Леди-босс - Истомина Дарья - Страница 35

• Предыдущая
• 35/67
• Следующая

С одной стороны, я могла гордиться: прежде мое появление в Москве вряд ли бы вообще кто-нибудь заметил. Но с другой стороны, мне было гнусно и почему-то стыдно, как будто за мной подглядывали в тот момент, когда я задрала юбку, спустила штанишки и уселась на толчок, чтобы заняться самым интимным делом.

Сатанея, я выдернула телефонный шнур с мясом и швырнула аппарат в угол. Конечно, это было очень глупо, но я еще не привыкла к тому, что каждый мой чих будет услышан и кто-то будет рассматривать меня, как амебу под микроскопом, фиксируя каждое мое движение.

Как известно, для того чтобы нормальная болотная лягушка превратилась в царевну, необходим добрый молодец, тугой лук и каленая стрела. Я не знаю, как, каким манером и когда точно воткнулась куда положено стрела, но Михайлыч и Элга обошлись без промежуточных этапов вроде сжигания лягушечьей шкурки и прочих процедур, и в царевну Карловна обратилась мгновенно, решительно и безповоротно. Во всяком случае, Международный женский день она встречала, как профессионалка. Элга Карловна Станке стала женщиной!

Я обалдело взирала на нее, непривычно тихую, мягкую и даже — ну и дела! — стыдливо вспыхивающую девчоночьим румянцем. Но, в общем, она была прекрасно бледна, загадочна и снисходительна, как будто только она одна знала тайну, которую другим не постичь. У нее даже походка изменилась. Раньше она топала твердо, как солдатик, словно вбивала гвозди в пол своими сапожками, теперь же двигалась плавно, как бы перетекала по кабинету с одного места на другое. Лицо ее истончилось, в подглазьях легли вполне объяснимые тени, губы подпухли, ее янтари, казалось, стали еще больше и солнечно сияли. Но окончательно добил меня зеленый, смахивающий на детский, бант, которым она прихватила свои медно-пламенные волосы на затылке. Впервые я ее видела на службе не в деловом, мужского кроя, костюме, а в классном платье, почти по колено и с разрезом на бедре, восходившим гораздо выше того, что она ранее себе позволяла. Платье тоже было зеленоватым. Плюс темно-зеленые туфельки на каблучищах — в общем, она стала похожа на изящную малахитовую ящерку, состоящую в штате Хозяйки Медной горы. Но в остальном она осталась прежней — деловой, четкой, исполнительной.

Восьмое марта было нерабочим днем. Служивые начинали праздновать его, как и положено, заранее, седьмого, и, когда я утром вошла в кабинет на Ордынке, она уже ждала меня с какими-то списками и расписанием грядущих торжеств в офисе. Столы для междусобойчика в буфете должны были накрыть к концу рабочего дня, мужики, как и положено, сбросились на цветы и подарки для дам, но все детали уточняли, как всегда, у Элги. Она знала, какие духи предпочитает та или иная дама, от «Донны» от Труссарди для Беллы до молодежных «Кензо» для девчонок. Закусь и выпивку должны были завезти из «Савоя». Меню я должна была удостоверить, так же как и ведомость на премии, каковые будут вручены вместе с цветами в конвертиках.

Я разглядывала Элгу не без легкой зависти и печали и все пыталась припомнить, как это было впервой у меня. Вернее, у нас с Петькой Клецовым. Кажется, я больше всего боялась, что дедуля все просечет. Мне казалось, что все обо всем знают, и я боялась идти в школу, будто все еще была голой и чуть пьяной, как тогда, когда Петька потянул меня под сирень. Боялась я напрасно, Панкратыч ни о чем не догадывался. Гаша поняла все точно и сказала мне беспощадно:

— Невтерпеж, значит? Не сохранила себя, задрыга? За своей Иркой Гороховой заторопилася? Ну и как оно?

«Оно» было непонятно. Только с неделю саднили ягодицы и спина, наколотые травой, потому что Петькина куртка, которую он, торопясь, подстелил, куда-то из-под меня уползла…

Элга заметила, что я ее изучаю, странно хихикнула, закрывая зардевшееся личико ладошками, и взмолилась:

— О, Лиз! Не надо меня исследовать! Я понимаю — вам это кажется нелепо и смешно…

Ничего такого мне не казалось. Просто она будто окунулась в чан с живой водой и немыслимо помолодела. Я же себе казалась старой клячей. И спросила, как Гаша:

— Ну и как «оно»?

