Профилактика - Ильин Владимир Леонидович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/106
• Следующая

Вдруг сзади кто-то постучал меня по плечу.

Это был тот детина, который до поры до времени возился со своими штуковинами у меня за спиной.

— Алик, ты что — сдурел? — услышал я. — Земля уже не знает, что подумать... Держи курс сто двадцать! И высоту тоже... В этом эшелоне каждая сотня метров на счету...

— Понятно, — откликнулся я. — Скажите... Скажи: что это за фигня у меня на панели светится?

Детина на секунду навис надо мной, вперившись взглядом в мигающий красным светом индикатор.

Потом хлопнул меня по плечу и насмешливо скривился:

— Ничего страшного, дружок. Всего лишь предупреждение о том, что скорость слишком мала. Еще пару минут — и войдем в штопор... — Он отвесил мне легкий подзатыльник. — Тоже мне, артист! Проверять, что ли, старого Макса вздумал?

Ну вот, подумал я. Сколько информации сразу. И как зовут его, и что за мигалка образовалась.

Скорость... Значит, надо прибавить газу. Нога моя машинально вдавила крайнюю педаль, но вместо увеличения скорости самолет вдруг стал разворачиваться вправо.

Идиот! Это же самолет, а не автомобиль, и крайняя педаль — не газ, а руль поворота!..

Газ, наверное, вот он — сдвоенный рычаг слева от кресла. Осталось только решить, куда его тянуть — на себя или от себя. Ошибешься — и тогда точно штопора не миновать.

Я напряг память. Кажется, в книжках про военных летчиков, которые я читал в младшем школьном возрасте, от себя — значит прибавлять газ, и наоборот. Но ведь там описывались самолеты полувековой давности, а как сейчас с этим обстоит дело?

Невольно покрывшись с головы до ног липким холодным потом, я осторожно толкнул рычаг от себя. И с облегчением увидел, как цифры на спидометре стали возрастать. Тогда уже смелее я вывел рычаг до отказа, и самолет аж затрясся, как лошадь, получившая больной укол шпорами в бока.

— Полегче, полегче, — проворчал Макс. — Будешь лихачить — горючку сожжешь. Это тебе не стратегическая авиация, тут в воздухе никто тебя не заправит... Разве что ангелы на крыло помочатся... И курс, курс держи!..

— Как это? — машинально спросил я.

Кабина наполнилась отборным матом, и я невольно втянул голову в плечи, словно ожидал еще одного подзатыльника.

Сто двадцать, он сказал? Где же тут указатель курса, черт бы его побрал? Ладно, попробуем на глазок...

Я крутнул штурвал вправо, и кабину тут же перекосило так, что я правым боком вдавился в подлокотник кресла, а радиста, видимо, снесло с сиденья и, судя по глухому удару, вдарило башкой о переборку.

А-а, вот в чем дело. Надо орудовать не штурвалом, а педалью.

Я выровнял самолет и добился того, что горизонт поплыл влево от меня. Хватит? Или еще?

— Не двадцать, а сто двадцать! — прохрипел сзади голос Макса после нецензурного вступления. — Ты что, совсем сбрендил?

Вот сейчас бы и признаться, что я ни черта не смыслю в самолетовождении. Только, наверное, уже поздно. Сразу надо было бить тревогу, когда тебя разбудила эта красотка. А сейчас кто тебе поверит?

И вообще, что это они на меня все орут? Я ведь, можно сказать, спасаю их, а они еще издеваются!

И тут у меня появилась идея.

Этот мир, где я стал летчиком, — для меня уже третий по счету за последние три дня. Первый перенос в другую реальность имел место, когда я заснул в ванне, наполненной кровавым раствором. Умер я тогда или просто заснул — пока не имеет значения... Вчера же я опять заснул — и проснулся здесь. Что будет, если я засну или умру здесь? Меня снова вытолкнет в другое измерение? Двух раз для того, чтобы установить закономерность этого явления, конечно, маловато, но ведь, в принципе, такой шанс есть, верно?

Значит, сейчас надо просто-напросто вырубиться — и после пробуждения я вновь окажусь в другом мире. В самолете наверняка есть аптечка, и в ней должно иметься снотворное. Значит, надо вызвать красотку-стюардессу и попросить у нее пару таблеток. А если не даст, то взять самому...

