Мастер сыскного дела - Ильин Андрей - Страница 18

• Предыдущая
• 18/48
• Следующая

— Обязательно найдите, нам теперь деньги ох как нужны — нам страну из руин поднимать! — сказал Красин. И уж иным тоном прибавил: — Должен уведомить вас, что решением Коллегии ВЧК вы поступаете теперь в мое распоряжение!..

Так вот почему ему даровали жизнь — в обмен на поиск утраченных царских сокровищ! Сколько раз уж бриллианты дома Романовых почти убивали его и сколько же раз возвращали к жизни! Они — его рок, но они же — ангел-хранитель!

— Идите и — ищите!..

«А запонки-то у него бриллиантовые!..» — вдруг отметил Мишель. Хотел было закурить попросить, да отчего-то передумал...

Уже на пути в экспертную комиссию Мишель подумал, что не спасение это, но лишь отсрочка приговора — не найти ему тех сокровищ, коль он их с шестнадцатого года ищет да все никак сыскать не может!..

С теми думами и в комиссию Горького пришел. А там, едва дверь отворил, навстречу ему бросился с распростертыми объятиями Валериан Христофорович да, облапав его, стал тискать и мять, будто медведь, и кричать что есть мочи:

— А-а! Милостивый государь... пропащий наш... объявились-таки, а мы уж не чаяли!..

Да вдруг, посреди сердечных приветствий, отстранился и, погрозив пальцем, сказал наставительно:

— Вот вы, сударь, все это время где-то пропадали, а я меж тем, времени зря не теряя, ваши пропавшие сокровища сыскал!

Да-с!..

Холодна зима на Руси — изо рта пар валит, на усах и бороде сосульками оседая, за нос ледяными пальцами хватает, за пазуху лезет. Бр-р!..

А в лесу и того пуще — под ногами сугробы по грудь, на деревьях снег шапками, с неба белые хлопья валят, все и вся заметая, — нет спасения человеку без огня. Оттого горит на поляне костер, красным пятном средь белых снегов тлея — в утоптанном кругу на уголья, жаром дышащие, горой стволы сосен навалены, пламя такое, что верхушки деревьев лижет, отчего рушатся вниз подтаявшие снежные комья. Пред костром топчутся люди в мужицких тулупах, кушаками перепоясанные, — то одним боком к пламени повернутся, то другим — лица у всех дикие, заросшие, глядеть страшно. Топчутся да промеж себя говорят...

— Jch friere an den Fussken, sin eiskalt...

— Wie lange sollen wir noch warten bei dieser Kalte? Wir frieren uns zu Tode!..

— Guck mal, deine Wangen sind ganz weise[2].

Да ведь не по-русски ж они говорят-то!..

Как же так — с виду иваны, а речь иноземная!

Чудеса, да и только!.. Как занесло их на Русь в леса дремучие, что меж Санкт-Петербургом и Москвой стеной стоят, чего им здесь надобно?

И отчего меж Иванов ряженых ходит человек в платье европейском да щегольском и каждого с превеликим усердием осматривает — чтоб не было при них вещиц иноземных, а все лишь исконно русское? Коли найдет кисет али трубку — счас швыряет их в снеги, ногами топчет, а виновника по лицу кулаком бьет, да не жалеючи, так, что кровь во все стороны брызжет и зубы в снег плюются! Кричит:

— Велено было вам, шельмы, ничего при себе не иметь, что вас от русичей отличает! В другой раз, коли найду чего — на месте зарублю!

Да ведь не шутит, не грозит, а коли обещал — так зарубит, глазом не моргнув, — таков нрав у Фридриха Леммера!

Недовольно ворчат иваны — к чему сей маш-керад, к чему не бриться, не стричься, да сверх того в латаные-перелатаные лохмотья рядиться, будто в привычном платье на большую дорогу выйти нельзя? Да разве не довольно того, чтоб они издали на разбойников походили?..

И невдомек им, что нужен сей машкерад единственно на случай, коли убьют кого из них да свезут мертвеца в Санкт-Петербург, дабы опознать его. Оттого должно быть ему не бритым и не стриженым, дурно пахнуть, под шубами сопрев, и не иметь при себе никаких вещиц иноземных, кои могут указать на его происхождение! Вот отчего так старается Фридрих, сам каждого ощупывая и оглядывая, чтоб никакой малости не пропустить!

