Люди феникс - Ильин Владимир Леонидович - Страница 55
- Предыдущая
- 55/97
- Следующая
— За что? — тупо спросил Иван Дмитриевич, вертя в руках составные части голомакиятора.
— За то самое, — улыбнулся Вадим, открывая дверцу. Что-то кольнуло сердце Ивана Дмитриевича.
— Постой, Вадик! — окликнул он сына, когда тот уже выбрался из машины. — Послушай… ты вот что… спасибо тебе, конечно… Но ты лучше забери свое устройство обратно! — Он протянул парню прибор.
— Зачем? — удивился Вадим.
— Тебе оно нужнее сейчас. Ты же сам сказал, что тебя будут ловить эти… из твоей конторы…
— Нет, пап, — сказал Вадим. — Ты за меня не беспокойся… Лучше себя побереги, хорошо?
Он захлопнул дверцу и поднял в прощальном жесте правую руку, из-под рукава которой выглядывал краешек повязки. Потом резко повернулся и быстро пошел по тротуару, то и дело оглядываясь по сторонам.
А Иван Дмитриевич сидел, как прикованный к мягкому водительскому сиденью, неотрывно следя в ретровизор, как удаляется спина, обтянутая клетчатой рубашкой, и что-то новое зарождалось в его уставшей от окружающего мира душе.
Только потом, уже выруливая с площади, Иван Дмитриевич осознал, какое чувство копошится в его душе.
Там, на площади, он впервые в жизни пожалел, что раньше не уделял сыну должного внимания.
Глава 7
Вопреки опасениям Ивана Дмитриевича, в оставшуюся часть дня после встречи с Вадимом его больше не трогали.
У него даже возникла слабая надежда, что Дар навсегда покинул его. Но чувствовал он себя все равно так, будто внутри него тикает мина замедленного действия.
Вернувшись домой и отобедав по-холостяцки без особых изысков, хотя и плотно, Иван Дмитриевич вплотную приступил к изучению прибора Вадима.
Нет, пользоваться им он не собирался. Не потому, что сомневался в возможностях этого электронного-лографического чуда. Возможности были действительно фантастическими!..
Больше трехсот мужских и женских генотипов в оперативной памяти. Почти мгновенная трансформация облика по кодовой команде. А самое главное — даже находясь почти вплотную с носителем Искусственного лица, невозможно распознать подделку…
Такой аппарат должен стоить огромных денег, сделал вывод Иван Дмитриевич. Поэтому пусть себе лежит в дальнем ящике бельевого шкафа. Хлеба, как говорится, не просит, а на черный день может пригодиться…
Применять же творение Вадима Иван Дмитриевич не желал по одной простой причине: образно выражаясь, он решил поднять бунт против того, что поселилось в нем и диктовало ему свою волю.
Да, конечно, можно было бы продолжать жить по инерции. Так, будто ничего не произошло… Привыкнуть к постоянному ожиданию очередного «вызова». Приноровиться есть наспех и спать по несколько часов, урывками, иногда даже на рабочем месте, целомудренно закрывшись газетой.
Но гораздо хуже будет с выполнением служебных обязанностей в суде. Мало того что из-за частых отлучек не будет возможности в срок исполнять задания и поручения начальства, так еще и придется на ходу изобретать всевозможные предлоги, чтобы оправдывать каждый уход с работы.
А это значит, что рано или поздно придется выбирать: или работа — или тайная чудотворительность. Иначе в один прекрасный день могут попереть из суда за нарушения трудовой дисциплины, невзирая на все прошлые заслуги, и тогда плакали горькими слезами полагающиеся надбавки к пенсии. Если же он решит сам уйти, как принято говорить в таких случаях, «на заслуженный отдых», то дело будет обстоять иначе. Однако Ивана Дмитриевича удерживало на работе два обстоятельства. Во-первых, до самой существенной надбавки, которая начислялась за выслугу лет, ему оставалось еще восемь месяцев. А во-вторых, его страшила мысль день за днем сидеть в одиночестве дома. Всю свою жизнь он был нелюдимым, и теперь, после смерти жены, ему не на кого было рассчитывать. Ни родственников, ни друзей, ни даже просто хороших знакомых. Плохих, впрочем, тоже…
К тому же теперь он знал: каждый «вызов» заставляет его тратить жизненную энергию, сокращая тем самым отпущенный ему срок жизни. Еще в самый первый суматошный день после обретения Дара Иван Дмитриевич во время своего законного обеденного перерыва наведался в морг, где лежало тело его предшественника и где у него имелся старый знакомый патологоанатом (уже потом, когда Иван Дмитриевич покинул это мрачное здание без окон, его обдало запоздалым ужасом: как можно было лезть на рожон? А вдруг Сила заставила бы его оживлять все эти синюшные, окоченелые голые тела, лежавшие на разделочных столах и в холодильниках, и не отпустила бы из морга до тех пор, пока он не выполнил бы эту ужасную миссию?! Но — почему-то тогда его пронесло… Позднее, обдумывая эту опрометчивую поездку, он сделал важный вывод: его клиентами были не любые покойники, и оставалось лишь установить — какие именно).
