Нельзя идти за горизонт - Ильин Владимир Леонидович - Страница 55

• Предыдущая
• 55/71
• Следующая

"Надо попытаться вспомнить, что было со мной раньше, — решил Третий. — Начать со вчерашнего дня, постепенно все больше углубляясь в прошлое. Итак, что я делал вчера? О чем думал, когда ложился накануне вечером спать? О чем думал, когда проснулся вчера утром?

Господи, — с внезапным ужасом понял он, — я ведь абсолютно не помню своих вчерашних мыслей! Как ел, пил, работал и общался с остальными — хоть и с трудом, но припоминаю. Даже помню, как пытался в очередной раз взобраться на Стену. Но вот о чем я думал и вспоминал вчера — напрочь отшибло!.. Что же это такое? Так не может, не должно быть, но так получается. А уж если я до конца не могу вспомнить вчерашний день, то что тогда говорить о более отдаленном прошлом!

Ничего не выйдет, — с отчаянием думал он, растирая ноющие тупой болью виски. — Наверное, скорее башка моя разломится на части, чем я что-то выдавлю из нее!

А может, лучше и не пытаться, а? Если что-то тебе не по силам, то надо просто плюнуть, отвернуться и постараться быстрее забыть свой позор, а иначе будешь корячиться до тех пор, пока пупок не надорвешь. Вон, посмотри, как живут и работают другие и бери с них пример. Они-то точно знают, что можно, а что нельзя. Что стоит делать, а чего делать нет смысла ни при каких обстоятельствах. Если чего-то не знаешь — не беда, можно вполне обойтись и без этого. От многих знаний — много печали, как сказал кто-то. А если чего-то не помнишь — еще лучше: чем меньше воспоминаний, тем меньше переживаний, так что голова не будет болеть. Живи как живется и благодари судьбу за каждый прожитый день. Утешай себя тем, что все могло бы быть хуже, чем есть. Надейся на то, что сегодня лучше, чем вчера, а завтра будет лучше, чем сегодня. Будь проще, как любит говаривать Двенадцатый, и люди потянутся к тебе".

Он скрипнул зубами от приступа внезапного гнева. «Ну нет, этого от меня вы не дождетесь, — сказал он каким-то безликим призракам, мелькающим перед его мысленным взором. — Хотите превратить меня в муравья, амебу, игрушку? Вот вам, выкусите-ка! Пусть моя голова от напряжения взорвется и мозги (разлетятся кровавыми ошметками по стенам, но я все равно буду думать о своем! Никакой другой задачи у меня в этом мире нет».

Взгляд его упал на раскрытую Книгу, и тут вдруг ему пришло в голову, что он сам мог бы писать. Не переписывать чужие фразы, а излагать свои мысли. И еще записывать все, что с ним происходит. Описывать весь день до малейших деталей и фиксировать свои внутренние переживания, чтобы завтра или когда-нибудь еще, затруднившись вспомнить то, что с ним было раньше, он мог бы прочесть свои записи и восстановить прошлое, рассеять окутывающий сознание туман, как стирают толстый слой пыли со старой картины… Может быть, это в будущем поможет ему сделать какие-то выводы об этом мире, и тогда наверняка прояснится и все остальное!

Он захлопнул Книгу и сунулся в сейф, чтобы взять стопку чистых листов. Однако оказалось, что прежние запасы бумаги кончились, а значит, надо начинать новую пачку. Для этого пришлось разобрать завалы писчих принадлежностей, нагроможденных на верхних полках, и неожиданно откуда-то слетела и рассыпалась по полу тощая картонная папка-скоросшиватель, в которой лежали какие-то исписанные бумаги. Третий стал собирать их и с удивлением обнаружил, что листочки в папке исписаны его почерком. В этом он никак не мог ошибиться. Но если это были результаты его труда над Книгой, то почему он оставил их здесь, а не сдал, как полагается, в конце рабочего дня Десятой?

Он вернулся за стол и принялся читать текст на листках. Для этого ему пришлось вдумываться в смысл написанного и отчаянным усилием воли пытаться удержать этот смысл в памяти. Занятие это оказалось таким непривычным для него, что в голове опять возник знакомый туман, сильно заломило виски и затылок, но Третий не сдавался. Он прочитал текст несколько раз, прежде чем смог осмыслить и запомнить его.

