Изгнанник из Спарты - Йерби Фрэнк - Страница 36
- Предыдущая
- 36/112
- Следующая
Аристон улыбнулся:
– Ты все правильно сказал. Только пойдем со мной. Я заведу разговор, а ты будешь меня поддерживать. Сделай это ради твоего же блага! Помоги мне немножко, хорошо, Орхомен? Я так боюсь Теламона, что у меня все вылетит из головы, и…
– Ну, ладно, – согласился Орхомен.
Теламон спокойно и внимательно выслушал их. Дело в том, что Орхомен вмешался в разговор, не дожидаясь, пока Аристон все испортит своим невнятным бормотанием и неубедительными доводами. Орхомен говорил горячо, даже страстно. Теламон долго, не торопясь разглядывал высокую стену дыма и пламени, надвигавшуюся на них. Его обуревали сложные, горькие чувства. Прежде всего, ни исход войны, ни судьба окружающих и даже любимой Спарты уже не волновали Теламона. Вдобавок он был разъярен тем, что ему приходится принимать решение, от которого будет зависеть жизнь стольких людей, а между тем у него нет на это полномочий, ведь более молодые воины передали ему командование просто из вежливости, из уважения к его сединам. И третьим обстоятельством, смущавшим Теламона, было то, что, если он примет неправильное решение, эта ошибка навеки подорвет его репутацию, даже если к тому времени его уже не будет в живых. А, кроме репутации удачливого полководца, у Теламона ничего не осталось. Он взвесил все «за» и «против» и подумал, что лучше уклониться от принятия решения. Лучше предоставить это богам. Теламон поднял голову и громко произнес:
– Позовите жреца!
Аристон взглянул на Орхомена. Бывший илиарх дрожал мелкой дрожью. На глазах у него выступили слезы. Но Аристон сразу понял, что Орхомен с трудом сдерживает смех, за которым скрывается жуткая ярость.
Аристон тронул его за руку.
– Можно нам удалиться, ore… мой командир? – спросил он.
– Конечно-конечно, – сказал Теламон. – Кстати, что такое с твоим другом? Говори, гоплит! Что с тобой происходит?
– М-м… потроха вдруг заболели, великий стратег, – вымолвил Орхомен с постной миной. – Пройдет!
– Особенно если ты неделю воздержишься от вина, – посоветовал Теламон.
– Береги здоровье, солдат! Мне сейчас больные ни к чему. Можете идти, оба!
– Орхомен! – воскликнул Аристон. – Неужели обязательно было так говорить?.. «Потроха заболели…» Как раз в тот момент, когда он послал за…
– Жрецом. Предсказателем. А точнее, за тем, кто копается в потрохах. Выходит, теперь жизнь нескольких сотен людей зависит от того, что какой-то старый болван разглядит в куриных потрохах?! О Аристон, Аристон! Это все Аристофан, а не Еврипид или Софокл… Жизнь – непристойный фарс, а вовсе не трагедия! Значит, нам теперь надо спокойно ждать, пока седобородый осел в доспехах и напыщенный идиот покопаются в скользких кишках белоснежного петуха? А затем, во исполнение воли богов, явленной в чудесных знамениях, – я прямо слышу, как ухает афинская сова! – мы сядем и будем дожидаться своей кончины?!
– Может, и нет, – сказал Аристон. – Может, он решит, что знаки не благоприятствуют…
– Нет, Аристон. Прекрасный Аристон. Прекрасный, прекрасный отцеубийца! Боги обожают кровь. Неужели ты этого до сих пор не понял?
– Я больше не верю в богов, – сказал Аристон.
– Я тоже. Но нечто, некая сила все равно обожает кровь. Боль – самый главный принцип существования Вселенной. Второй принцип – страх. Похоть – третий. За ней идут сумасшествие и смерть. Разве ты не доказал это, к вящему своему удовольствию? К моему, по крайней мере, доказал. А коли так, то да здравствует мудрость, чудесным образом заключенная в куриных потрохах! О кишки священного петуха, способные вышибить дух из четырехсот мужчин! Почему…
– Ты не прав, – сказал Аристон. – Ведь…
– Ты так думаешь? – перебил его Орхомен. – Ну, ничего, погоди!
И Орхомен не ошибся. Теламон действительно приказал им оставаться на месте. Он сделал это под предлогом защиты колодца, единственного источника питьевой воды на острове. Сей совет дал ему знаток куриных потрохов. Так что теперь, что бы ни случилось, благородный Теламон мог свалить свою неудачу на богов.
