Формула гениальности - Алимбаев Шокан - Страница 46

• Предыдущая
• 46/66
• Следующая

За разговором они просидели до позднего вечера. Наркес стал собираться.

– Куда ты на ночь глядя? – спросила Кумис-апа. – Заночуй, а завтра утром поедешь домой.

– Не могу, апа. – Наркес развел руками. – Надо быть рядом с матерью.

– Да, да, ей сейчас трудно, – согласилась старая женщина. – Ну, ладно, почаще навещай нас до отъезда.

Орын проводил брата на улицу. У машины они простились, и Наркес поехал в Ассу.

В последующие дни Наркес навестил Басера-ага, Кульзаду-апу, Асиму-апу, Калела-ага и других родственников. И где бы он ни был, вечером он обязательно возвращался домой, зная, что мать будет беспокоиться в его отсутствие.

Несколько дней Наркес провел у Канзады и Тимура в Дунгановке. Приезжая к зятю и сестренке, Наркес каждый раз видел огромный яблоневый сад, который они вместе с отцом посадили много лет назад, нехитрые сельские постройки. Здесь проходили последние годы его детства и юность. Здесь все напоминало об отце.

В одну из встреч Сакан предложил Наркесу съездить на джайляу к своему родственнику по отцовской линии Бисену, работавшему чабаном, и отдохнуть у него неделю-две. Наркес много раз в разные годы встречал Бисена в доме брата. Это был очень смуглый и крепкий мужчина лет сорока пяти, весельчак и острослов. Он часто приглашал Наркеса к себе в горы, но съездить все никак не удавалось: Сейчас, во время отпуска, отдохнуть в горах несколько дней было бы неплохо. Наркес согласился. Он переговорил с матерью, и она одобрила его решение.

В назначенный день Наркес и Сакан отправились на джайляу. За городом долго ехали по шоссе, тянувшемся параллельно железной дороге. У одной из проселочных дорог, убегавших в сторону от автострады, Сакан свернул и поехал по направлению к горам. По обе стороны дороги, утопавшей в пыли, стояли поля уже созревшей и готовой к жатве пшеницы. Наркес разглядывал необозримое желтое море хлебов, тугие колосья, медленно и мерно колыхавшиеся от легкого ветерка. Время от времени посматривал слева от себя и Сакан.

– Богатый в этом году хлеб, – произнес он, – как и в прошлом году. Снова, наверное, дадут Казахстану орден, – он широко улыбнулся.

Улыбнулся и Наркес, продолжая думать о своем. Вклад республики в житницу страны был известен всем.

Дорога быстро поднималась вверх. Оставляя за собой высокий шлейф пыли, газик Сакана легко преодолевал путь. Вскоре дорога стала каменистой. Когда поднялись на первый перевал, Сакан взглядом указал вперед: «Видишь вон ту скалу на четвертом перевале? Она называется Унгур-тас. В этом году Бисен находится на этом джайляу».

С перевала дорога стремительно понеслась вниз. Между каждыми двумя перевалами находилось множество высоких холмов и гребней. С трудом поднимаясь вверх почти по вертикальному склону, Сакан, с улыбкой глядя на Наркеса, спросил:

– Ну, как наши горные дороги?

Наркес, крепко схватив правой рукой за ручку поручня перед собой, внимательно смотрел вперед. Казалось, что машина вот-вот перевернется и полетит назад, на дно глубокой ложбины. Натужно гудя, отчаянно цепляясь всеми четырьмя колесами за голую каменистую почву, газик медленно поднимался в гору. Взобравшись наверх, машина снова спускалась по непостижимо крутому склону.

– Разве вас можно назвать водителями? – добродушно улыбаясь, произнес Сакан. Он любил всегда шутить с братом. – Привыкли к ровным, как стол, автострадам. На них и с закрытыми глазами можно ездить. Вот где проверяется истинный класс шофера.

Несмотря на то, что он изо всех сил нажимал на педаль, машина стремительно понеслась под уклон и, миновав дно ложбинки, взлетела на новый склон. Сакан переключил скорость. Машина медленно поползла вверх. Перед самой вершиной склона газик задержался на одном месте, отчаянно вращая всеми колесами. Сакан включил тормоза, машина слегка наискосок сползла по склону и остановилась. Наркес молча взглянул на брата. Сакан снова переключил скорость. Газик с воем, напрягая всю мощь своего мотора, медленно преодолел последние метры до вершины. Теперь предстоял не менее трудный спуск. На вершине гребня Сакан остановил машину и немного передохнул.

