Акулу еще не съели! - Исаков Дмитрий - Страница 4
- Предыдущая
- 4/46
- Следующая
— А ты не боишься, дорогая, что миссис Моррисон может обойтись на маскараде вовсе без облака? — съязвил м-р Хаггард и положил голову на грудь секретарши.
— Ни капельки, — пропыхтела его жена, наблюдая, как аварийная команда вытаскивает мокрого и скользкого дога из бассейна, пытаясь отодрать саламандру от его хвоста, — Я в любой момент тоже могу облако выключить, и посмотрим, чьи массажисты и косметички лучше!
— Конечно, дорогая, миссис Моррисон не стоит и твоего мизинца! — попрощался с ней м-р Хаггард, прекрасно зная, что моррисонова «Свобода» стоит всего на 20 процентов меньше его «Голгофы».
Когда экран погас, сидящие в хаггардовых креслах облегченно вздохнули.
— Что у нас следующим номером? — спросил тот, что сидел ниже.
— Торжественное открытие нового микрорайона для семей работников фирмы, — сидящий сверху продолжал мурлыкать, — У нас есть еще полчаса?!
— Валяй! — сказал нижний, и она начала его валять.
Город был необозрим в своем величии.
Из кабины аэрокара он был похож, однако, на гигантскую мишень для стрельбы из лука.
Концентрические круги застройки были разделены крест-накрест радиальными зелеными полосами лесопарков, посреди которых были проведены каналы, служившие зоной отдыха.
Центральная часть города была занята, естественно, правительственными учреждениями, потом шло кольцо общественных зданий, затем производственных, жилых, и опять общественных, и так далее — всего восемнадцать колец.
Архитектуру всего города нет смысла описывать, так как здесь были представлены все направления, когда-либо существовавшие в градостроительстве — от канонического античного до чудовищных спиралей и гигантских пирамид модерна.
Стоит подчеркнуть, однако, что все это нагромождение форм было гармонично и радовало глаз.
Что касается населения города, то оно приближалось к ста миллионам и продолжало расти. Но на улицах и воздушных трассах этого не чувствовалось. Причиной того было достаточное количество подземных скоростных дорог, и то, что люди жили вблизи мест работы и отдыха.
На севере от города высились горы, преграждавшие путь холодным ветрам, а на юге в ста километрах плескалось вечно теплое и ласковое море. Одним словом, место для столицы «свободного мира» было выбрано удачно, и за семьдесят пять лет его существования, кажется, еще никто не пожалел о том, что живет здесь.
М-р Хаггард не без гордости смотрел на последние три кольца, построенные при его участии, правда, на пару с Моррисоном, но от этого его честолюбие не страдало, слишком это было грандиозно.
Сегодня закончили один из сегментов наружного кольца — микрорайон на сто тысяч жителей, и большой праздник никак не мог обойтись без м-ра Хаггарда (хотя, разумеется, он сам мог без него спокойно прожить). Но крест надо нести, тем более что этот крест был заведомо прекрасной рекламой.
Празднество намечалось грандиозное, до самой темноты, когда большой фейерверк будет наиболее эффектен.
"Моррисон тоже у себя вечером его устроит, — думал м-р Хаггард, — Но в столице его фейерверк будет почти не виден, так как вилла Моррисонов расположена далеко за городом (как и вилла Хаггардов). И его (то есть фейерверк) можно будет увидеть только по стереовизору, а он целиком туда наверняка не поместится! Зато слово «Хаггард» будет высвечено в небе чуть ли не над самым центром города. Вот так-то, м-р Моррисон!"
В течение трех часов мистер Хаггард был в центре сумасшествия, пока (не без помощи секретарши) он не улизнул, и по дороге домой перед его закрытыми глазами все продолжали мелькать голые девицы с барабанами и культуристы с рокерами, верхом на их ужасных гравициклах, оборудованных «тарахтелками» и дымовыми шашками.
И все это на фоне бешеной музыки, с музыкантами, которых явно навербовали в муниципальных дурдомах.
И сейчас была одна надежда опять-таки только на секретаршу, творившую своими чуткими руками чудеса с его головой.
