Чужая война - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 8

• Предыдущая
• 8/132
• Следующая

А когда он потребовал себе шестнадцатую кружку, эта баба… нет, мужик… – перекинулась, нелюдь! – сам вошел в кабачок.

С нечленораздельным рыком Карел поднялся навстречу. Трое солдат из десятка Хольгенна, повинуясь долгу, встали вслед за десятником, проклиная тот день, когда родились на свет. Назревала хорошая драка…

Однако обошлось без драки. Эльрик, не сбавляя шага, пересек зал, подошел к десятнику и равнодушно врезал тому по зубам. Карела отбросило через столы к очагу, над которым жарился здоровенный кабан. Солдаты схватились за оружие. Шефанго глянул на них ласково. И вопрос оказался снят.

– Я спешу, – раскатился по залу мягкий, шелестящий, очень низкий голос. Эльрик скользнул мимо поваленных скамеек к Карелу, подхватил его за ворот и усадил спиной к стене. – Я спешу. И мне сейчас не до тебя. Но ты кушай пока получше, мразь. Потому что, если я, вернувшись, узнаю, что ты обидел хотя бы одну женщину, я тебя поджарю. На этом самом вертеле. Ясно? Поджарю и съем.

Хальпек глотал собственную кровь и смотрел на дюймовые клыки, сверкнувшие белым. Настоящие клыки, мать их. И острые, нечеловеческие зубы. Он смотрел и понимал – это правда. Это все правда. И никто не поможет ему сейчас. Ни трое струсивших рядовых. Ни даже вся стража Уденталя. Он остался один на один со смертью, которая смотрела на него алыми глазами и скалила белоснежные клыки. А от смерти не спрячешься. Ни сейчас, ни потом, когда это чудовище вернется… Никуда не спрячешься. Никогда…

Эльрик опустил бесчувственного десятника на пол. Поднялся и вышел. В кабаке испуганно молчали.

В «Серую кошку» он вернулся не сразу. Сперва заглянул к Дзебеку Палю, капитану баронских гвардейцев. Тот радостно поднялся было навстречу, потянулся за контрактом, но посмотрел на шефанго и сел обратно:

– Отказываешься?

– Отказываюсь. Слушай, Дзебек, тебе меня сегодня арестовывать придется, если у вас законы за десять лет не изменились.

– Арестами вроде стража занимается… Тебя арестовывать? Ну это, конечно, к гвардии. Но за что? Подрался с кем?

– Подрался. – Эльрик хмыкнул. – Морду набил десятнику одному бравому. Я из города после вечерней молитвы уезжаю.

– И почему ты бабой не остаешься? – сердито буркнул Дзебек, доставая бутылку. – Как мужиком станешь – вечно неприятности. Давай хоть выпьем с горя. Такой боец пропадает, а!

– Ну почему пропадает? – Эльрик взял протянутый кубок. – Срок давности выйдет, я вернусь, если домой не уеду.

– Что-то ты раньше домой не торопился.

– Так то раньше. – Он выпил залпом. Дзебек потянулся налить еще, но де Фокс покачал головой. – Хватит. Я сюда не пить пришел, а сообщить, что уезжаю. Да и ты на службе. Кстати, может, Михася сам известишь?

– Ну не мне, так хоть и не ему. – Капитан налил себе снова. – Что теперь со спором нашим делать прикажешь? Мы же на десять золотых спорили! А ты вон как.

– На двоих пропейте. Ладно. Мне пора. – Он легко поднялся из глубокого кресла.

– Когда вернешься-то? – тоскливо поинтересовался Дзебек. – Мы, может, снова поспорим.

– Я ж говорю – срок давности выйдет.

– Только давай ко мне, лады? Ну что тебе у этого водоплавающего делать? А я тебе сотню дам. Я бы тебе тысячу дал, да у меня, сам знаешь, всего тысяча…

– Я подумаю, – честно сказал Эльрик и вышел. Домой он возвращался неспешно, умеряя обычно скорый шаг. Во-первых, Кине нужно было дать выспаться. Во-вторых, принц вспоминал изумительную красоту эльфийки и не слишком рвался убедиться в том, что память, как обычно, склонна преувеличивать увиденное. В-третьих, откровенно говоря, он слегка побаивался того, что память не преувеличивает. В этом случае Эльрика ожидали некоторые сложности морального порядка. Затаскивать девочку в постель после всего, чего она натерпелась, он считал не слишком правильным. А не затащить было бы очень трудно. В конце концов, он давно уже делал это инстинктивно, сам иногда удивляясь тому, что в очередной раз оказался в постели с женщиной, которая, по большому счету, не нужна была абсолютно. Потом возникали проблемы с мужьями. Если эти проблемы возникали у женщин, приходилось еще и мужьям объяснять, что лучше с женой обходиться поласковее. Словом – мороки выше мачты. А удовольствия от силы на неделю. Потом надоедало.