Знакомый Ивана Дмитриевича, на которого пришлось угрохать аж полторы бутылки самой дорогой водки, охотно поделился со своим гостем результатами вскрытия неизвестного. Ничего особенного — заурядный инфаркт. Хотя спектральный анализ клеток показал, что возраст покойного не превышал сорока пяти лет… Ну, ты же сам знаешь, старина, какая хлипкая молодежь нынче, каждый с детства чем-нибудь страдает… Были ли какие-нибудь странности в этом трупе? Если ты имеешь в виду признаки насилия… ах нет? А что тогда тебя интересует? Что-нибудь этакое?.. Хм, дай вспомнить… (Вспоминал патологоанатом так долго, что бутылка успела опустеть на треть.) Да нет, ничего особенного не было. Таких каждый день десятками привозят… сердечники — они ж по лезвию ножа ходят… Кстати, бедолага, видно, один жил, раз его до сих пор никто не хватился. Или приезжий…
Однако когда Иван Дмитриевич уже готов был прекратить разговор ввиду полной бесперспективности, как патологоанатом, у которого язык уже начинал заплетаться, вдруг припомнил:
— Постой, постой, Ванюш… Действительно, было там кое-что… Правда, это ни о чем не говорит, но…
У каждого человека, говорил дальше знакомый Ивана Дмитриевича, есть так называемый «ген жизни», с помощью которого природа определяет, сколько времени ты можешь коптить белый свет. Одно время медики и генетики ошарашили мир заявлением о том, что, проведя соответствующий анализ, могут установить, сколько лет проживет тот или иной индивид. Однако обыватели испугались этого открытия… болваны… Никому не хотелось знать, какой срок ему отпущен. В конце концов подобный анализ на живых людях проводить запретили, а в отношении мертвых он уже не имел особого значения. Хотя в ходе посмертного вскрытия он числился обязательным пунктом и результаты заносились в акт экспертизы… Но это так, историческое отступление.
У того типа, которым ты, Ванюш, почему-то интересуешься… конечно, это твое дело… так вот, у него этот самый ген почему-то оказался не такой, как у всех. Что это значит? Да нормальный у него был этот ген, и тип этот должен был прожить лет восемьдесят, не меньше, понятно?! А вдруг взял — и откинул копыта от разрыва сердца. И ген жизни ему не помог… Такое впечатление, словно этот человек в последнее время подвергался большим нагрузкам, я бы сказал даже — перегрузкам. Будто гоняли его в хвост и в гриву на каких-нибудь каторжных работах. Вот сердечко-то и тю-тю… не выдержало…
«И у меня когда-нибудь не выдержит, — обливался холодным путом Иван Дмитриевич, бессмысленно мечась по своей квартирке. — Нет, ну как же мерзопакостно все-таки устроен наш мир, а?! Казалось бы: делаешь такое большое и важное дело, спасаешь этих сволочей от смерти, а тебе не только благодарности за это не светит — наоборот, здоровье идет на убыль!.. Оказывается, творить добро не только бессмысленно, но и вредно. Намного вреднее, чем пить, курить или травить себя наркотиками…
А раз так — не хочу больше быть мучеником, которому назначено положить живот свой на всеобщее благо, как говорили в старину… Хватит, слышите? Не хочу я спасать никого, тем более — с риском для жизни!.. Не хочу, и все!.. В конце концов, разве у меня нет такого права — не творить эти проклятые чудеса?!
- Предыдущая
- 55/97
- Следующая
