Цена познания - Алкин Юрий - Страница 50

• Предыдущая
• 50/65
• Следующая

— Принимается, — сказала Мари. — Это, да еще и твоя доска… Значит, осталось девять. И она зачеркнула Двенадцатого.

Но даже девятерых оказалось проверить не так-то просто. Хотя начало поисков было весьма обнадеживающим. Уже через три дня после нашей встречи Пятнадцатая выдала себя. Усаживаясь спиной к Мари в полупустой Секции Трапез, она еле слышно вздохнула: «Опять куриные котлеты». Мари возликовала и едва не побежала рассказывать мне о своей удаче.

После этого эпизода мы уже было решили, что справимся с остальными подозреваемыми за пару недель. Но на этом наше везение и закончилось. Прошел месяц, прежде чем мы смогли вычеркнуть Девятнадцатого. Шестая мучила нас день за днем, увеличивая своим поведением список «галочек», как их называла Мари, но ни за что не давала нам однозначного доказательства. Понадобилась не одна неделя для того, чтобы добыть это незыблемое подтверждение ее актерства. Поэтесса Тринадцатая держалась еще крепче, пока, наконец, путем изощренного перекрестного допроса мы не убедились в том, что она сама не в состоянии срифмовать ни строчки. Со скрипом это можно было бы списать на отсутствие условий для творчества, но при этом она еще и не имела ни малейшего понятия о размере.

Мы ловили каждое слово, каждый взгляд. Мы пользовались каждым поводом для того, чтобы направить разговор в нужное нам русло. Мы подозревали, следили, проверяли гипотезы. И при этом мы сами оставались безукоризненными Пятым и Восьмой. Или, по крайней мере, так нам хотелось думать.

Цель была поставлена, и каждый вычеркнутый человек приближал нас к ней. И мы просто стремились достичь этой цели, предпочитая не думать о том, что будет, когда все люди в списке будут вычеркнуты.

Я вернулся к столу и уныло взглянул на стопку испещренных пометками листов. Где главный список? Опять я его куда-то задевал… Итак, сколько у нас осталось? Разумеется, вечный Седьмой (ни одной галочки!)… Четырнадцатый только что ушел. Одиннадцатая близка, но еще не совсем… Шестнадцатая была в прошлый раз… Неужели все? Значит, осталось только двое? И на одну из них есть тонны компромата? Можно сказать, еще полтора человека — и все? Когда мы встречались в прошлый раз, оставалось пятеро, и казалось, что их еще так много.

И тут мне дико захотелось увидеть Мари. Не Восьмую. Мари. Обнять ее. Зарыться лицом в мягкие волосы. Увидеть ее улыбку и эти милые ямочки на щеках… За это время мы виделись всего два раза. С каждым вычеркнутым кандидатом наша осторожность росла. И чем больше она становилась, чем чаще на меня нападали эти приступы тоски по девушке, которую я видел почти каждый день.

Но увидеться мы смогли только через неделю. Даже переписка шла теперь медленнее, чем прежде.

Невеселая была эта встреча. Опасность, которая несколько месяцев назад была хоть и пугающей, но все же абстрактной, подошла теперь совсем близко, дышала в лицо. Мы срывали маску за маской — и вплотную приблизились к той черте, за которой срывать их будет не с кого. И когда мы перейдем эту черту, нам придется принимать гораздо более тяжелые решения.

— Одиннадцатую мы скоро добьем, — говорила Мари, сидя в своем любимом кресле. — Хотя торопиться не следует. А вот Седьмой… Либо он идеальный актер, либо…

— Слишком колоритный персонаж, — сказал я. — Нутром чую, что он играет.

Конечно, Седьмой мог еще оказаться Зрителем, но после этих полных разоблачений месяцев я в это не верил.

— Нутра здесь недостаточно, — ответила Мари. — Ошибаться мы не имеем права. Не та ситуация.

— Я знаю. Но он не Зритель. И кроме того, одна галочка все же есть.

— Ты опять про квадрат?

— Ну не мог он сам его придумать. Не мог, и все.

Мари зябким движением закуталась в свою накидку. В сгустившихся «сумерках» ее силуэт темнел на фоне светлой стены.

— Андре, это только квадрат. Любой мог додуматься до него. Особенно если годами не заниматься ничем, кроме живописи. Даже цвета не те.

— Рубенс ведь не додумался, — возразил я.

