Дева и Змей - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 52

• Предыдущая
• 52/100
• Следующая

Но нет, не так, и не в этом даже дело. Если Курт не заставлял думать, то с Невиллом думать приходилось непрерывно. Любое его слово рождало вопросы, а его ответы можно было понять только сердцем. И думать, думать, думать, переводя то, что приемлешь душой, на язык слов и знаков. А иначе нельзя. Иначе – примешь до конца, и, кто знает, вдруг не сможешь вернуться к людям. Она ведь сумасшедшая, что бы ни говорил по этому поводу Курт. Она болела, и ее лечили – значит, было от чего лечить. И для нее вера в сказку – как пропасть, один неосторожный шаг и ты летишь. Вниз.

Все прошедшие дни, Элис то рвалась в этот смертельный полет, то, застыв на краю, пугалась и пятилась. Вот и сейчас она обрадовалась Камышинке, вышедшей навстречу из-за деревьев, но когда запрыгнула в седло, сердце сжалось при мысли о том, что лошадь под ней – никакая не лошадь. Что ее вообще нет на самом деле, мышастой кобылки с длинной прохладной гривой.

Ах, как хорошо получалось у Курта развеивать такие сомнения.

И как хорошо, что рядом с Невиллом, сомневаться не приходится ни в чем.

Эйтлиайн

Госпожа Лейбкосунг с утра выставила меня из дома, наказав без мужчины не возвращаться. Вопрос, где же я возьму ей мужчину посреди дикого леса, она оставила без внимания, как это и свойственно женской породе. Особенно кошачьим.

– Нет, милая, извини, – сказал я ей, – ты уже не в том возрасте, чтобы позволить себе детишек.

Велел подать коня и уехал к чертовой матери.

Считается, что в моем замке звуконепроницаемые стены и когтенепроницаемые двери, и это действительно так, беда лишь в том, что когда кошке приспичит, она вопит и царапается так, что и силовые щиты не спасают.

Ничего. Через неделю успокоится. Последние пять лет мы так и живем: раз в полгода я становлюсь в собственном доме гостем, забегаю только отоспаться на закате и на рассвете, и много времени посвящаю прогулкам на свежем воздухе. Я не ветеринар, но даже я знаю, что любовные утехи госпоже Лейбкосунг уже противопоказаны. А еще ей не мешало бы вправить мозги, потому что регулярно повторяющиеся обострения кошачьего либидо – следствие отнюдь не физиологической, а, скорее, психологической потребности. Проще говоря, старость не радость, психика уже не та, характер же остался девичьим. Лечить вот некому. Домовых в моем замке, разумеется, нет, функции прислуги выполняет нежить, а зомби, пусть и высококультурные, лечить кого бы то ни было, увы, не способны.

Ветеринары советуют молоко с валерьянкой. Я пробовал, – нет, не помогает. Самому, что ли, пить? Может, спать лучше стану.

Лошадь подо мной была обычная, человеческая. Они, вообще-то, боятся нечисти, лошади и собаки – чуют, кто их хозяевам главный враг, но зато и дрессировать их интереснее, чем духов, вроде моего Облака. Лошадей – интереснее. С собаками я дела не имею. Если с духами главная сложность в приручении, то с животными – в том, чтобы заставить их делать то, что кажется им сложным. В общем, отличный способ провести время, когда ищешь проблемы на свою голову. Как будто мне мало Конца Света?!

Камышинка, умница, встретила Элис сама, мне оставалось только ждать. Вот интересно, почему моя серебряная леди так настойчиво отказывается от приглашения в гости? Что-то чует? Подозревает? Наверное, да. Наверное. Ведь в первый день, появившись в воротах замка, она едва не перешла границу. Не хватило буквально полшага. И назавтра – снова. Если бы птицы не расшумелись так не вовремя, позабыв о том, кто тут главный, поддавшись разлагающему влиянию Гиала, Элис наверняка вошла бы во двор. И попалась. И не пришлось бы мне тратить время и слова, чтобы взять то, что хочется.

Это была бы потеря. Большая потеря. Теперь я знаю, что Элис нужна мне свободной. Теперь я знаю, что Элис нужна мне. Какое странное и неожиданное чувство. Право же, есть в этом нечто сентиментальное. Или правильнее сказать – романтичное? Я даже перестал следить за ней. Ну, по крайней мере, часть дня. До того момента, как она вывела машину на волшебный путь. Даже Улк иногда способен на истинное благородство. Да.

