Следствие защиты - Ирвинг Клиффорд - Страница 31

• Предыдущая
• 31/94
• Следующая

В тембре ее голоса, как подумалось Уоррену, было нечто схожее со звуком, когда граблями проводят по бетонированной дорожке. Мускулы на спине Уоррена напряглись. Пальцы его все еще барабанили по ручке дивана, а одной ногой он с силой постукивал по ковру. Защита Куинтаны была бы сомнительным делом даже на честном процессе с беспристрастным судьей. А раз уж Уоррен довел Лу Паркер до такого состояния, сама мысль о возможности беспристрастного судебного решения казалась ему не более реальной, чем вероятность снегопада в день суда.

А ведь я могу и ошибиться, подумал Уоррен. Господи, я могу снова ошибиться. А мне никак нельзя этого делать. Это не только погубит мою карьеру, это уничтожит и всякое доверие, каким я когда-либо пользовался.

Уоррен почувствовал нараставшую в нем тревогу, но он знал, что не уступит, не имеет права уступить. Поняв, что он не собирается отвечать ей, судья Паркер стиснула зубы и схватила свой судебный календарь. Она быстро пролистала его, – затем обернулась к Нэнси Гудпастер.

– Мадам обвинитель, прокуратура готова к предъявлению обвинительного акта?

– Да, ваша честь.

Это были первые слова Гудпастер, произнесенные ею в кабинете.

– Суд примет иск в ближайший понедельник, двенадцатого июня, в девять часов утра. Ходатайство защиты – в следующую пятницу, шестнадцатого июня. Штат имеет неделю на ответ. Что вы скажете относительно даты суда? Штат готов к процессу?

– Обвинительная сторона будет готова через семь дней, – ответила Гудпастер.

– Это слишком рано. Но у меня есть один день, не занятый делами, назначенными к слушанию. Это среда, пятое июля, сразу после длинного уик-энда. Двадцать первое июля, это будет пятница, я уезжаю в отпуск на Гаваи. Итак, решено.

Уоррен вскочил с места.

Voir dire – процедура опроса и отбора присяжных – как правило, проводился в группах из сорока или шестидесяти жителей одновременно, в зависимости от размеров зала суда. Но в делах о предумышленном убийстве ввиду возможности вынесения смертного приговора каждый присяжный опрашивался индивидуально. Процесс этот мог занять несколько недель.

– Судья Паркер, – взмолился Уоррен, – это удар по мне. Вместе с voir dire вы даете меньше трех недель на все дело. И я имею всего лишь три недели на подготовку! В случае, связанном с предумышленным убийством, это, по сути, ничто!

– Вы говорите с китайским вьючным ослом, адвокат. Мое время расписано вплоть до Дня Благодарения. Взгляните сами.

Она швырнула свой открытый календарь на ту сторону стола, у которой сидел Уоррен.

– Вы хотите суда, значит, voir dire начнется пятого июля. Вот так.

Уоррен заставил себя успокоиться. Он попробовал поменять тактику.

– Мы со Скутом Шепардом начинаем процесс “Баудро” двадцать четвертого июля. При всем моем уважении, что мешает провести суд по делу “Куинтана”, когда вы вернетесь из отпуска?

Судья затушила сигарету и откинулась в кресле.

– А мне наплевать на ваше уважение. Вы не считаетесь со мной вовсе и можете быть уверены, что я не собираюсь делать этого по отношению к вам. Вы редкий глупец. Мне вас жаль.

Она махнула рукой в сторону двери.

В офисе Гудпастер – после того, как она уселась за свой стол и разобралась с настойчиво названивавшим телефоном, а Уоррен несколько минут поразмышлял над ожидавшими как его самого, так и его клиента, мрачными перспективами, – он спросил:

– У вас хорошая память, мадам обвинитель?

Глаза Нэнси сузились. Солнечный свет, просачивавшийся сквозь подъемные жалюзи, подчеркивал резкие очертания ее скул.

– Я не забываю дней своих судебных заседаний, если, конечно, вы это имеете в виду.

– Мне бы хотелось, чтобы вы запомнили все, что там сегодня произошло. Сделали соответствующие записи, если это необходимо.

– Зачем?

– Да просто так, Нэнси, – сказал Уоррен. – Просто на тот случай, если в пылу битвы я забуду об этом. Ты говорила миссис Сингх, что ей нельзя со мной разговаривать?

