскользнуть к своей тонкой талии.

– Ох! – потрясение выдохнула Хрисея. – Да поможет нам Гера! Какое же он чудовище! Грязная бессердечная свинья!

Клеотера стояла неподвижно, повернувшись своей обнаженной спиной к Хрисее. Голова ее упала на грудь, и огромные слезы одна за другой непрерывной чередой скатывались по щекам. Но слезы эти были вызваны отнюдь не болью от засыхающих рубцов. Эта боль теперь ничего не значила.

Хрисея увидела, что ее плечи содрогаются от рыданий. Она тяжело шагнула вперед, остановилась, не отрывая взора от этой живой статуи Ниобы, орошающей весь мир своими горькими слезами. И вопрос, которого с трепетом ждал Аристон – ибо, как и у всех людей, не привыкших лгать, у него это очень плохо получалось, – замер у нее на губах и бесследно утонул в нахлынувшей на нее жалости. Она не спросила: «Это из-за тебя он так избил ее, Аристон?» Вместо этого, в неожиданном порыве, она обняла Клеотеру и расцеловала ее в обе щеки.

– Бедное, бедное дитя! – прошептала она, и слезы хлынули теперь уже из ее теплых карих глаз. И так, обнявшись, они обе стояли и плакали.

Через три дня Орхомен появился у дома Аристона, вооруженный до зубов и ревущий, как взбесившийся буйвол. Разумеется, он был вдребезги пьян. Он требовал, чтобы Аристон вышел к нему, оповещая всю округу своей мощной глоткой о своих намерениях разорвать на куски соблазнителя своей жены.

Аристон подождал, пока его вопли соберут изрядную толпу. Затем он, безоружный, вышел из дому.

– Иди домой, Орхомен, – спокойно сказал он. – Да, твоя жена здесь. Она пришла сюда, спасаясь от твоих пьяных выходок. Собственно говоря, она живет в одном гинекее с моей женой, которая ухаживает за ранами, нанесенными ей тобой. И здесь она останется, пока не выздоровеет и пока гелиэя не выдаст ей свидетельство о разводе. Ты больше никогда не причинишь ей вреда. Так что самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать, – это пойти домой.

– Я убью тебя! – взревел Орхомен. – Я оторву тебе голову! Я…

– Послушай, Орхомен, это становится просто скучным! – заметил Аристон.

При этих словах Орхомен ринулся на него как разъяренный лев. Но, увы, гигант не учел нескольких весьма существенных обстоятельств: что он был на десять лет старше Аристона и не занимался никакими физическими упражнениями, или, другими словами, что Аристон был на десять лет моложе его и при этом с религиозным рвением каждый день посещал палестру, чтобы потренироваться с Автоликом или своим тезкой Аристоном, что после Сфак-терии он ни разу не брал в руки оружия, так что даже присущее спартанскому гоплиту умение владеть им было в значительной степени утрачено, в то время как Аристон за это время сражался в трех ожесточенных кампаниях под знаменами своего нового полиса; что пьянство и обжорство сверх меры подернули жирком его могучие мышцы; что сейчас, когда он еле держался на ногах от вина и ярости, координация его движений, так же как и реакция, могли вызвать лишь жалость; и, наконец, что перед ним был один из трех сильнейших панкратиастов Аттики.

Аристон нырнул под его меч, поймал запястье его вооруженной руки и, используя ее как рычаг, а свою собственную широкую спину как точку опоры, с размаху швырнул его на землю под восторженный рев зрителей.

Орхомен приземлился на камни мостовой с такой силой, что меч вылетел у него из рук и у него перехватило дыхание. Но он все же потянулся к ножу, висевшему у него на поясе, и тут же получил удар ногой в подбородок, от которого у него потемнело в глазах. Когда он очухался, оружия при нем уже не было. Аристон аккуратно сложил его у своего порога.

– Иди домой, Орхомен, – спокойно сказал он. Но Орхомен с утробным рычанием вновь двинулся к нему, и тогда Аристон ударил его ногой в живот так, что огромный спартанец тут же принес в жертву немилосердным богам все, что съел и выпил в тот день. Затем Аристон рубанул его ребром ладони по переносице, сломав носовой хрящ и вызвав обильное кровотечение, и, наконец, взяв его могучую шею в замок, вновь бросил его с такой силой, что задрожала земля. Он встал над поверженным Орхоменом и, повернувшись к вопящим и улюлюкающим зрителям, произнес:

– Афиняне! Пусть великая Гера засвидетельствует мою правоту! Решайте: должен ли я убить этого человека?

– Убей его! – ревела толпа. – Убей эту темноволосую свинью!

Аристон улыбнулся.

– Нет, – сказал он, – в память о нашей былой дружбе и о том, что он однажды спас меня, я дарю ему жизнь. Но я сделаю так, чтобы он позабыл дорогу к моему дому!

Сказав это. Аристон приподнял огромную волосатую ногу Орхомена и одним движением сломал ее о свое колено.

– Вот теперь, друг мой, ты оставишь меня и моих близких в покое, – сказал он и, повернувшись, вернулся в дом.

Вот так и вышло, что Орхомен явился в суд на костылях, с левой ногой в лубке. Его речь была на удивление хороша: он обвинил Аристона в похищении его жены, обвинил их обоих в прелюбодеянии и потребовал десять талантов в качестве компенсации за нанесенный ему ущерб наряду с возвращением его заблудшей супруги.

Однако речь Аристона произвела гораздо большее впечатление, ибо он написал ее сам. Его ирония, хорошо продуманная и всегда уместная, била точно в цель. Он сообщил суду о существовании документа, подписанного Орхоменом, и предъявил его в качестве вещественного доказательства. Его свидетели, один за другим, живописали зверства и издевательства, которым Орхомен бессчетное число раз подвергал свою первую жену Таргелию и которые были столь бесчеловечны, что вполне могли рассматриваться как истинная причина ее смерти. Он поведал о том, как по просьбе Орхомена выкупил Клеотеру, после того как она стала женой спартанца, и что большая часть этого долга до сих пор еще не выплачена.

– Итак, дикасты, калокагаты, достойные судьи, – подытожил Аристон. – Как видите, нет ничего удивительного в том, что это бедное дитя обратилось за помощью именно ко мне. Астуном Филипп, сын Фета, может засвидетельствовать, в каком состоянии была ее спина в тот роковой день! Он видел ее, разодранную в клочья, всю залитую кровью! Ну а что касается этого смехотворного обвинения в прелюбодеянии, то я спрашиваю вас: когда, где и как часто имело оно место? Какие доказательства может он предъявить, чтобы заставить вас поверить в то, что я был близок с его женой?

Вы все женатые люди и, без сомнения, имеете кое-какое представление о кротком нраве замужних афинянок. И вот я, тихо и ненавязчиво, спрашиваю вас: кто из вас посмел бы привести любовницу в свой собственный дом? Многие ли из вас, в наше время, могли бы привести в свой дом хотя бы рабыню, если она не совсем уродлива?

Его слова утонули во взрыве хохота; дажедикасты дружно присоединились ко всеобщему веселью. Когда смех стих, Аристон продолжил:

• Предыдущая
• 86/112
• Следующая