И вот она едет сюда, через холм, мимо замка, вниз. Она взволнована, она всегда волнуется перед встречей, подумать только, какой она все-таки еще ребенок, моя Жемчужная Госпожа. В прежние времена люди взрослели раньше, особенно женщины.

Нет, невозможно больше ждать!

…Гнедой жеребец вылетел на тропинку крупной рысью, фыркнул и изогнул шею, скрежеща зубами по трензелю, когда натянулись поводья.

– Я хотел царственно тебя дождаться, – признался Невилл, спрыгнув на землю, – но ты не спешишь.

Он снял ее с седла и не сразу отпустил:

– Что такое? Кто, кроме меня, смеет загадывать тебе загадки?

– А на это нужно разрешение? – положив ладони на грудь принца, Элис думала отстраниться, но вместо этого подняла голову, заглядывая ему в глаза. – Или у тебя монополия на выдачу информации?

– Я надеялся, что так. Пойдем, – он разомкнул руки, – прогуляемся пешком. Сегодня тепло и лес весь пропах солнцем, а я еще ни разу не дарил тебе цветов, хотя сделать это мечтаю уже четвертый день.

– Но мы четвертый день как знакомы!

– Вот именно. Спрашивай. И рассказывай. Кто говорил с тобой? Или злобные слуги Полудня прокрались в мои земли, чтобы обмануть тебя, напугать и обидеть?

– Вот об этом я и хотела спросить, – улыбнулась Элис, – что такое Полдень, Полночь и… дорэхэйт. И как же быть со Светом и Тьмой?

– Читай, с Добром и Злом, – подхватил Невилл, снимая потек смолы с коры ближайшей сосны, – все просто, ведь я говорил тебе нынче ночью, что мое имя – Улк, и я – Владыка Полуночи. Я – Зло. Полночь – Зло. Полдень – Добро и радость, мир и любовь, и великая мудрость, чтоб им лопнуть от самодовольства. Впрочем, нет, увы, гордыня и зазнайство – это тоже по моей части.

Он поглядел на Элис искоса, улыбнулся:

– А ты все не веришь. Пропускаешь мимо ушей, как это свойственно человеческой природе, и вообще женщинам. Мы назвались когда-то Полуночью и Полуднем, но с тем же успехом, с тем же смыслом в словах, могли называть себя народами верха и низа, или, скажем, горячего и холодного, мужчин и женщин, если уж на то пошло, поскольку большинству фейри все равно, какого они пола. Возьми любые противоположности и – пожалуйста, ярлычки готовы. Кто из нас плох, а кто хорош судить нельзя, потому что мы равно необходимы, свет нельзя увидеть без тени, жизнь не познать без смерти, Добра – без Зла, и прочая, и прочая. Прописные истины, давно набившие оскомину. Есть зверь Единорог – воплощенные мудрость, красота и терпение. Это Полдень. Есть Сияющая-в-Небесах. Сияет, как ты сама понимаешь. В небесах. Она – свет. Вообще. Любой и во всех смыслах. И это тоже Полдень. Есть Светлая Ярость – это праведный гнев, справедливая война, возмездие за жестокость и ложь, за некрасивое поведение и неоправданные убийства… И это тоже Полдень. Этакая триада, с Сияющей-в-Небесах на вершине треугольника. Они очень разные, как видишь, и все они – одна сторона, и под властью Сияющей, под защитой Светлой Ярости, при молчаливом попустительстве Единорога живет и процветает великое множество племен. Хочешь фокус? – спросил он вдруг, совершенно без перехода.

– Хочу!

Это походило на обмен шпажными уколами. Еще вчера Элис растерялась бы от неожиданности вопроса, а сегодня только задрала нос в ответ на уважительно приподнятую бровь Невилла. Он успел по дороге собрать еще с десяток смоляных дорожек, и скатал их все в яркий, не потерявший прозрачности душистый шарик. Из седельной сумки достал пачку незнакомых Элис сигарет, оторвал у одной фильтр и с силой вдавил вглубь янтарной массы.

– Булочка с начинкой… – пробормотал себе под нос. Огляделся нетерпеливо, и тут же прямо под ногами у них появилась тварь, вроде очень большой крысы, только без хвоста и почему-то в красной турецкой феске:

– Чем могу я послужить, брэнин?

Невилл протянул крысе шарик смолы:

– Отплыви с ним подальше и жди, пока течение вынесет тебя обратно. Помнешь – уничтожу.

• Предыдущая
• 52/100
• Следующая