Секрет лабиринта Гаусса - Имшенецкий Вячеслав Андреевич - Страница 22

• Предыдущая
• 22/41
• Следующая

Плиту опять перевернули, положили на место и пошли теперь по кустам, поглядывая на дорогу.

Если судить по следам, бандит тоже торопился. Он делал гигантские шаги и нигде не останавливался. Но ребята все равно были осторожными. Они боялись засады. Вислоухий мог притаиться за любым камнем и вылететь вдруг с кинжалом в руке.

На бугорке, возле дороги, ребята увидели маленькую избушку. Она была срублена из толстых бревен. Земляная крыша поросла травой и кустами. Трубы не было. И окон тоже. Здесь Вислоухий мог устроить засаду.

— Ложись! — скомандовал Петька, а сам, раскрыв нож, согнувшись, побежал к избушке.

Тимка, нацелив на нее лук, ждал, что вот-вот выскочит Вислоухий. Но избушка была пустая. Петька обошел ее вокруг — никаких следов. Швырнул камень внутрь, он глухо ударился о противоположную стенку, отскочил к порогу. Петька быстро заглянул. Разрушенные нары, груды старых расколотых камней, кусок чугунной плиты.

Петька как будто к чему-то прислушался и залез на избушку, сел там в траве и, приставив ладонь к глазам, стал смотреть вдоль дороги. Оглянулся на ребят, махнул рукой и зашевелил губами:

— Идите.

Крадучись, побежали к Петьке, забрались на избушку.

— Смотрите на дорогу. Видите?

— Видим.

Внизу на изгибе дороги была могила. Большой деревянный крест слегка наклонился над ней. На верхушке креста какой-то белый квадратик, видимо, фотография.

— Это Костоедов похоронен, — тихо сказал Петька, — я эту могилу видел на фотокарточке у капитана Платонова. Он ее Мулекову показывал, когда тот о Сашике говорил.

— О, сволочь! Какая сволочь! — раздалось из-за могилы.

От испуга дети, как воробьи, прижались друг к другу. Затаили дыхание.

На ноги поднялся Вислоухий с булыжником в руке. Обматерился и ударил камнем по кресту:

— Сволочь. Сын твой, сволочь. — Камень разлетелся на две половины. Вислоухий стал пинать могилу.

— Сдох, гад, не дождался. Вернусь в Берлин, с твоего Сашика шкуру сниму вот этими руками. — Бандит огромными кулаками ткнул в фотографию. — Чучело из него сделаю.

Булыжники снова застучали по кресту. Его перекладина вздрагивала. — Обманул змееныш! Обманул! О-о-о, сволочь!

Бандит вдруг перестал бесноваться. Вытер рукавом потный лоб. Задышал сипло, как бык. Поправил на поясе кинжал. Расстегнул кожаную сумочку, прикрепленную рядом с ножнами. Вынул оттуда курительную трубку. Она была совсем тоненькая и какая-то уродливая.

— Понятно, — прошептал Тимка.

— Что понятно? — спросила Таня.

— Опий курить будет.

Вислоухий действительно достал ампулу, по-видимому, с порошком, заблестевшую на солнце. Зажал ее в кулаке. Вытащил зажигалку.

— Ого, — сказал Шурка. — Не зажигалка, а целый бочонок, она, наверно, месяц может подряд гореть.

— Три месяца, — не спуская глаз с бандита, отозвался Петька, — мне солдаты такую дарили — трофейную. На ней даже чай греть можно.

Вислоухий посмотрел по сторонам и пошел вниз, через дорогу к кустам. Он прошел поляну, засыпанную булыжниками, перепрыгнул через ручеек и скрылся в кустах.

— Понятно, — опять сказал Тимка, — сейчас забалдеет и начнет куралесить.

— Нам это известно, — поддакнул Шурка, — был у нас на Байкале такой придурок, с топором за воробьями гонялся. Помните, мы рассказывали? Кричит, песню горланит, разговаривает сам с собой важным голосом, емпиратором называет себя, а потом упадет в лужу и квакает лягушкой — ква, ква, ква и рожу грязью мажет.

— И этот тоже квакать будет? — спросил Петька.

— Не каждый раз так бывало, — прошептал Тимка, — орал он всегда, а потом лежал с открытыми глазами и ничего не понимал.

— Будешь! Я заставлю говорить! — закричал в кустах Вислоухий. — Не таких заставлял! Ты не узнаешь меня?

— Комедь началась, — сказал Тимка. — Вставайте, пойдем могилу смотреть.

— А если он выскочит?

— Теперь до ночи орать будет. И с места не сдвинется.

