Повести древних лет - Иванов Валентин Дмитриевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/110
• Следующая

— Я буду с терпением ковать будущее, как те цезари и кесари, которые год за годом в безвестном молчании тянули лямку воина-наемника. Слушай, Василько, отныне день за днем, лето за летом я буду пропускать через мои пальцы новгородцев, я буду цедить мелкой сетью мутное людское море. Знай, я не поспешу. Я выберу день, который я сам подготовлю…

— Да, да, да…

— Я не желаю зла новгородским людям. Я отсеку лишние вольности Города, как для пользы больного у него отнимают часть тела. Я найму, я позову нурманнов. Да, я начну подниматься и на их спинах. Я буду в Новгороде как Марий и Сулла, я соединю их в одном моем лице. Я буду первым новгородским кесарем…

— Итак, мой князь… — подсказал Василько.

— Итак, я разделю старшин, я разделю бояр и купцов, я разделю мастеров и прикормлю простых худых людинов, я разобью мысли городских бойцов-ротников…

— Да, да… — кивал Василько, — да. Мой князь мудр, он прав. Годы труда — века власти.

После договора со Ставром ватага спешила кончить последние сборы. За всем наблюдали ватажные старшины. Внутреннее устройство каждой новгородской ватаги следовало привычному образцу городского уклада. Избирали главного старосту и нескольких походных.

Ватажный староста получал большую власть все были обязаны слушаться его приказов без споров и оговоров. Если спустить одному, другому дать потачку и третьего помиловать, то ватага может пропасть. Слабость ватажного старшины приводила к тому, что ватага рассыпалась, как разлетался по ветру стог, сложенный дуром. На Доброгу полагались и ему верили.

В ватаге разный народ. Прибились и несколько женатых мужиков. Есть опытные охотники, на которых возлагается общая надежда. А больше всего идет молодых парней — младших людей, как их зовут в Новгороде. Им наскучило слушаться старших в больших семьях им хочется на волю, а отец не дает выдела: «Ты еще мало поработал на род». С отцом нельзя спорить и некому на отца жаловаться. В большой семье и сила большая. По старому новгородскому обычаю отцы не препятствуют сыновьям уходить повольничать.

Полагаясь на бывалого и честного Доброгу, даже строгий Изяслав без шума отпустил одного из младших сыновей и племянника. В Изяславовом хозяйстве хватало рук, пусть молодые повидают дальние земли.

Еще до света ватага спустилась на волховский лед Старшины в последний раз оглядели обоз и сочли возы и людей. Забрезжил день. Ватажники начали класть земные поклоны Городу, родным и друзьям, которые вышли проводить. Кто смеялся, а кто и поплакал.

— Э-гой! Пошли! — зашумел Доброга.

Лошадушки влегли в хомуты и качнулись влево, вправо, чтобы оторвать примерзшие полозья. Обоз заскрипел, полозья заныли.

Вслед махали и кричали:

— Возвращайтеся!

— Родных углов не забывайте!

Ватажники откликались:

— А вы к нам!

— На хорошее житье!

— На богатые ловли!

Вот и голосов не стало слышно. Ватага большая. Уже не видно передних, а задние все оглядываются и оглядываются. Придется ли еще увидеть родных людей и Город?..

Всех ватажников набралось около двухсот, а возов — до пяти десятков. Впереди бегут лыжники, чтобы осматривать дорогу по запорошенному льду и прокладывать путь саням. В хвосте другие лыжники следят за обозом, который идет в середине ватаги.

Так и пойдут все время, каждый на своем месте, охраняя и сторожа себя и всех. Хотя сейчас ватага идет своей землей и никто ее не обидит, но где же и учиться походному ремеслу, как не дома. Малая ватажка может и спрятаться и убежать, а у большой ватаги вся сила в порядке.

С обозом ехали двое Ставровых приказчиков для наблюдения за отдачей долга. А рядом с родным и двоюродным братьями шла Заренка. Отец и мать отпустили девушку проводить братьев и погостить у родных, которые жили в новгородском пригороде Ладоге на Волхове, близ озера Нево.

От озера Ильменя до озера Нево волховские берега обжиты. На удобных местах лес сведен и землица пошла под посевы.

Богатые земельные владельцы крепко живут на больших огнищах. Жилые избы, клети, хлева и крытые дворы собраны в кулак и спрятаны за тыном. Издали видны толстые черные бревна, заостренные на концах. Над ними теснятся, как опята или овцы, присыпанные снегом крыши.

Большие рода или друзья сели починками. На починках хозяева стараются ставить избы вплотную. Задние глухие стены сходятся вместе, как одна. А впереди дворы закрываются тыном. Ворота прочные, и калитки так узки, что едва пройдешь. Внутри же починков хозяева сообщаются один с другим через дверцы в оградах. Можно весь починок пройти насквозь и подать соседу помощь. На починках живут крепко.

Однако новгородцы не боятся садиться и в одиночку, односемейно, заимкой. Они не любят заранее томить мыслью о том, что кто-то может их обидеть. На полюбившемся месте новгородец рубит избу двумя глухими стенами наружу, а окнами и дверью — во двор. От глухих стен хозяин отводит ограду и замыкает усадьбу. Этого достаточно для защиты от зверя, а от людей нужно полагаться на себя, а не на стены.

Весь Волхов течет под новгородским надзором. Летом береговой огнищанин любит причалить к каравану на челноке, чтобы послушать людей и сменять чего-нибудь для хозяйства. А зимой встречает обозы.

Доброга хотел дойти до озера Нево за четыре дня. Староста наблюдал, чтобы передние держали правильный шаг, а задние не оттягивали.

На ходу следовало присмотреться к людям. К ватагам всегда пристают и те, кто не знает своей силы. Таких нужно вовремя отбить. Чем дальше, тем больше они будут в тягость и товарищам и себе.

Поэтому-то Доброга с помощью походных старост с первого дня потянул ватагу во всю мочь. Поднимал людей затемно и вел до поздней ночи. Никому не позволялось присаживаться на тяжело груженные возы — он берег не людей, а лошадей.

В ватаге нашлось около двадцати девушек и молодых женщин. Им тоже не давали потачки: назвался груздем, так полезай в кузов! Все они бежали на лыжах, и по одежде их не отличить от мужчин.

Ватага ночевала прямо на льду. Сани ставили в круг, лошадей — в середину. По очереди сторожили, а спали на снегу, как выводок серых куропаток. В первые дни не варили горячего, довольствовались домашними подорожниками.

Ватажный уклад строже городского. За каждую малую провинность полагается строгое наказание. А за большую вину могут лишить и жизни. В Новгороде нет обычая казнить смертью. За каждую вину по Правде назначается вира. Но и в Городе бывает, что на вече обозленный народ забивает преступника насмерть.

Не думает молодежь о дурном, не ждет худого от жизни. Заренка не отставала от братьев. Все-то любо девушке, так бы она и бежала до самого края Земли! Ее радуют и морозный воздух, и скрип саней, и говор ватажников, и заснеженные берега, и черные леса, и избяные дымки починков и заимок.

Когда кто-нибудь бежал к ватаге навстречу, девушка прибавляла шаг:

— Что-то мне стало зябко.

А если прибрежный житель догонял ватагу, то Заренка останавливалась и оглядывалась.

У Доброги распрямилась спина, и он больше не кашлял. Ватажный староста совсем оправился от осеннего недуга. Он точно родился на лыжах. Доброга среднего роста, такого же, как Заренка. У него широкая шелковая борода, не черная, но и не светлая, чистое лицо, румяные щеки, глаза веселые и на языке всегда готово умное слово. Он не знает ни устали, ни покоя. То остановится и, щупая рысьими глазами, пропустит мимо себя всю ватагу, то пристанет к кому-либо и пробежится рядом, поговорит. Знакомится со всеми.

Доброга любит молодок и девушек, ему теплее около них. И они его любят. Он споет песню, сшутит шутку, расскажет небылицу. С веселым человеком хорошо, не хочешь, а рассмеешься. Доброга шутит не обидно. Его знают, как мастера играть на гудке.

— Гудок-то свой взял?

• Предыдущая
• 15/110
• Следующая