— О! — только и сказала Станке Элга Карловна. — О мой бог… Это восхитительно! И совсем нестрашно… Я имею огромное сожаление, Лиз! Почему это не произошло раньше? Это действительно ни с чем невозможно сравнивать. Совершенно новые горизонты!

— С чем я вас и поздравляю!..

Я немного кривила душой, понимая, что у Элги Карловны Станке отныне появился божок, на которого она будет молиться. А это означало, что главной персоной для нее теперь стал Михайлыч, а вовсе не я. Возможно, ее восторги со временем поутихнут, но более вероятно, что нет. Похоже, что теперь наша Элга пустится во все тяжкие и будет наверстывать упущенное. Я даже подумала о том, что одним Михайлычем она может не ограничиться и куда ее позовут новые горизонты — один черт знает. Мне казалось, что у них это не очень всерьез. Ну, нормальный служебный романчик, которые случаются и у не очень молодых людей…

Я сочла необходимым ее предостеречь:

— Вы только, пожалуйста, не очень афишируйте… Все-таки у него жена миленькая. Дети…

— Я не имею покушений на его семью, Лиз! — твердо сказала она. — Это не имеет никакого отношения к тому, что случилось. Это имеет совершенно другой смысл.

— Смысл тут один: седина в голову — бес в ребро. Разборки нам ни к чему. Так что вы — поконспиративней…

— Я понимаю, — вздохнула она. — Мы уже работаем над этой проблемой.

— Вот-вот, работайте.

Я еле удержалась, чтобы не заржать. Элге Карловне Станке явно нравилось быть таинственной понижать голос до шепота и настораживаться, словно нас могли услышать.

Но больше всего меня насмешило то, что, когда ко мне заглянул Кузьма Михайлыч, она сделала вид что они почти что незнакомы, кивнула ему мельком и унесла ноги.

Я поставила Чичерюкина в известность о прослушке. Он кивнул невозмутимо:

— Я знаю.

Когда рассказала ему о звонке Кена откуда-то издалека, Михайлыч уточнил:

— Да недалеко. Он почти что рядом. На родине твоей торчит. Его же пасут, Лиза. Все его телодвижения фиксируются.

— Господи, а что ему там-то надо?

— Скоро узнаем.

Я завелась и заявила, что мне все эти его игры в штирлицев ни к чему и я сама распотрошу Кена во время встречи десятого числа вот тут, в офисе, о которой Кенжетаев мной лично предупрежден. Михайлыч пожал плечами:

— Да не сунется он сюда! Вот увидишь, кого-нибудь вместо себя на переговоры откомандирует. Он сейчас не тебя, он меня трухает. Ребяток моих! Почуял, что я колпак над ним ставлю, хвост за собой чувствует… Уже уходил пару раз, и довольно удачно.

— И долго он за собой ваши хвосты таскать будет?

— Как выйдет. А пока возьми вот это.

Он протянул мне наплечную полукобуру из мягкой белой кожи. Полукобура была пуста, и я удивилась, на кой она мне.

Но он лишь загадочно ухмыльнулся:

— Увидишь!

Зазвенел звонок к началу рабочего дня, и мне принесли корзину цветов, десятка три кремовых свежих роз с воткнутой открыткой — от персонала банка "Славянка "Т".

И началось! На меня накатил вал приветствий и поздравлений, из которых явствовало, что меня уважают, обожают и искренне любят в основном совершенно неизвестные мне персоны, как физические, так и юридические лица, компании, фирмы, фирмочки и даже кое-какие редакции. Прежде всего — как женщину. Лавина обрушилась телеграфно, по факсам, которые дымились от перегрузок, телефонно, в виде посыльных и курьеров, которые перли и перли цветы и подарки. Все это напоминало мне роскошные похороны. Словесные загогулины в мой адрес смахивали на некрологи. В открытках писалось, что я добра, прекрасна внешне и внутренне и вообще наделена такими достоинствами, достигнув которых можно было и впрямь спокойно откидывать копыта. Поскольку человечество меня уже просто не имеет права забыть.

Кабинет под завязку был забит цветами всех видов, от развратно-разверстых орхидей до целомудренных лилий. Была даже пара кактусов в керамических горшках. В кабинете устоялся запах земли и сырости, в этом и впрямь было что-то могильное. Во всяком случае, гроб с молодым еще телом Л. Басаргиной (ныне Туманской) смотрелся бы здесь гораздо естественнее, чем полуоглоушенная особа, которая всерьез начинала подумывать о том, как бы поделикатнее, не обидев никого, смыться.

• Предыдущая
• 35/67
• Следующая