Постой, постой, а как же они?

Сто пятьдесят шесть человек на борту, сказала она мне. И никого, кто смог бы управлять этой штуковиной. Если только Макс...

— Слушай, Макс, — позвал я, — а тебе никогда не приходилось сидеть в кресле пилота?

Детина хмыкнул:

— Сидеть — тыщу раз. А если ты имеешь в виду вести самолет — то извини, бортинженеров этому не учат...

Выходит, если я сбегу в другую реальность, то брошу погибать всех, кто летит на этом самолете? Однажды ты уже так поступил: помнишь того старика, истекавшего кровью в подземном переходе?

«Слушай, что ты несешь? — одернул я себя. — Какая тебе разница, что будет после тебя? Один умный французский и император, помнится, говаривал: „После нас — хоть потоп!“... И если разобьются они в лепешку при посадке — тебе-то что? В мире ежедневно разбиваются самолеты, и не надо из этого делать трагедию. Этим людям просто не повезло, что в кресле пилота оказался я. К тому же, еще неизвестно, чем все это закончится. В конце концов, старик Митрич может оклематься и вернуться за штурвал...»

— Ого! — сказал вдруг Макс. — Ни хрена себе!

Я машинально оглянулся на него и увидел, что он, приподнявшись со своего сиденья, глядит куда-то вдаль сквозь лобовое стекло кабины.

И только сейчас до меня дошло, что весь горизонт перед нами сделался черным. Видимо, это и был тот грозовой фронт, о котором говорила стюардесса. Тучи там клубились в бешеном водовороте, вспухали клубками молний, и в них не было ни единого просвета.

— Обойти стороной никак нельзя? — спросил я.

Макс только покачал головой.

И тогда мне вдруг стало легко. Не надо никакого снотворного. Через несколько минут мы рухнем с огромной высоты в океан или на землю, и даже не успеем почувствовать боли. Это хорошая смерть. Мгновенная и безболезненная. Даже получше перерезания вен в горячей воде.

А раз так — что я, собственно, теряю? Все, что меня здесь окружает, — не более чем игра, этакий компьютерный авиасимулятор. И не страшно, если я проиграю. Я ведь уже один раз умер — в своей настоящей жизни. И, если повезет, эта смерть будет такой же иллюзией, как та, в ванне.

И я лишь крепче сжал штурвал, поудобнее уселся и спокойно сказал бортинженеру:

— Не дрейфь, Макс. Прорвемся!..

Как ни странно, но мы действительно каким-то чудом прорвались сквозь грозу. Напряжение, которое я испытывал, было так велико, что временами в голове образовывались провалы, и я даже не помню, что именно я делал.

Кажется, пару раз, когда я не мог удержать в потных ладонях взбесившийся штурвал, приходилось просить Макса о помощи, и вдвоем мы кое-как предотвращали неуправляемое падение самолета в черную бездну. В какой-то момент молния шарахнула так близко от кабины, что мы оба на несколько секунд ослепли и оглохли.

Потом нас накрыл сильнейший ливень, и казалось, что нос самолета раздвигает странную стену, состоящую сплошь из водяных струй, и тогда пришлось полагаться только на приборы (Макс показал мне, где находится «горизонт», по которому можно определить положение машины в пространстве)...

Грозовой фронт кончился внезапно, и, полуослепшие от чередования вспышек молний и тьмы, очумевшие от болтанки, мы вырвались к ослепительному солнцу.

Я хотел было включить автопилот, но Макс сообщил, что скоро будем садиться, и я опять рефлекторно вспотел.

К счастью, откуда ни возьмись, в кабину приплелся тот самый Митрич, про которого я уже успел забыть, — еще вполне крепкий мужик лет шестидесяти, с квадратным морщинистым лицом, серым после перенесенного приступа.

Он плюхнулся в свое кресло и, с трудом отдышавшись, сказал:

— Ну что, орлы, соскучились без меня?

Потом спросил меня:

— Ну как, сам будешь садиться или мне подсобить?

Я невольно вспомнил один голливудский боевик о том как после схватки с террористами полицейский и стюардесса пытались посадить пассажирский лайнер по подсказкам с земли, и перспектива повторить этот киношный подвиг меня не обрадовала.

• Предыдущая
• 33/106
• Следующая