Изгнанник из Спарты - Йерби Фрэнк - Страница 66

• Предыдущая
• 66/112
• Следующая

– Это и есть твой Аристон? – спросила она.

– Да, – ответил Данай. – Перед которым я теперь должен извиниться за это ужасающее нарушение всех при– личий. Мне остается только надеяться, что он не слышал, как ты тут вопила, как рыночная торговка. А теперь убирайся отсюда, Хрисея. Ты меня уже достаточно опозорила!

– Ну нет, – прошептала она, – я обещала тебе высказать все, что я о нем думаю, и я это сделаю! И оттого, что я теперь понимаю, почему ты его любишь, оттого, что он так прекрасен, как ты его описывал – нет, еще прекраснее, чем у тебя хватило бы слов его описать, – все это не становится менее отвратительным.

– Что не становится менее отвратительным, моя госпожа? – осведомился Аристон.

Хрисея пошла ему навстречу мягкими неслышными шагами. «Как тигрица, – подумал Аристон. – Как тощая, костлявая тигрица, умирающая с голоду». Он даже не подозревал, насколько удачным было это сравнение. Она подошла к нему так близко, что ему достаточно было бы немного нагнуться, чтобы поцеловать ее в губы. Эта мысль пришла ему в голову и оказалась невероятно соблазнительной. Она стояла и смотрела ему прямо в глаза снизу вверх. Он чувствовал ее запах. Запах мыла, духов, запах возбуждения и страха.

– Что же тебе кажется таким отвратительным, моя маленькая Хрисея? – вновь спросил Аристон.

– Гомосексуализм, – ответила она. – И гомосексуалисты вроде тебя!

– Хрисея! – Данай вскочил со своего места, но Аристон остановил его движением руки.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Я бы предпочел, чтобы я тебе нравился. По крайней мере, чтобы ты могла помочь мне избавиться от этого тяжелого порока.

Она с удивлением посмотрела на него.

– Значит, ты этого не отрицаешь? – прошептала она.

– Ну а если бы я это отрицал, ты бы мне поверила? – спросил Аристон.

– Хрис, это возмутительно! – воскликнул Данай.

– Он смеется надо мной. Я знаю. И к этому давно привыкла. Мужчины все такие недалекие. Они не в состоянии рассмотреть за уродливой внешностью женщины, за тем, что она представляет из себя мешок костей, ее…

– Ее душу? – подхватил Аристон. – Я, например, в состоянии. – Затем он повысил голос: – Сократ! – крикнул он. – Зайди, пожалуйста, к нам.

Сократ вошел в столовую. Данай беспомощно переводил взгляд с Аристона на философа. Он был в полном смятении. Положение было абсолютно недопустимое, но кого, в сущности, можно было в этом винить?

– Разреши представить тебе госпожу Хрисею, – торжественно произнес Аристон своим глубоким, звучным голосом, – которая отказывает мне в мужских достоинствах. Более того, она настаивает на том, что мы должны изучать ее душу, не обращая внимания на ее – скажем прямо! – весьма скудную и тощую плоть. Что ты думаешь о ней, о Сократ?

– Что перед нами высший дух, – Сократ говорил весьма серьезным тоном, если не считать озорных огоньков в его маленьких черных глазках, – спустившийся на землю на лунном луче, носившийся по свету на пушинке и наконец оказавший честь своим посещением нашему полису. Я приветствую тебя, моя госпожа!

– И я приветствую тебя, великий Сократ, мудрейший из людей, – прошептала Хрисея. – Присядь, прошу тебя. И поговори со мной! О, я так хочу насладиться беседой с тобой! Не обращай внимания на этого тупицу, моего братца. Его жалкого умишка не хватает даже на то, чтобы понять, что все эти законы и обычаи, властвующие над женщинами, ничего не могут значить для такого создания, как я.

– Почему же, моя госпожа? – осведомился Сократ.

– Да потому, что все они направлены на сохранение чистоты и непорочности женщины, то есть того, что я считаю обузой.

– Хрис! – воскликнул Данай.

– Послушай, Дан, перестань шипеть, как идиот:

«Хриссссс!» Повторяю, обузой, от которой я бы охотно избавилась, которую я бы с радостью променяла на свободу, которой пользуются мужчины. Но в любом случае охранять мою девственность – занятие совершенно бессмысленное, ибо кому из увидевших меня она может понадобиться? Подождите! Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно! Особенно ты, Аристон, красотой подобный богам! Я отнюдь не мартовская кошка, сгорающая от похоти. Я даже не знаю, что это такое – влечение к мужчине. Я никогда этого не испытывала…

– Пусть боги сжалятся над тобой, если это правда! – вставил Аристон.

