Шах-наме - Фирдоуси Хаким Абулькасим - Страница 8
- Предыдущая
- 8/33
- Следующая
Изменить размер шрифта:
8
Миниатюра из рукописи «Шах-наме» XVI века.
Заль и Рудаба влюбляются друг в друга
Был некий царь Михраб. Отважный воин.
Богат, могуч, он власти был достоин.
Свой род от змея, от Заххака, вел,
В Кабуле утвердил он свой престол.
Платил он Саму подать ежегодно:
Он был слабей, борьбу считал бесплодной.
Узнав о молодом богатыре,
Он прибыл из Кабула на заре
С казной, с оседланными скакунами,
С рабами и со всякими дарами:
Привез динары, мускус и шафран,
Рубины, шелк, парчу заморских стран,
Венец, владык достойный знаменитых,
На шею цепь златую в хризолитах.
Когда услышал юноша Дастан,
Что прибыл из Кабула караван,
К Михрабу вышел он с приветным взглядом
И посадил царя с собою рядом.
С почетом гость был принят поутру,
И вот сердца раскрылись на пиру.
Все витязи вокруг стола воссели,
И богатырское пошло веселье.
Наполнил чаши кравчий молодой,
Взглянул на гостя юноша седой.
Понравился, видать, Михраб Дастану,
Дивился он его красе и стану,—
Любовь к Михрабу сердце обожгла!
Когда же встал Михраб из-за стола,
Промолвил Залю богатырь из свиты:
«Послушай слово, витязь именитый!
Есть дева за завесой у царя,
Лицо ее сияет, как заря;
Слоновой кости уподоблю тело,
С платаном стан ее сравню я смело;
Чернее мускуса – арканы кос,
Запястий кольца – завитки волос;
Цветы граната – две ее ланиты,
К плодам граната груди приравни ты!
Сравню глаза с нарциссами в цвету,
Ресницам ворон отдал черноту;
Напоминают брови лук таразский,[12]
Слегка покрытый мускусного краской;
То – мира ненаглядная весна,
Певучая, нарядная весна!»
Взволнован был Дастан таким рассказом,
Покинули его покой и разум.
Настала ночь, пришла к нему печаль,
К невиданной красе стремился Заль.
От жарких дум душа его болела,
Любви он сердце посвятил всецело…
Вот повод в путь обратный повернул,
Вернулся утром царь Михраб в Кабул,
Цветущим садом, что дышал покоем,
Направился к своим ночным покоям.
Два солнца принесла ему судьба:
Одно – Синдухт, другое – Рудаба.
Они поспорили б с весенним садом
Благоуханьем, прелестью, нарядом.
На дочь с восторгом посмотрел отец,
Просил он, чтоб хранил ее творец.
То – кипарис облит сияньем лунным,
И амбра над челом темнеет юным.
Она в парчу, в каменья убрана,
Как райский сад, желанного полна.
Жемчужинам позволив приоткрыться,
Вопрос Михрабу задала царица:
«Как ты пошел, супруг мой, как пришел?
Да будешь ты далек от бед и зол!
Седого Заля каково обличье?
Престол его влечет, гнездо ли птичье?
Видны ли человека в нем черты?
Отважно ль сердце? Помыслы чисты?»
Михраб ответил на слова царицы:
«Платан мой среброгрудый, лунолицый!
Во всей вселенной нет богатырей,
Подобных Залю силою своей,
Нет росписи и нет дворца такого
С изображеньем храбреца такого.
Пред ликом Заля никнет аргуван,
Он молод, бодр и счастьем осиян.
Один порок, что голова седая:
Так скажет муж, придирчиво взирая,
Но знай, что Заля красит седина,
Сказал бы, что чарует нас она!»
Отцу внимала Рудаба с волненьем,
Краснея, вспыхнула цветком весенним.
Она теперь покоя лишена:
Душа любовью к Залю зажжена!
Страсть воцарилась в сердце, свергнув разум,
И нрав и мысли изменились разом.
А было у нее служанок пять,
Пять любящих рабынь, тюрчанок пять.
Сказала тем служанкам несравненным:
«Хочу поведать вам о сокровенном.
Наперсницы, пред вами не таюсь,
Я с вами всеми тайнами делюсь.
Узнайте же, внимая мне с участьем,—
Да озарятся ваши годы счастьем,—
Я влюблена. Любовь моя сильна,
Как моря непокорная волна.
Сын Сама овладел моей душою,
Он и во сне стоит передо мною.
Люблю его и думаю о нем,
К нему и ночью я стремлюсь и днем.
Надумать способ вы должны, рабыни,
Чтоб я от мук избавилась отныне».
Служанки подивились тем словам:
Такие речи для царевны – срам!
Вскочили, будто бесы в них вселились,
С упреками к царевне обратились:
«Венец владычиц мира, ты светло
Вздымаешь над царевнами чело,
Ты славишься от Хинда и до Чина,
Блестящий перстень, красоты вершина!
Где кипарис, чей тонок стан, как твой?
Лучи Плеяд затмил твой лик живой!
Индийский раджа, полон восхищенья,
Кейсару шлет твое изображенье.
А ты? Не знаешь, видно, ты стыда,
Отца ты обесчестишь навсегда!
Того ты любишь, кто творцом отринут,
Того, кто был своим отцом покинут,
Кто птицей был вскормлен в гнезде глухом,
Кого клеймят на сборище людском.
Нигде от женщин старцы не родятся,
А если родились, так не плодятся.
Весь мир в тебя влюблен, тобой сражен,
Во всех дворцах твой лик изображен,
Твои глаза увидев, стан упругий,
Светило дня пойдет к тебе в супруги!»
Повеял ветер, на огонь дыша,—
Так у царевны вспыхнула душа,
И отвернулась от служанок дева,
Закрыв глаза, исполненные гнева.
Придя в себя, от ярости бледна,
Нахмурив брови, крикнула она:
«Нелепа ваша речь, глупа, незрела,
Таким речам внимать – пустое дело!
Ни раджу, ни хакана не хочу,
Царя царей Ирана не хочу,
Я только одному женою стану,—
Плечистому, высокому Дастану!
Слывет он старцем или молодым —
Соединю я душу только с ним!»
Услышав сердца страстного, больного
Смятенный крик, в одно сказали слово
Прислужницы: «Ты – наша госпожа,
Тебя мы любим, преданно служа.
Исполним, что велишь, без промедленья,—
Да приведут к добру твои веленья.
Когда тебе потребна ворожба,
Мы целый мир обманем, Рудаба,
В колдуний превратимся мы, в газелей,
Взлетим к пернатым ради наших целей».
Раскрыла Рудаба свои уста,
Улыбкой озарилась красота:
«Когда вы слово в дело обратите,
Вы древо плодоносное взрастите,
Как яхонт, будет ценен каждый плод,
И те плоды наш разум соберет».
Прислужницы расстались с госпожою,
Ей послужить желая всей душою.
8
- Предыдущая
- 8/33
- Следующая
Перейти на страницу:
