Островитянин - Азаров Алексей Сергеевич - Страница 37

• Предыдущая
• 37/42
• Следующая

— Начинайте, Багрянов, — говорит Петков.

— Да... — говорю я. — Сейчас...

Каждый слог дается мне с трудом.

— Адресат? — спрашивает Петков. — Кому адресовано объявление?

— Нельзя... Не при них...

— Мои люди мешают? Хотите, чтобы вышли?

Все равно. Какое мне дело? Выйдут — не выйдут. Нет, пусть выйдут. Это же важно. Разве нет? Сейчас скажу — и все кончится. Больше не будут бить...

— Багрянов! Вы слышите меня? Мы одни. Говорите же. Кто адресат?

Я открываю рот:

— Лул...чев... Это Лулчев... Да...

Человек слаб, а я человек...

Допрос идет уже третий час, и ровно столько же я жарюсь под палящим лучом переносной ривальты. Ослепленный, почти испеченный заживо, я все-таки не теряю сознания, и Петков, сидящий в прохладной тени, не торопясь вытягивает из меня имена, подробности, факты.

Сколько я еще выдержу? Час? Два? Бесконечность?..

— Итак, — говорит Петков и поправляет ривальту. — С Лулчевым мы разобрались. С объявлением тоже. Очередь за рандеву — кто и когда придет?

— Не знаю, — говорю я, пытаясь облизнуть губы.

— Знаете! — Пауза. — Багрянов! Еще немного — и я верну вас вниз и переломаю все кости! Мало вам было?

— Достаточно...

— За чем же остановка? Сказав «а», переходите к «б». Вы продали нам Лулчева...

— Я не продавал.

Петков присвистывает из своей прохладной тени.

— Не в термине суть! Факт остается фактом, и Лулчеву один черт: продали ли вы его ДС, выкупая жизнь, или назвали по соображениям альтруизма... Откуда вам известно, что он работает на англичан?

— На немцев тоже.

— Оставьте немцев в покое. Мне нужны англичане! Что вы знаете об этом и из каких источников?

Три часа! Три долгих-предолгих часа ривальта выжигает мне кожу на лице, а Петков долбит одно и то же. Лулчев и англичане. Англичане и Лулчев. Кто, что и когда?

— Выключите свет, — прошу я. — Я же сдохну... На кой черт вам покойник?

— Сначала ответ. Просьбы потом. Что вы знаете о связях Лулчева и СИС?

— Ничего. Только то, что работает на нее. Давно.

— Общие слова: «знаю», «давно»... На чем же вы собирались его подловить? На этой болтовне?

— Мне должны переправить документы. Со связником.

— Кто связник?

— Не знаю.

Петков снова коротко и выразительно присвистывает.

— Багрянов! Мы же вроде бы договорились? Ну же, Багрянов! Раскошеливайтесь! Адрес резидента СИС, пароли и все такое прочее!

— Не знаю... Связник...

— Опять легендарный связник? Где он? Когда придет? Где рандеву?

— В храме Александра Невского, в воскресенье. Во время службы. Он должен подойти и сказать...

— Слышал! Почему вы решили, что связник знает вас в лицо?

— Предупредили. В Центре. Сказали: он сам подойдет.

— Есть опознавательный знак?

— Нет. Только маяк... если провален... перчатки в правой руке... Дайте же воды, Петков. Умоляю вас!

Глоток. Еще один. Господи, хорошо-то как!

— Спасибо, — говорю я с надеждой получить новую порцию воды. — Я не обманываю вас, Петков. Лулчев связан с англичанами и немцами. Документы, компрометирующие Лулчева, должен переправить связник после того, как объявление появится в «Вечере». Я надеялся через Искру передать тем, кто с ней связан, чтобы они доделали дело. Искра получила бы документы...

Где-то в глубине, в недоступной мне прохладе скрипит кресло. Тоненько звенит, сталкиваясь с графином, стакан. И так же тихо, почти неслышно, смеется Петков.

— Искра? Связник нацелен исключительно на  в а с, а документы передаст  е й?

Все это и называется — загнать в угол. Теперь надеяться не на кого. Все дело в одном — выдержу ли? Побои, ривальта, отсутствие воды... Что еще придумает Петков?

Я собираюсь с силами и выпрямляюсь, насколько могу.