— А это чего?

— Так кинжал!

— А кинжал чей, бестолочь такая?!

— Голландского мастера Юргенса Брауха, из города Амстердама, что на всю Европу славен своим умением оружие ковать! Вот и знак его на клинке проставлен в форме листа кленового.

— То-то и оно, что голландское, а надобно, чтоб русское, клейменное русскими мастеровыми! Равно как все иные палаши, шпаги, пистоли и фузеи. И чтоб пули и порох в них тоже русские были! Сколь раз вам о том толковать!

Да в зубы виновника — хрясь, так что два зуба — вон!

— Понял ли?

— Понял!

— А ну, покажь оружие!

Оружие-то в сторонке стоит, в пирамиду сложенное, а то, что поменьше, на шкуре, поверх снега расстеленной, рогожкой прикрытое.

Пистолетов несколько штук, все более дубинки с пиками да ножички кованые, коими русские иваны на дорогах промышляют.

Перебрал их Фридрих Леммер да остался доволен:

— Ну ладно, коли так. Ждите теперь, как сигнал будет! Да глядите мне, чтоб до того не спать и вина допьяна не пить! А как будет сигнал — кидайтесь, не мешкая, на большую дорогу да всех, кого там ни найдете, режьте и бейте до самой смерти.

— А сколь ждать-то?

— Сколь надо!..

Да только недолго им ждать осталось — скоро заскрипит под полозьями снег да въедет в темный лес карета, что сулит им добычу невиданную...

Совсем уж скоро!..

— Да как же вам удалось?!..

— Да уж так, милостивый государь! — усмехнулся довольный собой Валериан Христофорович. — Успех сей приписываю я исключительно воле Провидения и явленному вашим покорным слугою служебному рвению! Как ныне принято говорить — служу трудовому народу!

— Да вы дело, дело говорите! — поторопил Мишель.

— А коли дело, то было это так: милиция на Ордынке облаву сделала да взяла спекулянта, что мукой торговал, — ну да это дело по нынешним временам самое обычное. А как его взяли, то нашли при нем несколько золотых украшений и средь них перстень в виде головы льва с глазами из бриллиантов. Я не поленись да сверь его с описью сокровищницы царской, что для вас ювелиры сделали, да не ошибся! — пребывал тот перстень в перечне комнаты бриллиантовой под номером сто семь!

— Верно ли? — усомнился Мишель.

— Вернее не бывает — шибко уж перстенек тот заметный!

— Кому же он назначался?

— Сие сказать не могу, ибо спекулянт тот божится, что должен был надеть картуз с ломаным козырьком да ждать, когда к нему подойдет человек, коему, услышав фразу условную, он должен был передать посылку. А вот относительно того, откуда сей перстенек объявился, — следок имеется.

— Ну?

— Получил он украшения от посредника, что утверждал, будто бы мука та прибыла воинским эшелоном с фронта. А я так мыслю, что фронтов ныне всего два осталось — на юге да на западе, а боле и нет.

— Это-то понятно, но при чем здесь украшения?

— А при том, сударь, что коли перстенек тот спекулянт вместе с мукой получил, выходит, есть меж ними какая-то связь! И если мы узнаем, откуда мука, то, бог даст, прознаем и про сокровища!

— Как же вы мыслите тот эшелон найти?

— Уже нашел! — гордо сообщил Валериан Христофорович. — Обошел, знаете, все московские вокзалы да узнал, что ныне один лишь воинский эшелон в Москву приходит. Теперь ведь все более военные поезда в обратном направлении идут — из Москвы.

— Как же вам сказали, когда сведения эти сугубо секретные?! — подивился Мишель.

— Так ведь я не начальство спрашивал, а стрелочников, — объяснил Валериан Христофорович. — Людишки они маленькие да пугливые, и как я им свой мандат в нос совал, до икоты пугались.

— Да ведь мандат-то ваш Чрезвычайной экспертной комиссии! — напомнил Мишель.

— Ну да, — согласился Валериан Христофорович, — я ж говорю — людишки темные! Им только «чрезвычайная» услышать довольно, а боле уж ничего и не надобно. Да ведь и как спрашивать...

Валериан Христофорович вдруг весь выпрямился, свел воедино брови, сплюнул сквозь зубы себе на башмаки да проорал жутким, от коего мороз по коже продирал, басом:

• Предыдущая
• 18/48
• Следующая