Быстро спустились и по кустам прошли к могиле.

Она была на земляном уступе. Большая, аккуратно обложенная камнями. Сверху ровная песчаная плита. И на ней черная надпись: «Спи, отец, и прости меня, я так мало заботился о тебе. Твой сын Сашик».

На перекладине креста было написано крупными буквами КОСТОЕДОВ. И стояли цифры 1870—1939. На макушке креста фотография. Cyxoй старик смотрел на ребят маленькими злыми глазами. Шрам на губе закрывала широкая борода.

— Сдох, значит, белогвардейская гадина, — сказал Петька и плюнул старику в морду.

— Не надо так над могилой, — попросил Шурка, — грех это большой.

— Он, знаешь, сколько убил людей?

— Все равно нельзя — так все говорят.

— Ну и пусть говорят.

В кустах опять закричал Вислоухий:

— Я повелеваю! Иначе всех казню. Весь мир будет мне молиться. Я — повелеваю!

— Вишь, — сказал Шурка, — совсем одурел, если в емпираторы полез. — Послышался треск ломаемых кустов. Ребята со всех ног бросились к избушке, забрались на крышу.

— Хайль! Хайль! — кричал Вислоухий.

Петька вдруг спрыгнул вниз.

— Ты куда? — испугалась Таня.

— Сбегаю, посмотрю его, может, оружие отнимем.

— Не смей, Петька, он еще не совсем одурел.

Но Петька уже мчался к поляне. Иногда он присаживался за камни, прислушивался и, пригнувшись, снова бежал к кустам. Таня с Тимкой слезли на землю. Шурка наблюдал сверху. Кусты качнулись, и Петька исчез. И почему-то сразу прекратились крики Вислоухого. Вроде там кто-то захрипел.

— Шурка, что там?

— Ничего пока не видно.

Тимка и Таня, схватив лук, помчались на выручку. Они еще не добежали до первых камней, когда из кустов как ни в чем не бывало, выглянул Петька. Не торопясь, подошел.

— Ну что, Петька?

— По земле ползает. Кинжалом замахивается. Хотел я его камнем трахнуть, но под рубахой у него, кажется, пистолет.

В кустах Петька подобрал ампулу, она походила на ту, которую они обнаружили в избушке деда Игната. На донышке ампулы были сухие пылинки опиума.

— Карты у него не заметил? — спросил Тимка.

— Нет.

— Значит, за нами опять будет красться.

У Тимки заискрились глаза.

— Надо его запутать, — сказала Таня, — и удрать.

— Проведем мы его сейчас запросто.

Тимка схитрил, как опытный таежник. Они взяли свои вещи и по пыльной дороге, нарочно топая с силой, чтоб оставались ясные следы, прошли мимо могилы и еще шагов двести. Там Тимка сорвал с Шуркиной куртки последнюю пуговицу и бросил на самое видное место. Потом они свернули в кусты и побежали в обратном направлении.

— Пусть теперь прет по нашим следам до самого Жаргино, — сказал ехидно Шурка, — и там живет один, как сыч.

По камням ушли в распадок, заваленный остатками развалившихся скал. А может быть, раньше здесь была каменоломня, потому что в одном месте лежали лопнувшие песчаные плиты. Сын Костоедова плиту для могилы, вероятно, брал отсюда.

В невысокой стене каменоломни встречались совершенно круглые дырочки. Таня подумала, что там живут змеи, но из одной дырочки неожиданно вылетел целый рой ос. Они несколько раз пронеслись над ребятами, но никого не тронули.

ТОКИО. АВДЕЕВУ.

— Тимка, тихо — сурок на тебя смотрит, — прошептала Таня.

Тимка оглянулся. На куче щебня столбиком стоял сурок. В один миг Тимка сорвал лук, но зверек прыгнул вниз на горячий песок и скрылся в норе.

— Эх ты, черт! — Тимка побежал по песчаным насыпям и увидел не одного, а сразу трех сурков.

Припал на колено, отвел руку назад. Дернулась тетива. Большой зверек упал. Зацарапал когтями землю. Впился острыми зубами в стрелу и затих. Подбежал Шурка, поднял зверька за короткие ноги, погладил жирные складки:

— Супище наварим, ай-да-ну!

Каменоломня закончилась крохотной пещеркой. У входа в нее вместо порога лежала песчаная, вышарканная ногами, плита. В пещерке нашли ржавый стальной лом, кувалду без ручки, кусок трубы с зубчиками на конце. Из каменоломни мимо пещерки шли ступени наверх. Туда послали Шурку, чтобы нашел воды.

• Предыдущая
• 22/41
• Следующая