Сезон мертвеца - Хьюсон Дэвид - Страница 11
- Предыдущая
- 11/97
- Следующая
Коста кивнул: несколько месяцев назад профессора вызывали в качестве эксперта как раз по данному вопросу.
– Думаешь, Денни расплатился с ним за поддержку нужного решения? – Росси быстро огляделся, проверяя, нет ли кого рядом. – А даже если и так, что из того? Фактически Денни из священника переквалифицировался в финансиста. И вряд ли мог рассчитывать на дипломатическую неприкосновенность. Поздно корчить из себя святого, когда денежки тю-тю... И огромная куча денежек. Я читал отчет по этому делу.
– А зачем он их украл? Зачем человеку с его положением понадобились такие капиталы? – не понял Коста.
– Все дело в родовых корнях. Денни из ирландско-американской семьи. В годы "сухого закона" его бостонские предки активно участвовали в контрабанде спиртного, каким-то боком они даже были связаны с кланом Кеннеди. Потом занялись политикой, финансами, и все такое прочее. Преступные наклонности, полагаю, у них в крови. Денни еще ребенком наставили на путь священнослужителя. Имя себе он составил, работая в ирландских гетто Бостона. Так сказать, пастор из народа. Особых перспектив это не сулило, и он сделал неожиданный скачок – перебрался в Европу. К тридцати годам оказался в Ватикане, а в сорок пять стал кардиналом. Ему поручили пристраивать деньги папской курии. Вначале он приобрел акции "Ай-би-эм", "Дженерал моторс" и тому подобных солидных компаний, затем решился на более рисковые операции – принялся переводить средства на счета заведомо не существующих организаций. А со временем вообще занялся отмывкой доходов из источников, о которых одному Богу известно. – Росси задумчиво обозрел дно пустого бокала. – Слушай, какого хрена я тебе все это рассказываю?
Коста пожал плечами:
– Захотел.
– Это точно, – пробормотал толстяк. – Так вот, по сведениям одного из моих людей, к началу нового тысячелетия финансовые дела "банковского дома" Денни, как и многих других банков, выглядели далеко не блестяще. Кардинал попробовал подстраховаться, сделав ставку на компании, специализирующиеся на авиационных перевозках и средствах связи, но и тут прогорел. В один ясный сентябрьский денек он включил телевизор и увидел, как два авиалайнера протаранили нью-йоркские небоскребы. После этого в делах кардинала наступил полный облом. Стань его тайные махинации известны общественности, ему грозило бы длительное тюремное заключение. Это не устраивало ни его, ни многочисленных вкладчиков, которые доверили свои сбережения – пусть не всегда трудовые – святой церкви.
– Твой человек неплохо осведомлен, – заметил Коста.
– Да, знающий был мужик. Собственно, почему "был"? Он еще есть.
– Судя по всему, у него отличная память. А чем он сейчас занимается?
– Вероятно, возится с каким-нибудь изворотливым засранцем, который не верит ни единому его слову. Я понятно излагаю?
– Несколько туманно. Ему что, удалось кого-то арестовать?
– Да. Только кого? Ведь официально банк "Ломбардия" до сих пор не объявлен банкротом, его деятельность всего лишь "приостановлена". Почти все деньги переправлялись в такие дивные места, как Лихтенштейн и Большие Каймановы острова. Попробуй разыщи их там. Следователям из финансового управления удалось отыскать мелкого клерка, который согласился кое-что рассказать. Но вскоре его нашли в собственной ванне, плавающим лицом вниз. Диагноз: разрыв сердца. Дело, в общем, обычное. Кто знает! Может, сам Денни руку приложил. Не исключено, что, войдя во вкус, он захочет избавиться и от других нежелательных свидетелей, оказывавших ему определенные услуги.
– Например, от Стефано Ринальди, он ведь отстаивал автономные права Ватикана.
– Выглядит не слишком правдоподобно, тебе не кажется? Впрочем, у Денни обширные связи. Самому ему достаточно тихо сидеть за ватиканскими стенами. Для нас он недосягаем. По крайней мере до тех пор, пока святые пастыри не пожелают избавиться от паршивой овцы. Только вряд ли мы этого дождемся.
– А почему церковь должна его терпеть? – озадаченно спросил Коста.