— Хорошо, — засмеялась она, — пусть будет одна галочка. Доволен?

Я кивнул. Некоторое время мы молчали.

— Ты думал о том, что будет дальше? — спросила Мари, когда я встал и присел на пол возле ее кресла.

Конечно, я думал. И не раз. Как ни отгонял я от себя эти мысли, как ни давил в себе это тоскливое ожидание беды, я не мог не думать об этом. Сколько еще протянутся наши поиски несуществующего человека? Неделю, ну две, ну от силы месяц. А что делать дальше? Когда станет окончательно ясно, что нас обманули? Когда, откусывая кусок хлеба, можно будет лишь гадать, какая гадость была замешана в тесто, из которого он приготовлен? Когда каждый день мы будем понимать, что нас меняют — и не будем знать, как, и зачем, и в кого или во что мы превращаемся? Что мы будем делать тогда? Попытаемся бежать? Но как? Даже если пробовать симулировать «нервный срыв», кто сказал, что отсюда нас выпустят живыми? И что, если Мари никогда не выйдет из этих стен? Когда я думал об этом, безнадежная тоска отступала на задний план. В такие моменты меня скручивало от ненависти. Нет, я не дам этим мерзавцам что-либо сделать с Мари! Еще не знаю, как, каким способом, но не дам!

Впрочем, один способ начинал смутно вырисовываться. Но подробно я его еще не продумывал. Почему-то мне казалось, что, начав разрабатывать этот способ в деталях, я окончательно признаю, что опыт ведется над нами.

— Да, думал, — ответил я, чувствуя, как легкая ладонь опустилась мне на плечо. — Убедимся в том, что Седьмой — Зритель, дотянем здесь оставшиеся два года или сколько там нам осталось, получим кучу денег, выйдем отсюда и будем жить долго и счастливо.

Но моя попытка не удалась.

— А если мы убедимся в том, что Седьмой — не Зритель? — мягко спросила Мари.

Я вздохнул.

— Есть одна задумка. Не ахти что, но реальнее всех остальных вариантов. Включая захват заложников и подкоп.

— А что, — оживилась Мари, — было бы здорово захватить Тесье в заложники!

— И кормить его нашей едой, пока он не сознается, что они тут делают! — подхватил я.

— Ну, а теперь серьезно, — сказала Мари, все еще смеясь. — Что за способ?

— Понимаешь, что бы мы ни придумывали, мы по-прежнему в их руках, — неохотно начал я. — И они могут делать с нами все что угодно. Почему? Потому что они уверены в том, что никто не знает, где мы находимся. Это незнание — их главное оружие.

— И ты хочешь намекнуть им на то, что это не так? Что кто-то знает, где мы? Но ведь пока нас сюда не привезли, мы и сами не знали, куда едем.

— Правильно. Но мы ведь заранее знали, когда и откуда нас заберут.

— То есть за их машиной могли следить? — медленно сказала Мари. — Кто-то мог ехать за ними всю дорогу…

— Или у меня в кармане могла быть маленькая радиометка, — продолжил я. — Конечно, это слишком отдает шпионским детективом, но ты только представь себе такой сценарий. Какая-то организация — скажем, полицейский департамент — расследует дело об исчезающих молодых людях. Известно, что они уже не первый год пропадают по всей Франции. Все они, как один, незадолго до исчезновения идут на какое-то собеседование. Перед тем как отправиться туда, некоторые из них даже показывали объявление своим друзьям. И за неимением лучшего способа департамент решает послать по подобному объявлению профессионала, то бишь меня. Почему именно меня? Потому что я внешне похож на некоторых молодых людей, которые исчезли за последние десять лет. Я бодро прохожу собеседование, кладу в карман метку и покорно даю отвезти себя в институт. А мои шефы каждую секунду знают, где я нахожусь. Правдоподобно?

— А почему бы и нет? — сказала Мари. — Очень здравая версия. Ты у меня молодец, — нежно прибавила она. — А что дальше? Шантаж?

— Ага, — отозвался я, — старый добрый шантаж. Если с нами что-то произойдет, вам не поздоровится. Так что лучше всего опустите нас на свободу.

— Не очень связно. Если ты полицейский, то почему ты просто хочешь отсюда убежать? Скажи им: не смейте никого трогать! И вообще вы все под арестом.

• Предыдущая
• 50/65
• Следующая