Разумеется, исход войны не зависел от того, сразу они уйдут с острова или нет. На самом деле заминка, вызванная предрассудками Теламона, не оказала никакого влияния на сражение, завязавшееся на Сфактерии. Вполне естественно, афинский военачальник Демосфен быстро подтянул войска к острову, воспользовавшись дымовой завесой и тем, что боги устранили на его пути все препятствия, – ибо пожар начался совершенно случайно, от искры, вылетевшей из костра афинян, когда они готовили походную еду. Демосфен ужасно боялся сражаться в зарослях кустарника или в лесу, поскольку однажды на северо-западе Этолии спартанцы наголову разбили его войско в лесной чаще. Расчистив себе путь, он приготовился немедленно выступить.
Однако в самый последний момент выступление задержалось из-за приезда кожевника Клеона, которому стратег Никий передал командование войском. Стратег желал заткнуть болтуну рот. Клеон хвастался, что, возглавив армию, он за двадцать дней захватит Пилус и Сфактерию и вернется обратно в Афины.
Поэтому чопорный аристократ Никий снял с себя регалии и протянул их кожевнику.
– Сделай, если умеешь, – сказал он.
Клеон на протяжении всего заседания экклесии пытался уклониться от петли, в которую сам добровольно засунул голову. Но, поняв, что отвертеться не удастся и народ с явным наслаждением ждет его позора, он вдруг изъяв!:! ч готовность и с удивительной охотой принял на себя коман дование флотом. Теперь он прибыл на место, и Демосфен, знаток своего дела, совсем приуныл… но затем хитроумный Клеон прямо заявил ему, что не собирается вмешиваться в дела, в которых он чувствует себя полнейшим профаном. Он, Клеон, с удовольствием возьмет на себя переговоры и все такое прочее, а такой гадостью, как война, в результате которой можно погибнуть, пусть занимается Демосфен!
Так что атаки, о которой Аристон и Орхомен предупреждали Теламона, в тот день не было. И на следующий тоже, поскольку два афинских стратега отправили к спартанцам послов, требуя сдачи Сфактерии. Но и даже после этого они выждали еще целый день и только потом двинулись в наступление.
Тем временем Орхомен, заходясь от безудержного, горького смеха, любовался, как лочагой Эпитад и пентекост Иппагрет почтительно слушали Теламона, а бывший стратег торжественно советовал им ничего не предпринимать.
– Афиняне не перейдут в наступление, – твердил старый дуралей. – Нужно только продержаться, пока не подуют зимние ветры. Афиняне не рискнут вступать в единоборство со стихией, находясь в столь уязвимом положении. Кроме того, нужно учитывать и другие обстоятельства. Уже сейчас к спартанцам поступают донесения о том, что афиняне страдают от голода почти так же, как их враги. Конечно, афиняне могут помешать доставлять продукты на Сфак-терию, но Афины далеко, а у наших противников нет здесь возможности хранить пищу на летней жаре. Наверняка они тоже сидят на голодном пайке. В их рядах уже начались болезни. Прибытие новых кораблей только усугубит трудности, молодые люди! Послушайтесь опытного воина! Держитесь! Держитесь!
Наутро после этой речи Теламона на берег высадились восемьсот афинских лучников, столько же пращников, воины из Мессинии – целых два отряда – и все войска, стоявшие на полуострове Пилус, за исключением гарнизона крепости. Также в бой двинулись матросы с семидесяти с лишним кораблей, вплоть до гребцов с верхних и средних весел трирем (на кораблях остался только один ряд весел). Они уничтожили спартанский дозор на южной оконечности острова, перерезав тридцать человек, которые повскакали полуголыми с постелей, хватаясь за мечи.
Но, несмотря на это, спартанские воины, в основном располагавшиеся в центре острова, где находился колодец с питьевой водой, выступили стройными рядами против афинян, не сомневаясь, что им удастся, как обычно, сбросить врагов в море. Спартанцы были отнюдь не так глупы, как может показаться. Дело в том, что на Сфактерии численное превосходство ничего не значило. Остров напоминал своими очертаниями длинный, костлявый палец и, казалось, был создан для того, чтобы грешники не забывали о Тартаре. Численное превосходство, как правило, позволяет командиру сделать две вещи: обойти противника с флангов, в результате чего его можно окружить, разгромить или смять врага, ударив в центр. В редких случаях, когда перевес очень большой, удается сделать и то и другое одновременно. Но на Сфактерии окружить спартанцев можно было только вплавь, ибо море защищало оба их фланга. А пробить линию обороны лакедемонян в центре не сумел еще ни один полководец. Вдобавок на таком узком пространстве афиняне могли бросать в бой ограниченное число воинов – ровно столько, сколько спартанские копьеносцы могли без труда стереть в порошок.
- Предыдущая
- 36/112
- Следующая
