Тайна Иерихонской розы - Иден Дороти - Страница 31

• Предыдущая
• 31/37
• Следующая

— Это не твое дело, Брауни, — грубо ответил Джон. — Как мой сын?

— Не слишком хорошо, — голос Сина одобрительно смягчился. — Расскажи мне, как он добрался до этой гадости?

— Разве это имеет сейчас значение? Сейчас меня, прежде всего, волнует, с ним все будет в порядке?

— Пока не могу сказать. До завтра ничего определенного не станет известно. Я завтра вернусь. Рано. Нужно все-таки как-то узнать… — последовала короткая пауза. — Знаешь, он ведь принимает это пойло уже достаточно длительное время… — он снова замолчал.

— Что ты имеешь в виду? — услышала я громкий голос Джона.

— Понимаешь, такое количество виски, какое в него влили, убило бы его сразу, если бы он не был к этому приучен. Это элементарно.

Я услышала чьи-то шаги на лестнице и увидела Коррин, подобравшую юбки и спешившую к Пити в комнату.

Мужчины спустились дальше в холл, и, чуть-чуть подвинувшись, я могла увидеть их. Син успокаивающе похлопал Джона по спине.

— Успокойся, Дьюхаут, ты ничем не можешь помочь. Я послал Коррин наверх, она будет мешать ему заснуть, как только сможет. Ему нужно прободрствовать как минимум двенадцать часов. Я рано вернусь, — он вежливо кивнул миссис Марии и ушел.

Я сбежала по ступенькам так быстро, как мне только позволяла моя больная щиколотка, и догнала его на парадной лестнице.

— Мисс Гэби! — он пошел ко мне навстречу и обнял меня. Я, дрожа, остановилась, и он посмотрел мне в глаза. — Мисс Гэби, что с вами случилось? — его лицо скорее выражало тревогу, чем недоумение. Я снова заплакала.

— Син, с Пити все будет в порядке? Он ведь не умрет, правда?

— Успокойтесь, — он поднял мое лицо за подбородок. — Ну, успокоились? О Пити я пока что ничего точно сказать не могу. Сейчас ему будет очень тяжело. Но у него молодой организм, много сил. Я считаю, кто-то довольно долго приучал его к алкоголю, — он сказал эти последние слова очень резко.

— О, Син!

— Жизнь мальчишки была кромешным адом. Он пьет эту гадость, по крайней мере, год, даже больше. Вы что-нибудь об этом знали?

Холодная рука ужаса сдавила мне грудь.

— Вижу, что не знали, — он еще больше нахмурился. — Ему даже, в какой-то мере, повезло: если бы его организм не был к этому приучен, сейчас он уже был бы мертв. А так у него есть шанс.

— Господи, но как? — услышала я собственный голос, все еще не в силах осознать реальность происходящего. — Син, кто мог тайком сделать такую ужасную вещь?

— Существует много способов скрыть запах, если вы это имеете в виду. Ведь все же замечали, как странно Пити себя ведет, даже вы сами. Еще бы, не удивительно! Когда в него постоянно вливали эту дрянь, конечно, он казался всем неполноценным: алкоголь замедлял его мышление, утомлял организм и ослаблял мышцы, — он сжал мою руку, но не сильно. — Вы хоть что-нибудь об этом знаете, мисс Гэби? У вас есть хоть малейшее представление, кому нужно было убрать мальчика с дороги?

Я медленно огляделась, не замечая белого крыльца, веток деревьев на углу и высоких колонн на крыльце.

— Я бы все отдала, чтобы узнать это. Джон думает, что это я дала Пити виски, — я продолжала, не давая ему перебить, — миссис Мария говорит, что видела, как я это делала; так чему же ему еще верить? — я замотала головой, шпильки выскочили и волосы рассыпались по плечам. — Что я еще могу сказать им, кроме того, что я этого не делала? Джон меня даже не слышит.

— Конечно, вы этого не делали! — на его лице отразилось возмущение. — Что такое произошло с Дьюхаутом? Если он этому поверил, то он просто дурак, — он прямо посмотрел на меня своими голубыми глазами.

Я покраснела и отвернулась, чувствуя себя совершенно несчастной.

— Не заставляйте себя так страдать, мисс Гэби, — я едва выносила его доброжелательный тон. — Поедемте со мной. Я устрою вам номер в Сан-Францицко, в центре города. Я не могу видеть вас в таком состоянии.

— Нет, Син. Я не могу уехать, пока здесь так обстоят дела. Пока Джон так думает, я не могу уехать. Просто не могу.