Это было описание сегодняшнего дня — как он просыпается, ничего не помня и не понимая окружающего мира; как одевается, прислушиваясь к спору о погоде между Седьмым и Восьмым; как разговаривает о Стене с Пятнадцатым во время завтрака; как Девятый клеит таблички с наименованиями различных предметов, как Седьмой и Восьмой роют и одновременно закапывают канаву, как он опаздывает в Рабочий корпус, а дежурный Четвертый упрекает его; как он, Третий, уходит с головой в переписывание Книги, а потом пытается преодолеть Стену через дверь, указанную ему Одиннадцатым.

Те же события, те же лица и те же разговоры, что и сегодня, — все повторялось одно к одному. День, который он когда-то описал, и день сегодняшний были похожи как две капли воды.

За одним исключением, причем весьма существенным.

День, который был, так сказать, текущим, еще не закончился, а события, запечатленные почерком Третьего, описывались вплоть до самого вечера. Если в том мире, где существовал этот странный городок, окруженный Стеной, один и тот же день повторялся заново, потому что время здесь было замкнуто в кольцо длиной в сутки, то теперь у Третьего был реальный шанс узнать, что ожидает его впереди.

Теперь разгадка всех тайн была близка, и оставалось совсем небольшое усилие, чтобы дотянуться до нее. Он в этом был почему-то уверен. Но прежде всего следовало дочитать текст до конца. Свой собственный текст.

"После ужина все остались в столовой. Столы были сдвинуты к одной стене, стулья — расставлены рядами, а перед ними был сооружен импровизированный президиум: стол с двумя стульями — почетные места для Первого и Двенадцатого. Когда все расселись, Первый поднялся со своего места и откашлялся. В руках у него был исписанный лист бумаги. Все было как положено.

Я незаметно оглядел своих соседей.

Справа от меня дремал бездельник и любитель сна Пятнадцатый. Впереди спорили о погоде на завтра Седьмой и Восьмой. Слева сильно пахло потом и канифолью — восседавший там на стуле верхом Шестнадцатый меланхолично разминал кисти рук с помощью каучукового мячика. Сзади, ковыряясь в зубах спичкой, Пятая безапелляционно заявляла успевшему смениться с дежурства Четвертому, что всё в мире — дерьмо и что лично она ничему и никому не верит.

Наконец собрание началось.

— Много времени я у вас отнимать не буду, а скажу об итогах сегодняшнего дня одним мазком, — сразу объявил Первый. Его обычная рассеянность сменилась зловещей решительностью и нездоровым возбуждением. — Хочу отметить лишь два момента. В целом день был проведен нами целесообразно. Однако, — тут он сделал грозную паузу, обводя присутствующих взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, — имелось и много непонимания своих задач! Я не буду носить камень за пазухой на кого-то и в целом, но когда отдельные пытаются провести меня вокруг пальца, то пусть они не надеются!

В зале повисла почтительная тишина. Все старались не встречаться взглядом с оратором. А Первый, все более разъяряясь и уже окончательно забыв о заготовленном для него Двенадцатым конспекте выступления, продолжал:

— Поэтому проблема дисциплины и добросовестности будет стоять у нас и звучать в полный голос! Вот возьмем, к примеру, всем нам известного Пятнадцатого. Кстати, где он?

Пятнадцатый беспробудно спал, склонив голову на плечо Тринадцатому, который время от времени безуспешно пытался от этой головы отстраниться, дабы не быть обвиненным в потворстве бездельнику. Услышав вопрос Первого, Тринадцатый сильно толкнул Пятнадцатого локтем в бок, тот очнулся и рефлекторно вскочил, ошарашенно хлопая заспанными глазками.

— Вот вы, Пятнадцатый, — сказал Первый, обвиняюще вытянув указательный палец в направлении объекта своего возмущения, — вы уже настолько распустились, что вам скоро и во сне захочется спать!

Пятнадцатый что-то еле слышно пробормотал себе под нос. Аудитория осуждающе молчала.

— Да он нарочно спит! — выкрикнул кто-то из последнего ряда. — Он думает, что спящего его никто не заметит — как страус, который прячет голову в песок от опасности!

• Предыдущая
• 55/71
• Следующая