Хвала Богам, барон Удентальский так ничего и не узнал о выходках своей дражайшей юной супруги. Девочку понять можно – клюнула она в первую очередь на его, Эльрика, кажущуюся молодость. Барону уже за сорок. А ей – восемнадцать только-только. И что в итоге? Поняв, наконец, что значит быть женщиной, она, вопреки ожиданиям, отнюдь не потеряла интереса к учителю. И отвадить ее от себя стоило шефанго немалых трудов. И с женщиной расстаться не поссорившись. И с мужем ее общаться так, чтоб ни полсловом девочку не подставить. Ладно хоть в «Серой кошке» давно молчать привыкли. Даром что не первая это на их памяти баронесса.

Эльрик вошел в гостиницу. Поднялся по широкой лестнице. Постучался на всякий случай в собственную комнату, услышал чуть испуганное:

– Да. – И вошел.

Кина увидела, как выросла на пороге огромная фигура с висящим на поясе топором. Белые волосы, красные глаза и черная маска… эльфийка выставила лютню, словно защищаясь, и медленно отступила к креслу.

– Я закричу, – звонко предупредила она.

– Зачем? – удивилось чудовище, закрывая за собой дверь. Голос оказался неожиданно мягким, эльфийским. – Ах да. – Сверкнули страшные зубы, когда черные губы раздвинулись в улыбке. – Извини. Я не подумал, что ты испугаешься. Меня зовут Эльрик. Эльрик де Фокс.

– Предатель?

– Да. Если тебе так понятнее.

– Ты – Тресса… – осторожно, словно сама себе не веря, проговорила эльфийка.

– Ну, Хвала Богам. Теперь мне можно войти?

– С ума сойти. Эльрик-Предатель! Настоящий. Живой! – Кина упала в кресло, все еще прижимая к себе лютню. – Да входи, конечно. Это же твоя комната. А я думала, что ты умер. А у нас о тебе песни поют. Ты же герой, да? Ты Владыке поклоняешься, правда?

– Не правда, – холодно ответил шефанго. – Это на Айнодоре придумали. И насчет героя, кстати, тоже. Держи. – Он бросил на кровать узел, – Это мужская одежда. Мы уезжаем.

– Когда?

– Сегодня. Если тебе еще что-то понадобится, скажи. Я вроде все купил, но кто вас, эльфов, знает. Может, тебе что особенное нужно.

– Что особенное? – честно удивилась Кина.

– Боги, ну откуда мне знать? В общем, у тебя есть три часа на то, чтобы одеться. Есть хочешь?

– Нет.

– Смотри. До ночи голодать придется.

– Да я утром двух цыплят…

– Ты сама как цыпленок. – Шефанго снова улыбнулся. На этот раз Кина улыбки не испугалась. – Ладно. Через три часа я зайду.

В общей зале было безлюдно – час рабочий, постояльцы, кто по делам, кто по безделью своему, разбрелись. В «Серой кошке» останавливались такие, кто мог бездельничать. Славу добрую трактир приобрел давно. В нем даже вилки к столу подавали. Специально для господ, что здесь бывали.

Тетушка Ганна привычно шуганула Марка, навострившегося было подняться на второй этаж – не дает же мальчишке покоя девица, которую Эльрик пригрел, – и присела на лавку, бездумно расправляя фартук.

Как объяснял ей Джозеф, давно еще, сразу после свадьбы, шефанго в «Серой кошке» вместо ангела-хранителя. И не только потому, что любая шушера уличная трактир стороной обходит, а еще и потому, что «Он тут, Ганна, местная дос-то-приме-ча-тель-ность».

Слово это молодая Иоганна Тальская – тогда уже Иоганна Джозефова – услышала в первый раз и запомнила навсегда. Ведь и правда, кто только не останавливался в «Серой кошке» – бывало, что и знатные господа, все в бархате да тонком сукне – и все расспрашивали, а часто ли здесь шефанго бывает? Мол, слышали они от знающих людей, что настоящий, живой шефанго сюда наведывается.

Когда его добрые хозяева ожидают? Не знают? Ну а если подождать-пожить? Можно надеяться увидеть?

– Можно, – говорил Джозеф.

– Можно, – поддакивала Ганна. И нарадоваться не могла на шефанго этого неведомого, из-за одного имени которого богател трактир с каждым днем. Легенд она о сэре Эльрике за двадцать лет наслушалась – ей мать о Святом Пламени столько не рассказывала. А когда увидела воочию, стыдно сказать, испугалась сперва до того, что завизжала, фартуком накрылась и в погреб побежала. Прятаться, значит. Не видела даже, как чудище, что в кабак явилось, на пороге замерло в растерянности. Не видела, как Джозеф к нему поспешил, да не дошел, на лавку упал, от смеха скиснув. Думала еще: Ежи бы – тогда жив еще первенец их был, – Ежи бы с собой успеть захватить.

• Предыдущая
• 8/132
• Следующая