Росси посмотрел на него, как Фальконе, словно говоря: "Не будь же таким идиотом, парень".
– Тут дело не просто в церкви, а в Ватикане. Как я уже тебе говорил, папская область для нас все равно что Монголия. Без личной заинтересованности там никого не сдают. Возможно, Денни – что-то вроде занавески, за которой скрывается кое-кто покрупнее. А может, и нет. В любом случае нам его не достать, и он вряд ли покинет свое укрытие, понимая, что мы тут же его схватим. Кроме того, он, думаю, боится встречи с бывшими клиентами. Крутые ребята пойдут на все, чтобы вытрясти из него свои деньги.
Коста оставался непреклонен:
– Мы должны все проверить.
Толстяк помахал пальцем у него перед носом:
– Нет и нет! Забыл слова Фальконе? Даже не заикайся, больше мы туда не пойдем. Усек?
– Ты ведь сказал, что это только сплетни. Кстати, я знаю тут еще одно место.
– А как насчет живописи? – попытался Росси сменить тему.
– Все-таки хочешь посмотреть?
– Мой стакан пуст. И ты начинаешь меня пугать. Кроме того, по твоему мнению, на это стоит взглянуть.
Выйдя из бара и перейдя оживленную улицу, они углубились в густую сеть переулков, раскинувшуюся между Пантеоном и площадью Навона. Росси послушно следовал за молодым напарником.
– Это кому же пришло в голову размещать шедевр в такой дыре? – поинтересовался Росси, когда они вошли под сумрачные своды небольшой часовни. – Даже в Неаполе я видел церквушки получше.
– Это храм Святого Людовика Французского. Здесь хранятся два шедевра Караваджо. Он написал их именно для этой церкви.
– Очень любопытно, – сказал Росси без всякого энтузиазма.
Коста бросил несколько монет в щель ящика рядом с выключателем. Под потолком и на стенах вспыхнули электрические огни. Росси, поморгав от неожиданности, увидел огромное полотно: группа людей пересчитывает монеты, лежащие на столе. Трое человек, обернувшись, смотрят на две фигуры, стоящие справа от них. Сзади вошедшую пару освещает поток яркого света.
– Здесь изображены сборщики налогов, – пояснил Коста. – Картина называется "Призвание святого Матвея". Матвей – он сидит в центре – спрашивает, тыча себя в грудь пальцем: "Я?"
– А кто эти двое справа?
– Иисус и Петр, символизирующий церковь. Протянув руку, Иисус говорит Матвею, что тот избран апостолом.
– И как это связано с аварией, о которой я тебе говорил? Ведь ты недаром меня привел сюда?
Коста кивнул: толстяк быстро соображал.
– Глянь на костюмы. На сидящих за столом обычная одежда того периода, когда создавалась картина. А Иисус и Петр облачены в типично библейские одеяния. Караваджо исказил исторический эпизод, но существенно углубил идею. Он изобразил момент божественного откровения, когда Матвей неожиданно понимает: жизнь – это не только материальные блага.
– Ты все больше напоминаешь мне проповедника, – проворчал Росси.
– Прошу прощения.
– Ну а в чем тут конкретный смысл для меня?
– А в том, что надо шире смотреть на вещи. Бывают разные ситуации, но в любой нужно помнить, для чего стоит жить. То есть не просто так изо дня в день трудиться и радоваться, что все в порядке.
– Что ж, в этом есть определенный резон.
– Вот именно, – подхватил Коста. – Только надо разглядеть то, что подскажет тебе верный путь. Может, для этого судьба и столкнула нас с тобой.
Росси глубоко вздохнул. Похоже, до него дошло.
– Ты ведь католик? Эта картина как раз о таких, как ты, старина, согласен? – спросил Коста.
– Нет. Вовсе нет. Мне просто нравится искать и находить во всем конкретный смысл. Своего рода хобби.
Пара зашедших в церковь туристов зажгла лампочки у соседней картины того же Караваджо. Росси оценил про себя и выразительную игру красок, и динамику сюжета. Над стариком, лежащим на полу, занес меч убийца с безумным лицом. Картина вызывала у зрителя глубокое чувство тревоги.
- Предыдущая
- 11/97
- Следующая
