Длинная тень - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 36
- Предыдущая
- 36/91
- Следующая
– Нет, нет. Я пойду. Это лучше сделать мне. Голос Берч звучал спокойно и уверенно, и Хлорис кивнула.
В спальне было тихо. Аннунсиата лежала поперек кровати, уткнувшись лицом в подушку. Берч подумала, что хозяйка рыдает, и тронула ее за плечо, но та подняла бледное, без слез лицо. Они не промолвили ни слова. Эту смесь боли и злости Берч видела уже не раз. Внешне сильная, графиня была удивительно ранима. Берч знала, как остро она чувствует оскорбления, и понимала, что сказать ей нечего. Она взяла хозяйку за руки, и та положила голову на плечо Берч в поисках покоя, как осиротевшее дитя, каким сейчас себя ощущала. Спустя некоторое время графиня поднялась и села. Слез на ее лице по-прежнему не было. Берч поняла, что она поборола свою боль, спрятав ее далеко-далеко, в самый потаенный уголок души. По мнению Берч, лучше было бы поплакать, но графиня не умела этого делать.
– Ладно, – сказала Аннунсиата тоном, не допускающим возражений, – теперь я не могу ехать домой, это, по крайней мере, ясно. Мне придется остаться в Лондоне. И я должна забрать оттуда Джорджа – не хочу, чтобы он попал под ее влияние.
– Вы привезете маленького лорда сюда, госпожа? – спросила Берч с воодушевлением.
– Не знаю. Нет, я пошлю его в церковь Христа, чтобы он рос вместе с братом. Пора ему выходить в мир. Мне следовало подумать об этом раньше. В любом случае, – добавила она, стиснув зубы, – он не должен оставаться там и видеть, как оскорбляют его мать.
Аннунсиата не посчитала нужным сообщить Хьюго о своем решении. А Джон, узнав об этом от Хлорис, думал, что не стоит до времени разжигать страсти. Он лучше прочих знал, как Хьюго относится к брату, и, видя, насколько его подопечный счастлив и спокоен, решил, что чем дольше он сможет наслаждаться жизнью, тем лучше. Итак, прибытие юного графа было для виконта неожиданностью, разбившей его счастье, как камень разбивает лед.
За те шесть месяцев, что Хьюго его не видел, Джордж очень вырос. Его лицо оставалось мальчишеским, но тело налилось и приобрело мужские формы. Он вел себя очень благопристойно, но Хьюго, ослепленный обидой, считал, что тот приехал только для того, чтобы продемонстрировать свои преимущества – чистое правильное лицо, большие серые глаза, густые пышные светлые волосы, рассыпанные по плечам естественными крупными локонами, и высокую фигуру атлета. Рядом с ним Хьюго чувствовал себя маленьким, уродливым, несчастным. Джордж был благороден не только телом, но и умом, легко сходился с людьми и имел светлую голову. Он схватывал на лету и усваивал все, чему его обучали, был хорошим музыкантом, приятно пел, танцевал, легко мог поддержать любую беседу и заводил друзей так естественно, как дышал. Все любили Джорджа: девушки смотрели на него с обожанием, юноши искали его общества, а мужчины постарше принимали его с одобрением.
Но хуже всего было то, что все думали, будто Хьюго питает к брату столь же нежные чувства, как и окружающие, и он не мог даже в мыслях допустить, чтобы истина выплыла наружу. Теперь Хьюго везде приглашали вместе с Джорджем, думая этим доставить ему удовольствие. Если Хьюго приходил один, все расспрашивали его о брате, говорили, как он им нравится, пели ему дифирамбы, и Хьюго оставалось только стискивать зубы, кивать и улыбаться. Джордж квартировал в гостинице Пекуотера и изо всех сил старался не попадаться Хьюго на глаза: он-то нисколько не сомневался в истинных чувствах брата. Но оказалось, что общения с Хьюго избежать невозможно, иначе тайное стало бы явным. И чем больше Джордж старался оставаться в тени, тем чаще люди восхваляли его достоинства, скромность и уважительность.
Однажды, в начале лета, Хьюго ворвался в комнату Джорджа без всяких церемоний, с лицом, потемневшим от злости, и выпалил:
– Ну, это уже слишком! Я больше не намерен терпеть! Ты меня слышишь?
– Что? Что случилось? – с тревогой спросил Джордж, откладывая книгу. Хьюго сжал кулаки.
– Ты прекрасно все понимаешь. У меня только что был Масслдайн.
