Ричард – львиное сердце - Хьюлетт (Юлет) Морис - Страница 80

• Предыдущая
• 80/80

Но тут вмешалась королева с громким криком:

– О, государь, государь! А для меня разве уж больше не осталось ничего? Мадам! – обернулась она к Жанне и обняла ее колени. – Сжальтесь надо мной! Дайте и мне хоть какое-нибудь, хоть самое маленькое дело! О, Христос Спаситель! – восклицала она и раскачивалась из стороны в сторону. – Неужели я так-таки ничего не ыогу сделать для моего короля?

Жанна наклонялась и подняла Беранжеру:

– Мадам! Берегите моего малютку Фулька, когда подле него не будет ни отца, ни матери! Королева плакала горькими слезами:

– Никогда, никогда не оставлю я его, если вы доверяете его мне, – начала она. Ричард протянул руку и сказал:

– Да будет так! Государи мои, послужите королеве и мне в этом деле!

Двое вельмож низко нагнули головы. Королева принялась опять, рыдая, читать свои молитвы.

Свет в очах короля почти погас; он, конечно, ничего уж больше ими не видал. Окружающие догадались, что его губы силятся шептать:

– Губку, скорей!

Жанна принесла ее и отерла ему рот; но слезы мешали ей смотреть. Король Ричард встрепенулся, откинул голову с ее руки и прошептал с глубоким вздохом:

– Христос! Умираю!

Кровь хлынула потоком. У всех окружающих замерло сердце. Кровь вытерли, но Жанна заметила, что вместе с этой горячей кровью отлетел и его дух. Высоко подняв голову, она дала всем прочесть в ее глазах истину. Она прильнула своими устами к его устам и не отрывалась от них до тех пор, покуда не почувствовала, что он похолодел в ее теплых объятиях. Огонь погас.

Его погребли в обители Фонтевро в ногах у отца, как он сам приказал.

На погребении присутствовал король Джон английский вместе с пэрами Англии, Нормандии и Анжу. Была там и королева, но не было ни Элоизы (разве что за решеткой), ни короля Филиппа, потому что он питал к королю Джону еще большую ненависть, чем к Ричарду. Не было там ни Жанны, ни Фулька Анжуйского, ни его воспитателей: они были заняты другим делом.

Не весь Ричард был похоронен здесь, где и теперь большая статуя указывает место великого праха. Сердце его Жанна увезла с собой в ящичке в Руан, куда за ней последовали ее сын, Фульк. Анжуйский, де Бар, ее брат Сен-Поль, Гастон Беарнец и аббат Мило. Там они положили его в церкви посреди гробниц герцогов нормандских. Это сердце заслуживало такого почета: оно было такое же сильное, как те покойники, да еще издавало сладкие звуки, когда искусная рука перебирала струны. Затем Жанна поцеловала Фулька и оставила его на попечении королевы, его дяди и Гильома де Бара, а сама отправилась на свой корабль.

В своем белом дворце в зеленеющей долине Ливана Старец из Муссы обнял свою супругу.

– Луна души моей! Сад мой! Сокровищница моя! – называл он ее, осыпая поцелуями.

– Король почил в мире, господин мой, – сказала она. – И это вносит мир в мою душу.

– Дети твои будут звать тебя благословением своим, как и я зову тебя, милочка.

– А прорицание прокаженного ведь не сбылось, господин мой! – сказала Жанна.

– О, эти дела в руках Верховного Владыки! – отвечал Старец из Муссы. – Своим перстом Он указывает путь, предначертанный нам.

Жанна пошла к своим детям и занялась различными делами, возлагаемыми на нее ее званием.

Как подумаю (пишет Мило на последней странице своей книги), что мне довелось видеть кончину трех королей английских, носителей дикого терна, как припомню я род смерти каждого из них, так и приходится преклониться пред удивительными велениями Всемогущего Творца, посылающего каждому конец, соответствующий его деяниям на земле и, так сказать, запечатленный кровью в назидание всем нам.

Король Генрих подготовлял борьбу, король Ричард вел ее, а король Джон пользовался ею.

Король Генрих умер, проклиная всех и проклинаемый всеми; король Ричард умер, прощая и прощаемый; а король Джон – богохульствуя и не удостоившись даже ничьего укора. Первый из них делал зло, сознательно желая зла; второй делал зло, желая добра; а третий был сам воплощением зла. Первый любил немногих, второй любил только одну, а третий – никого. Поэтому и смерть первого принесла пользу лишь немногим, смерть второго – только одной, а смерть третьего – ровно никому; ведь человек, который никого не любит, не способен и ненавидеть; в конце концов, им пренебрегают.

Но вот что заметьте: главное горе всех этих королей было в том, что все они, члены Анжуйского дома, больше вредили тем, кого они любили, нежели тем, кто был им ненавистен.

Король Генрих был великий государь, и многим принес он вред как в жизни, так и в смерти. Мой дорогой господин, друг и повелитель, мог бы быть еще более великим, если бы его рассудок не шел вразрез с его сердцем, если бы его великодушию не подставляла ножку его гордость. Такого великодушного человека любили бы все так же, как любила одна; но он был так надменен, что в самой его щедрости таилось жало: он словно с презрением кидал крохи тем, которые так сильно нуждались. Все его недостатки и большая часть нареканий на него проистекали от этого разлада в его природе. Сердце его говорило Да! на всякое благородное побуждение. Но тотчас же его высокомерный ум подсказывал коварство и кричал Нет! на требование сердца.

Ричард был человек религиозный, набожный. Он бился горячо, а рассуждал холодно. Любил он только одну женщину. Он был бы счастлив, если бы дал ей волю делать по-своему. Но он перечил ей, играя в самоотверженную любовь, веял на нее то полымем, то стужей; он не оставлял ее никогда в покое, а сам льнул к ней совсем. И ей приходилось расплачиваться за все.

И я должен сказать от всего сердца про него, про моего вечного друга и короля, что если его смерть не была благодеянием для бедной Жанны, то, стало быть, для женщины счастье – истекать кровью от ножа в сердце. Но нет! Мне известно, что она была счастлива его кончиной; я уверен, что и он тоже. Ведь он имел время загладить сзои проступки; он умер, окруженный всеми, кто любил его; и смерть спасла его от пущего позора. Истинный мудрец изрек: «Illi Mors gravis incubat, qui notus nimis omnibus, ignotus moritur sibi (тому тяжела смерть, кто умирает известный всем, но неизвестный себе)». Но король Ричард познал самого себя в эти последние жестокие часы. И, верим мы, он получил от Бога разрешение грехов своих. Буди, Господи, милостив к нему, где бы он ни был!..

Говорят, будто душа его была избавлена от огней Чистилища в тот самый день, когда она оставила свою плотскую оболочку, и она была восхищена на небо в огненном облаке. Это, вероятно, потому, что он славно предводительствовал полками креста. Достоверно я этого всего не знаю: мне не было откровения об этом. И я молю Бога, чтобы он был помещен вместе с Ганнибалом, Иудой Маккавеем и великим императором Карлом. А пока я пишу, пусть бы (если тут нет греха) и Жанна посидела у него на коленях. Помилуй, Господи Иисусе, души их обоих!

Explicit.

• Предыдущая
• 80/80