— Налейте воды, Петков. И выключите свет! Клянусь, это сейчас важнее для вас, чем для меня. Да, я знаю связника! Знаю! Знаю! Только что толку для вас? Его я вам не дам; не дам — и точка. Делайте что хотите, но без меня вам не обойтись. Думаете, не понимаю, зачем вы бьете в одну мишень? Я вам связника, а вы мне — пулю в затылок. Так? Колотите себя в грудь или рвите волосы,, но с Искрой вы поспешили и упустили шанс обойтись без Багрянова. Теперь извольте сами считаться с фактами. Я один знаю связника, и одному мне удастся получить компроматы на Лулчева...

Минута тишины — и тьма кромешная. Так всегда бывает, когда переходишь от ослепительного света к мягкому полумраку.

— Так, — говорит Петков, и я слышу звук воды, льющийся в стакан. — Допустим, все так. Полагаете, переиграли?

— Кое в чем.

— Не будьте самонадеянны, Багрянов.

— Разве похоже? — Я смотрю на стакан и мысленно пью. — Хотите предложение?

— Разумеется, да.

— Разумно. — Мысленно я пью еще один стакан. — Я даю вам Лулчева; вы мне — свободу. На такой базе мы договоримся. Нет — делайте что хотите, но я умру немым. Не считайте это громкой фразой. Так будет.

Я долго шел к этой минуте, и вот она настала. Все произнесено, добавить больше нечего, и не мне решать, как пойдет дальше...

Скрип, треск половицы под ногой Петкова, и край стакана упирается в мои губы. Я запрокидываю голову и пью...

— Ладно, — говорит Петков. — Вам повезло, что здесь сижу я, а не Гешев. Так вот, час я вам дам. Не вы мне, а я вам, ровно час.

— Зачем?

— Соберитесь с мыслями и поточнее обрисуйте связника. Полный словесный портрет, характеристика физических и моральных данных. Особенности.

Стакан все еще висит в воздухе где-то возле моих губ, не отдаляясь и не приближаясь.

— Нет, — говорю я. — Так не пойдет...

— Подумайте... И — через час!

Конец? Или удастся еще потянуть? Мне нужно пять суток. Ровно пять, ибо через сто двадцать часов — в случае, если Слави не появится в храме Александра Невского, — Центр получит сообщение, что Багрянов провалился.

Пять суток. Любая цена мала, чтобы получить их!

Час — срок короткий, однако его хватает, чтобы с Петковым успела произойти разительная, а потому загадочная для меня перемена. Он сидит передо мной спокойный, благожелательный — ни дать ни взять тот давний Атанас, который возник перед бай-Слави в самом начале знакомства.

Один час. И, судя по всему, за это время что-то произошло. Но что?

Усевшись, Петков поправляет брюки, придвигает к себе графин, наливает стакан — щедро, до самых краев.

— Пейте, Багрянов. Еще? Или лучше кофе? Марко! Сходи приготовь кофе. Вам, конечно, с тмином, Багрянов?

Ах вот оно в чем дело! А я-то гадал...

— По-варшавски, — отвечаю я. — Раскололи Искру?

— До самого конца!

Петков улыбается, и на щеках у него проступают ямочки. Если бы не щетина, то заместитель начальника отделения В запросто сошел бы за моложавого ангела, спустившегося с небес.

— Хватит, — говорит Петков, видя, что я собираюсь допить воду. — Заболеете. После ривальты врачи не рекомендуют. Слышали об обезвоживании организма?

— Так, кое-что.

— Ну что, полегче? — Платок исчезает в кармане. — Между прочим, странная погода: то снег с дождем, то дождь со снегом...

— Источник тот же? — говорю я.

— Разумеется.

— Вы преуспеваете.

Сказав это, я окончательно успокаиваюсь. «Опоздал ты, Петков...» Показания Искры уже ничего не могут изменить, поскольку  о д и н  Багрянов  з н а е т  с в я з н и к а... Багрянов. То есть я.

Тень колебания — едва заметная — проскальзывает по лицу Петкова.

— Гляньте-ка сюда, Багрянов.

Серый бумажный прямоугольник, плохо заглянцованный и словно бы выцветший, — позитив мгновенной фотографии, сделанной, судя по качеству, портативным аппаратом и в невыгодных условиях. Я всматриваюсь в него: улица, в панораме — дома; слева — вполоборота — человек. Все снято мелко, но не настолько, чтобы в человеке нельзя было признать седоусого, обладателя «Патека».

• Предыдущая
• 37/42
• Следующая