– Ой! – огорченно произнес Джордж.
– Ты говоришь «ой!», значит, понимаешь, что я имею в виду. Масслдайн – мой друг, мой! Неужели ты должен все у меня забрать? Неужели не можешь оставить мне хоть что-нибудь?
– Я вообще ничего не хочу у тебя забирать, – начал было Джордж, но Хьюго не позволил ему закончить:
– Ты не пробыл здесь и недели, как от меня начали отворачиваться друзья, потому что ты заставил их любить себя больше, чем меня. Это я, я провожу Рождество с Масслдайном и его семьей! И это меня он пригласил погостить летом! А сейчас он говорит, что пригласил и тебя тоже. Теперь он станет твоим другом, а не моим. А у меня не будет никого!
– Но, Хьюго, что я мог поделать? Когда он попросил меня...
– Ты должен был ответить «нет», почему ты не отказал ему? Потому что хочешь украсть его у меня? Езжай домой, в Морлэнд, и оставь нас с миром!
– Я не принял его приглашение. Правда! Но я не мог отказать ему сразу. Понимаешь, если я не поеду туда...
– Ты можешь поехать домой.
– Нет! Только не в Морлэнд. Наша мама... Она не хочет, чтобы я находился там, и сказала... Она велела мне на летние каникулы приехать к ней.
Хьюго потерял дар речи, кровь отлила от его лица.
– Она просила тебя?.. Не меня? – прошептал он. Джордж кивнул.
– Пойми, – стараясь не огорчить брата еще больше, сказал Джордж, – ну что я должен был сделать? О, Хьюго, почему из-за тебя мы оба так несчастны? За что ты меня ненавидишь? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь...
– Ты только так говоришь, – перебил его Хьюго, – но ты всю жизнь все у меня забирал. Все, что должно было принадлежать мне. Я – первенец! А первым всюду был ты, влезая ко всем в душу, улыбаясь и подлизываясь, как дворовая собака. Шел бы ты своей дорогой! Поступай, как тебе хочется! Какое мне до тебя дело! Ты отнял у меня все, больше мне терять нечего!
Он повернулся и выбежал из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь, оставив Джорджа наедине с безнадежными думами о неразрешимости сложившейся ситуации.
Письмо Аннунсиаты было кратким.
«Если бы я хотела видеть тебя в Лондоне, то написала бы об этом сама. Тебе следует побольше думать об учебе, а не о развлечениях. Учителя недовольны тобой. Твой брат за семестр добился большего, чем ты за год. Я пошлю за тобой в том случае, если буду уверена, что твое присутствие доставит мне удовольствия больше, чем в настоящее время».
Хьюго скомкал письмо и бросил в огонь. Слезы брызнули из глаз, и он смахивал их со злостью на собственную слабость. Пока он наблюдал, как горит и превращается в пепел это тяжелое письмо, его лицо сделалось задумчивым, потом посуровело и источник слез иссяк.
Сад Новой Весны в Воксхолле становился модным местом, где проводили время юные щеголи. Особенно популярен он был среди молодых людей из хороших, но разорившихся семей, среди молодых людей, только-только начинающих свою карьеру, так как вход в сад был бесплатным, и каждый тратил здесь столько, сколько мог себе позволить. А обед стоил значительно дешевле, чем у Колби в Садах Малбери.
Арабелла все это хорошо понимала, но приняла приглашение без комментариев. Для нее притягательность Воксхолла состояла в том, что она вряд ли могла встретить здесь знакомых, а больше всего радовало, что в любом случае мать ни о чем не узнает. Девушка надеялась, что Беркли уже там и ждет ее, ведь если он хоть немного задержится, она вряд ли сможет пробыть в таверне хоть какое-то время, не привлекая внимания своей юностью, даже будучи в плаще и маске.
Однако волноваться ей не пришлось. Беркли стоял перед дверью таверны, казался возбужденным и, как только коляска подъехала, подошел, взглянул на нее через окно, с улыбкой что-то сказал возничему и сел рядом.
– Ну, сэр, куда вы меня везете? – спросила Арабелла, пока он в трепетном приветствии целовал ее руки.
– Мы едем обедать, будет лучше, если мы поедем прямо туда. Таверна не слишком подходящее место для вас. Дорогая, дорогая Арабелла! Я так счастлив, что вы пришли. Я проклинал свою глупость, когда позволил вам подвергнуть себя такому риску.
- Предыдущая
- 36/91
- Следующая