– …Но я стала бы гетерой, ни секунды не раздумывая, если бы располагала тем, что для этого необходимо.

– А что для этого необходимо, моя госпожа? – спросил Сократ.

– Красота. Привлекательность. Хотя бы немного плоти, способной соблазнить мужчину. Я уже сказала, что не понимаю похоти. Но какой бы отвратительной она мне ни казалась, лучше уж быть желанной, чем отвергнутой. Я всегда выхожу из дому с закрытым лицом, как и подобает знатной афинянке, в сопровождении рабыни. И вижу, как мужчины провожают ее глазами – ее, а не меня! Ибо определить, где у меня зад, а где перед, можно только по носкам моих сандалий.

– Хрис! – простонал Данай. – Неужели у тебя нет никакой гордости?

– Абсолютно. А зачем она мне, братец? Чем я могу гордиться?

– Голосом, который лучше любой музыки, – сказал Аристон. – Голосом, звуки которого прекраснее всего, что я когда-либо слышал. Ты знаешь, моя маленькая Хрисея, одного его достаточно, чтобы навсегда сделать любого мужчину твоим рабом. А твои глаза! Глаза робкой лесной нимфы, пробирающейся сквозь дебри своих ночных страхов. Какой огонь горит в их бездонной глубине! Какая теплота, какая нежность…

– Аристон, послушай, – запротестовал Данай, – мне что-то не нравятся такие разговоры.

– То, что я говорю, дорогой друг, я говорю открыто и честно. Твоя сестра не красавица – зачем же мне пытаться убедить ее в обратном? Но вот о чем вы оба забыли, так это о том, что красота в лучшем случае ничего не значит, а в худшем становится проклятием. Так, как это случилось со мной. И я всего лишь хочу ободрить ее, помочь избавиться от этих дурацких мыслей, что ей якобы нечем гордиться. Я человек, который без колебаний бросил бы свое сердце и свое состояние к ее ногам сейчас, немедленно, если бы я только мог это сделать.

Хрисея прижала тонкие руки к горлу. Жест вышел исключительно грациозным, как будто взмах трепетных крыльев.

– А почему же ты не можешь? – прошептала она еле слышно. – У тебя что, уже есть тайная жена?

– Хрис! – взмолился Данай. – Это уже не лезет ни в какие ворота!

– Да заткнись ты наконец, Дан! Я не собираюсь уводить твоего любовника. Я не могу, да и не хочу этого делать. Я вообще не намерена выходить замуж.

– Почему? – в свою очередь спросил Аристон.

– Сначала ответь на мой вопрос, благородный Аристон! Допустим, твои слова заинтересовали бы меня, хотя на самом деле это, конечно, не так. И все-таки почему же ты не мог бы на мне жениться?

– Да потому, что я метек, моя госпожа. Более того, я бывший раб. И к тому же это было самое гнусное рабство, какое только можно себе вообразить.

– Ну, твоей вины в этом не было никакой, – возразил Сократ, – а до того ты принадлежал к одному из знатнейших домов Лаконики. Так что не сгущай краски, мой мальчик. Единственным реальным препятствием является закон. И я полагаю, теперь нам всем нужно подумать о том, как его обойти. Должен же найтись какой-то способ приобрести или купить гражданство.

– Возможно, если ты купишь и оснастишь триеру, преподнесешь ее в дар полису, отправишься с нами в поход в качестве триера рха, – предложил Данай.

– Дан! – воскликнула Хрисея.

– Купить и оснастить триеру нетрудно, – задумчиво сказал Аристон, – но командовать ею я не смогу. Метек не может отдавать распоряжения афинским гражданам, Дан. Так что проявить таким образом свою доблесть мне не удастся. Придется придумать что-нибудь получше.

– Вот именно! – фыркнула Хрисея. – Особенно если иметь в виду, что ничто на свете не заставит меня выйти за тебя замуж! За тебя или за кого-либо другого!

Аристон удивленно посмотрел на нее. Затем лицо его медленно расплылось в улыбке.

– Но почему же? – спросил он.

• Предыдущая
• 66/112
• Следующая