Напарница - Авербух Наталья Владимировна - Страница 151

Мы были счастливы — теперь я не боюсь этого слова — счастливы как дети, хотя ни он, ни я не знали подобной беспечности в первые годы своей жизни, счастливы бесстыдно и не задумывались не только о будущем, но и о том близком моменте, когда туман уйдёт, разведя, разлучив нас на принадлежащую вампирам ночь и оставленный людям день.

Нам не докучал никто — слуги старались не попадаться на глаза хозяевам, не докучал и инженер, поставленный Беренгарием на место (оказалось, Лирье всего лишь просил внести за него взнос в патентный суд,[29] когда он «отладит» очередное изобретение). Что касается живущих в доме не-мёртвых, но это были в высшей степени деловые создания, занятые исключительно производством фальшивого серебра и его чеканкой, на чьей работе никак не отразилось появление пары бездельников: им было не до нас.

И так, предоставленные самим себе, мы наслаждались безоблачным счастьем, и я почти не замечала, что мой напарник с каждым днём становится всё более и более нервным и напряжённым, будто его тяготит некое ожидание, о котором он не может ничего рассказать. Пытаясь задавать вопросы, я вызывала лишь улыбку и ласковое ворчание, касающееся моей — очевидно излишней — подозрительности. Напарника не тяготили дела. Каждое утро он отсылал мальчишку с поручениями в столицу, и перед обедом внимательно выслушивал его доклад, предварительно выставив меня из комнаты. От этих разговоров он то мрачнел, то веселел — Клод каждый раз сиял от справедливой гордости незаменимого работника — и сквозь зубы предвещал заговорщикам скорую погибель.

— Всё хорошо, Ами, — отвечал вампир на мои расспросы. — Всё хорошо, а мерзавцы у нас поплатятся, дай только моим рапортам добраться до начальства!

После обеда Клод исчезал снова, и появлялся только поздно вечером, пропустив ужин — такой же счастливый и сияющий от гордости, как и утром. Когда я пыталась расспрашивать его, маленький паршивец обычно говорил: «Ух ты, хозяюшка, интересного сколько творится! И всё жутко тайное, вы прямо не поверите! Вот хоть режьте — могила навсегда!». Не резать же было его в самом деле!

Но, несмотря на все загадки (разгадывать которые я не слишком рвалась), мы были счастливы, оба, и об этом я теперь могу говорить с совершенной уверенностью.

К концу этой блаженной недели, к моему невероятному огорчению, туман, заливший всю округу, начал редеть, и напарник днём предпочитал уже оставаться вне дома или, во всяком случае, на первом этаже. На восьмой день Гари был нервен и холоден — в самом буквальном смысле — а на девятый и вовсе убрался в подвал, где стоял специально привезённый для дневного сна гроб. Туман рассеялся, и на десятый день о нём осталось только мучительно-сладкое воспоминание. «Вампирские деньки» подошли к своему естественному концу, и мне оставалось только утешать себя мыслью о том, что по ночам мы можем видеться по-прежнему, и что счастье не ушло вместе с погодой. Интуиция, однако, подсказывала обратно, и уже во время утреннего чая мне пришлось убедиться в своей проницательности. В столовую, где я сидела за одним столом с прислугой, как в Острихе и положено, вбежал Клод — в шапке и не сняв на пороге дома грязные башмаки.

— Бегите отсюда, хозяюшка! — выпалил он, срывая шапку и швыряя её об пол. — Бегите, а то худо вам придётся!

— У тебя отвратительные манеры, — отметила я довольно-таки хладнокровно. — Какую пакость ты ещё выдумал?

— Это не пакость, хозяюшка! — обиженно взвыл мальчишка. — Сюда идут люди!

— И? — настороженно спросила я. — Мы, кажется, не враги рода человеческого, к чему нам бояться людей?

— Глупая! — истинно по-острийски отозвался Клод. — Они идут, чтобы побить нас! Вот наберутся как следует — и заявятся толпой, с дубинами.

От этих слов мне сделалось не по себе, но я ещё не теряла надежды в то, что мальчишка нас разыгрывает. Однако Анита изменилась в лице, а Юна закрыла лицо руками.

— Чего наберутся, позволь спросить? — уточнила я больше для того, чтобы собраться с мыслями.

— Вина, чего ещё-то, хозяюшка? — удивился мальчишка. — Напьются для решительности — и заявятся. Вы бы хоть убрались подальше, мало ли чего с вами сделают.