Он понимающе кивнул.

— Если я чем-то могу помочь… Увидимся завтра. Если я вам понадоблюсь раньше, только пошлите Полли.

Я стояла и смотрела, как он сел на свою лошадь и поскакал по дороге. Я смотрела ему вслед, пока его серый пиджак не скрылся из виду за деревьями; потом повернулась, вошла в дом и направилась прямиком в свою комнату.

Комната была мрачной, неприветливой. Я не стала раздеваться, просто упала поперек кровати, пытаясь осознать все, что случилось.

Кто дал Пити виски? Син был прав — кому-то понадобилось убрать мальчика с дороги. Почему солгала миссис Мария… Я-то считала, что нравлюсь ей… Хотелось плакать.

Наконец, пометавшись на подушке, я все-таки заснула. Утром я нашла свою подушку на полу.

Утро принесло с собой лютый голод, что сделало меня окончательно несчастной. Я умывалась и одевалась механически, не желая ни о чем думать и ничего чувствовать. Закончив, я села на краешек кровати, обдумывая, что же делать дальше. Мои воспаленные глаза обратились к двери, и одна только мысль о том, что придется спускаться вниз и встречать эти враждебные чужие взгляды, тут же усмирила мой голод. Потом, чувствуя, что больше этого не выдержу, я увидела под дверью листок белой плотной бумаги. Я мрачно подняла его и с громким шуршанием развернула.

«СМЕРТЬ ПОМОЖЕТ, ЖАКМИНО».

Я упала на кровать и горько зарыдала. В моем мозгу вспыхивали воспоминания о моей жизни до приезда в Уайт-Холл; воспоминания о моем отце, о вещах, которым он меня учил.

Теперь у меня, его не было; я была одна-одинешенька. Я решительно села. У меня были знания, которые он передал мне, я из рода Стюартов и не сдамся. Я не дам этим физиономиям внизу повода для злобы; буду сидеть здесь, в своей комнате. Но я не буду просто так сидеть и лить слезы.

«Как?» — спрашивала я себя снова и снова. Как могла миссис Мария видеть, что я даю виски Пити? Если она солгала, тогда это значило, что она была одной из тех, кто хочет избавиться от меня, и могла сделать это сама. Правда, она не могла поставить капкан или толкнуть меня под быка, но ей вполне могли помогать. И потом, нельзя было забывать, что кто-то позаботился о розовых лепестках у меня в ботинках, что явно было сделано специально, чтобы я подумала на Коррин.

Розовые лепестки могла оставить только Коррин, и эта очевидность настораживала меня. И смущала. А кто мог так ненавидеть Коррин, по непонятным мне причинам? К сожалению, ее мать.

Я все время мыслями возвращалась к ней. Вдруг мне в голову пришла новая мысль… Да, а ведь миссис Беатрис запросто могла надеть одно из моих платьев и притвориться мною, а потом, когда миссис Мария позвала ее, снова переодеться и принести бутылку. Господи, какой же я была глупой, теперь все сходилось. Вот почему миссис Беатрис выглядела вчера такой грустной, вместо того, чтобы сердиться: она сделала это сама и, должно быть, еще чувствовала себя виноватой. А Коррин наверняка догадывалась о серьезном состоянии матери. Это объясняло ее заступничество за меня перед Джоном.

Вопрос был в том, смогу ли я открыто поговорить с Коррин об этом? Несмотря на то, что я знала о состоянии миссис Беатрис, я чувствовала, что у нее есть разумная причина. Как отнесется к этому Коррин, если я ей скажу? Я не полностью была уверена в силе пашей дружбы; правда, мы стали друзьями, но, наверное, благодаря тяжелой атмосфере в доме, мы не достигли полной откровенности. Я не имела ни малейшего представления, как она это воспримет. Поверит ли она, что я просто хочу раз и навсегда покончить с этой проблемой и помочь ее матери, или воспримет это как гадкое обвинение? Вспомнив, как она защищала меня перед Джоном вчера, без всякой видимой на то причины, я решила, что надо попробовать. Потом, если это будет необходимо, я уеду из Уайт-Холла. Но сейчас мне нельзя было дальше сидеть без дела, а то я могла бы снова разрыдаться.

Я встала и открыла бюро, чтобы достать носовой платок. Там лежали записки. Я не могла оставить их там или уничтожить их. Нужно было отдать их Джону; я слишком его любила, чтобы этого не сделать. По крайней мере, у него будет доказательство, что Лаурин не писала ему этой записки в ту ночь, когда она исчезла.

• Предыдущая
• 31/37
• Следующая