И впереди был лишь один час тишины, а потом опять все сначала, теперь уже у Моррисонов. И до поздней ночи. Так что — спать, спать, спать…
Говорят, что в душе, даже у самого отъявленного негодяя, на самом дне можно найти (в микроскоп) частичку доброго и человечного. Мистер Хаггард, конечно, к таким не относился, но все же у него в груди что-то потеплело и защемило, когда пожилой рабочий со своей не менее пожилой супругой долго тряс ему руку и, глядя в глаза, все рассказывал, как долго он работал, где только не побывал, чего только не испытал, и вот теперь на старости лет у него есть свой угол, и не просто угол, а дворец из пяти комнат (считая ванную, кухню и санузел), и что теперь не страшно и помереть, и он умрет теперь спокойно, и в любую минуту, только позови его м-р Хаггард и скажи: «Том, иди, умри! Так надо!»
И он пойдет.
И хотя м-р Хаггард понимал, что все это обман, что нет никакого бескорыстия, а только трезвый и холодный расчет в том, что чем лучше будет жить рабочий, тем он лучше будет работать на него же, Хаггарда, но все равно, глядя в суровое лицо этого человека, которому он обязан своим благосостоянием, ему было непривычно вдруг ощутить просто радость, такую светлую и тихую, какую испытывает человек, подаривший другому частицу себя.
Правда, Хаггард никогда ничего не дарил.
Он мог только дать.
Но и это было все-таки приятно.
"Нельзя же, право, всю жизнь жить в скотстве, надо ж когда-то долги отдавать, — думал он, — Ну, бог с ним, а то так и в компартию можно вступить.
Ох, и рады они будут моим миллиардам, «интернационалисты» проклятые!
Правда, они сами не знают, куда девать собственные миллиарды.
У них, видите ли, перепроизводство: «Нам ваших товаров и даром не надо, нам свои надоели».
Чтоб вы ими подавились!
А торговать-то надо. Ох, как надо.
А где? Хоть и четверть Галактики практически принадлежит тебе, этим развивающимся слабакам вовек не расплатиться с долгами, и основную прибыль ты получаешь, как это ни прискорбно, от торговли с красными.
А с ними — разве это торговля?
Это скорее похоже на затянувшийся до бесконечности день страшного суда, когда тебя раздели, выставили на всеобщее обозрение и тыкают пальцами, зубы твои рассматривают, приседать заставляют, голос им подай, а потом начинают читать на весь белый свет твою дефектную ведомость: экстерьер, видите ли, не того, одышка имеется и на волосяном покрове проплешины!
А проплешины не от хорошей жизни!
Поконкурируй тут и с Моррисоном, и с вами, гадами, и на соцкультбыт внеси, и в бюджет, и меценатом будь, и нищим подавай!
Вам этого не понять!
У вас — «гармония», «единство духа», «полное раскрепощение человеческих возможностей», «свободное творчество», "от каждого — по способностям, каждому — по амбициям".
Тьфу!
Одно слово — гады. Как вспомнишь о вас, так Моррисон родным братом покажется, единоутробным.
Говорю я ему, дураку, хватит, давай объединяться. Сожрут ведь, не поперхнутся, по очереди, сначала тебя, придурка, потом меня, старого идиота, а потом всю нашу систему схавают!
И будем мы у краснопузых в брюхе «Интернационал» хором петь, и вприсядку нижний брейк отплясывать, под балалайку!
Нет же, он знай себе улыбается и молчит, скотина косоглазая!
Хоть фамилия у него и англоязычная, а кровь дедушки-дзяофаня так и играет. Одно слово — камикадзе недорезанный!"
Последние мысли м-ра Хаггарда растворились в долгожданном сне, в котором он увидел прекрасный пейзаж с горой Фудзиямой, вокруг которой была Великая Китайская стена, а наверху гордо реял красный флаг с гербом Моррисона, только вместо слова «Моррисон» там было какое-то загадочное слово «Мальборо», а у подножия горы приткнулся чей-то мавзолей, то ли Мао, то ли Тадж-Махал.
И он, м-р Хаггард, гордо стоял в почетном карауле, весь такой черный-черный и кучерявый, с золотыми кольцами в ухе и в носу, совершенно голый, не считая набедренной повязки и боевой раскраски по всему телу. На ногах у него были стоптанные валенки, а на голове — заячий треух. В руках его было копье и тростниковый щит, а толстые красные губы сами по себе напевали неизвестный тарабарский мотив с еще менее известными словами на очень знакомом и непонятном языке:
- Предыдущая
- 4/46
- Следующая