— А с вами? — резко спросила я, мысленно окликая напарника — как всегда, тщетно.

— Так мы привычные, — простодушно ответил Клод. — Ну, пошумят, стёкла побьют, синяков наставят, девок за юбки подёргают — и уберутся, глядишь.

— За себя говори, щенок, — ответила болтуну подзатыльник Анита. — Хозяюшка, коли паршивец не врёт, уходить вам нужно в самом деле.

— А вы? А пресс? А Лирье?

— За хозяина инженера не беспокойтесь, — рассудительно отвечала служанка. — Он человек отчаянный, ни себя, ни свои машины в обиду не даст. Даже пресс отстоит, когда до дела дойдёт. А мы пойдём в погреб спрячемся, глядишь, и пройдёт стороной.

— Тогда не понимаю, почему я не могу спрятаться в погребе, — резко ответила я, чувствуя дурноту при мысли о том, что весь дом будет обыскан и перевёрнут чужими, злыми руками, которые будут брать в руки мои вещи, ломать их, рвать и всячески глумиться над всем, что ещё сегодня утром составляло уют.

— Так вы же благородная, — удивился Клод и поспешно увернулся от карающей руки Аниты. — Что, неправ я, скажите?

— Он прав, — пробормотала до того безгласная Жани. — Мы люди простые, что они нам сделают? А вы благородная, красивая, над вами будут издеваться, мучить вас, унижать…

— У вас так в стране принято? — зло спросила я, но никто из слуг не принял вызова.

— Если женщина благородная — её должен охранять мужчина со шпагой, — убеждённо ответила Жани, и все закивали. — А не то любой может её обидеть.

— Будь оно проклято, ваше благородство! И ваши дикие убеждения! И ваша безумная покорность! Почему вы не ищите у властей защиты? Или в Острихе уже каждый сам за себя?

— Нет, но… — начала было говорить Юна, и тут же, смутившись, закрыла рот обеими руками.

— Но?.. — безжалостно подтолкнула я. — Продолжай, девочка!

— Мы же тут все вне закона, — пробормотала Жани.

— И прячем ночных охотников в подвале, — добавила Юна.

— И чеканим фальшивое серебро, — дополнила Анита таким тоном, словно она лично занималась этим делом. — Как мы можем обратиться к властям?

— Вы как хотите, дорогие мои, — ответила порядком разозлённая я, — но за мной не тянется никаких тёмных историй, в глазах закона я чиста, а пресс и вампиров проще обнаружить во время разгрома, нежели вместо него. И мы…

— Не успеем! — перебил меня Клод. — Вы и шагу не успеете ступить от дома, как они будут здесь.

— Отлично! — процедила я сквозь зубы.

— Бегите, хозяюшка, прячьтесь! — категорично потребовал Клод.

— Вздор! — безапелляционно отозвалась я. Мысль, пришедшая мне в голову, была, без сомнения, безумная, но я не так уж много теряла: подарок Мастера позволил бы мне скрыться от толпы посреди площади ясным солнечным днём. А вот вампиры, чьи гробы стояли внизу в подвале, могут потерять свои жизни, если я убегу, не попытавшись ничего сделать. — Клод, вот что. Ты немедленно пойдёшь и позовёшь сюда хозяина Лирье. Пусть явится как можно скорее и возьмёт с собой ружьё или пистолеты. У него же есть оружие?

— Так я к нему первому и пошёл! — отмахнулся мальчишка. — Он сказал, что не позволит, чтобы всякая шваль дотрагивалась до его изобретений, и заперся во флигеле.

— Прекрасно! — иронически усмехаясь, ответила я. Ну, конечно, к кому мог первым делом кинуться острийский мальчик, неужели к девушке, даже если она и считается владелицей дома? — Но мне, видишь ли, хочется, чтобы Лирье не запирался у себя, а поднялся наверх, на ту декоративную башенку, которую ты нам показывал на прошлой неделе. Оттуда прекрасно виден сад, и можно подстрелить каждого, кто попытается выломать калитку.

— Пфе! — фыркнул мальчишка. — Думаете, Лирье станет защищать вас? Да гори вы огнём, он даже не ахнет!

— Отлично! Ты скверный мальчишка, но я заставлю тебя прилично себя вести. Немедленно дуй к этому типу и передай, что все «устрицы» — слабаки и трусы, вынуждающие женщин вставать на свою защиту.