– Вот так и живем. Сам видишь, какие дороги. Рядом Киргизия. А Киргизия – горная страна. Верхний этаж планеты…

– Удивительная страна, – отозвался Наркес. – Сколько ни едешь, все горы и горы: красные, синие, белые – снеговые. Такое ощущение все время, будто едешь среди небес…

Он задумался. О том, что раньше он часто бывал в Киргизии, о том, что уже несколько последних лет не бывал в ней, о том, как сильно соскучился он по братьям-киргизам, по их песням и по их речи, по их редчайшему гостеприимству и дружелюбию.

Из раздумий его вывел голос Сакана.

– Между прочим, ни на Кавказе, ни в других местах я не встречал таких трудных горных дорог, как в Киргизии, – продолжал он. – Правда, помню Чекет-Аман и Семинский перевалы на Алтае. Впечатляющее зрелище. Но подъемы и спуски там не такие крутые, как здесь.

Он завел машину и осторожно повел ее вниз. Несмотря на то, что были включены все тормоза, газик быстро катился под гору.

– Может, сядешь за руль? – улыбаясь, спросил Сакан.

– Пожалуй, не сяду, – ответил Наркес.

Сакан добродушно рассмеялся. Улыбался его веселью и Наркес.

Преодолев еще несколько перевалов, Сакан свернул с дороги, и машина по бездорожью медленно поползла по склону горы. Впереди уже виднелись юрты чабанов, лошади. Склон соседней горы был густо усеян белыми точками овец.

На звук машины из ближней юрты высыпали малыши. Босоногие, мал-мала меньше, они стояли перед юртой, стараясь во что бы то ни стало узнать, кто к ним едет. Сакан подъехал к юрте. Дети Бисена, увидев своего дядю, бросились к нему. Навстречу им вышла Бурулхан-апай. Она радостно поздоровалась с приехавшими, подождала, когда они, войдя в юрту, сели на маленькие одеяльца-корпеше, лежавшие на домотканом шерстяном паласе, и стала расспрашивать Сакана о детях и Розе. Отвечая на расспросы шурина о детях, о житье-бытье, она достала две подушки, лежавшие поверх сложенных друг на друге у стенки одеял, и подала их братьям.

– Устали, наверное, с дороги, – сказала она и, сняв деревянную крышку-с зеленого эмалированного ведра, взболтала плескавшийся в нем кумыс, разлила его в красные пиалы, подала их гостям.

– Свежий, – с удовлетворением отметил Сакан, лежа на боку на одеяле, облокотясь на большую пуховую подушку и медленно, маленькими глотками, отхлебывая напиток.

– Ну как Бисеке? – расспрашивал он, все так же медленно попивая кумыс.

– Работает, – отвечала Бурулхан-апай. – Весной получили грамоту за хороший окот овец.

– Скоро Героем, значит, будет, – пошутил Сакан.

– Куда ему до Героя, – улыбаясь, ответила женщина. – Лишь бы не хуже других быть.

– А Берик как поживает? Как у него дела? Дома он сейчас или около овец?

– Он сейчас на другом участке работает, – ответила Бурулхан-апай. – Старшим чабаном стал. Вместо него нового помощника дали, Бауржана, сына Даулета. Ты его знаешь, он из Кзыл-Кайнара. В прошлом году окончил школу, женился и с начала лета работает с Бисеном.

Наркес внимательно слушал неторопливую речь женщины. Какое-то извечное, величавое спокойствие ощущал он в окружавших юрты со всех сторон горах, в укладе жизни этих простых цельных людей, в обычном и скромном убранстве юрты чабана. Давно неведомый покой посетил его душу.

Кончив свои расспросы, Сакан познакомил с Бурулхан-апай Наркеса.

– Это Наркес, живет в Алма-Ате. Я много раз говорил вам о нем.

Женщина средних лет молча кивала головой, с уважением глядя на гостя. Наркес тоже молча и мягко смотрел на нее.

Немного посидев с гостями, женщина вышла хлопотать по хозяйству. Сакан бегло окинул взглядом внутреннее убранство юрты, вытянул ноги и, удобнее пристроив под рукой подушку, с улыбкой произнес;

– Так, теперь начнем вдыхать целебный горный воздух…

Наркес рассмеялся. Шутки младшего брата всегда смешили его.

• Предыдущая
• 46/66
• Следующая