– Я не могла бы сделать ничего подобного. Я всего лишь сказала, что она вправе не разговаривать, если ей этого не хочется.

– А теперь я могу взглянуть на полицейский рапорт?

– Нет.

– Разве Паркер не сообщила тебе, что это кит в бочке? Чего ты боишься?

– Я попросту придерживаюсь правил. Я показала бы тебе документ, если бы ты пошел на предварительное соглашение. Но ты этого не делаешь, а значит, и я не могу. Ты это знаешь. Теперь это война, а не игра.

– Интересно, а почему я мог бы посчитать это игрой? Ну и сука же ты!

Гудпастер принудила себя улыбнуться. Она была обвинителем – ей частенько приходилось слышать подобные слова от адвокатов. После суда обвинитель и защитник, как правило, вместе выпивали и извинялись за те бранные слова, которые вырвались у них в пылу битвы. И всегда они потом пожимали друг другу руки.

Уоррен поднялся, собравшись уходить, затем остановился в дверях и снова посмотрел на Нэнси:

– Ты собираешься заниматься этим всю оставшуюся жизнь?

– Это, по-видимому, было бы несколько утомительно, – ответила Гудпастер.

– Ты хочешь сказать, что когда-нибудь предпочтешь стать адвокатом защиты и делать большие деньги? Стать вторым Скутом Шепардом?

Гудпастер пожала плечами:

– Я думаю, что да. Это все-таки свет в конце тоннеля. Хотя иногда, как ты, должно быть, знаешь, свет в конце тоннеля может оказаться поездом.

– Здорово. Это ты сама придумала?

– По-моему, я это где-то слышала, только не помню где.

– Тренируй свою память, Нэнси, – сказал Уоррен.

В тот же вечер, примерно за час до того, как Уоррен уехал домой, Скут Шепард покинул свой офис в здании Республиканского банка и направился в Хьюстонский клуб. В конечном итоге, он был в хорошем настроении – суд присяжных признал его клиента-банкира невиновным в том, что тот вел машину в нетрезвом состоянии. По своей всегдашней привычке Скут провел около десяти минут среди двенадцати мужчин и женщин в комнате присяжных, чтобы выяснить, что повлияло на их решение.

– Мы усомнились в заявлении полицейского офицера, – объяснил старшина присяжных, – после того, как он допустил ошибку, читая наизусть алфавит.

Скут ехал на встречу с несколькими своими закадычными друзьями, чтобы выпить с ними по стаканчику бурбона и сыграть в расписной покер. Позади зеркальные фасады домов отражали здания городских офисов. Впереди плыла пелена перистых облаков, обагренных лучами заходящего солнца. Скут потянулся к “бардачку” за пузырьком таблеток “Маалокс”. Он глотал эти таблетки весь день, но проклятая изжога никак не хотела его отпускать! Как, впрочем, и саднящая боль где-то в основании черепа.

Скут миновал Аллен-парк, Бафэло-Байю и ехал по Мемориал-драйв, направляясь в западную часть города. Внезапно, без всякого предупреждения, – если не считать частых в течение двух последних лет приступов головной боли, дурноты, да увещеваний жены и ворчания доктора, – зрение Скута помутилось. Дорога попросту исчезла из-под контроля. Единственное, что чувствовал Скут, – это резкую боль в левом виске, словно кто-то стукнул по нему костяшками пальцев. Скут перенес небольшой удар, причиной которого была закупорка кровеносного сосуда мозга.

Скут находился на извилистом участке шоссе, по обеим сторонам которого стояли дома в колониальном стиле с подстриженными лужайками, и все произошло именно в тот момент, когда после первого поворота дорога круто сворачивала влево. Он не увидел этого. Когда кадиллак уже перелетал через бордюр, инстинкты Скута заставили его надавить на тормозную педаль, иначе машина пропахала бы газон, сшибла чугунную статую черного мальчика в охотничьих регалиях и на скорости сорок миль в час врезалась бы в стену двухэтажного кирпичного дома.

Кадиллак сделал вираж, но на его пути все же оказался старый кеглеобразный дуб с развесистой кроной. В то мгновение, когда бампер машины со скрежетом стукнулся о дерево, передняя решетка стала изгибаться вокруг ствола, а рулевая колонка – проламывать грудь Скута Шепарда, он в отчаянии крикнул:

• Предыдущая
• 31/94
• Следующая