Черный жемчуг - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 31

• Предыдущая
• 31/87
• Следующая

На палубу из каюты вышел Эдуард Гайд и направился к королю.

– Вон твой хозяин, – кивнул Хьюго. – Смотри, как склонился к нему король, терпеливо выслушивая слова этого жирного и скучного типа. Как видишь, король любит его, а Карл Стюарт предан тем, кого любит. Будь умным и постарайся держаться поближе к своему хозяину, если хочешь попросить... я думаю, ты должен сделать это. Кто из нас сейчас не осаждает его просьбами?

– Конечно, – признал Эдуард с печальной улыбкой, – и меня заботят потеряные владения – конфискованные или проданные с целью уплаты штрафов, или, подобно землям в Шотландии, попросту украденные. Если бы только король счел возможным...

– Заяви свои требования как можно скорее, вот тебе мой совет, – отозвался Хьюго. – Скоро все слетятся в Уайтхолл с одной и той же мыслью, и тем, кто попросит первым, может улыбнуться удача.

– Я уже говорил об этом с королем, – ответил Эдуард, и Хьюго засмеялся, дружески похлопывая его по плечу.

– Отлично сделано, Нед Морлэнд! Ты пристыдил меня, стреляного воробья! А я-то думал, ты такой пугливый и совестливый, что тебе понадобится ободрение заинтересованного друга, прежде чем ты сможешь забыть о своем бескорыстии. Эдуард неохотно усмехнулся.

– Мне самому это неприятно, – произнес он, и когда Хьюго недоверчиво хмыкнул, он настойчиво повторил: – Нет, в самом деле! Когда меня представили королю, он сразу же заявил, что ему известно имя Морлэндов, и спросил, не родственник ли я Морлэндам из Йорка. Вот и пришлось признаваться, и он пожелал узнать, как живет моя родня...

– Король – худший враг самому себе, – вздохнул Хьюго. – Если он и впредь будет напоминать людям о своих долгах перед ними, то вскоре ему придется одалживаться у миссис Палмер, чтобы заплатить эти долги.

Народ Англии был рад до безумия, что король возвратился на родину. Вдоль дорог из Дувра в Лондон стояли толпы людей, в каждой деревушке церковные колокола звонили, как во время праздника. Торжественный парад по Лондону намечалось провести в день рождения короля, поэтому вся процессия в ночь на двадцать восьмое мая остановилась у Блэкхит. Здесь к ней присоединились все желающие участвовать в церемонии вступления в столицу. Начинался ясный и солнечный день, солнце сияло в безоблачном небе, как доброе предзнаменование. Процессия должна была достичь Лондона после полудня, но уже к восьми утра люди, принарядившись, стояли прижатые плечом к плечу, терпеливо дожидаясь своей очереди двинуться вперед. Владельцы домов, стоящих вдоль дороги, продавали места у окон, и сами вместе со своими семьями толпились около них, едва не падая с подоконников.

Улицы разукрасили самыми яркими майскими цветами; зеленые ветви образовывали арки над дорогой. В окнах богатых домов вывесили гобелены, сияющие в лучах солнца; над домами возвышались флаги на шестах. Гирляндами перевитых лент, алых, золотых, зеленых и лазурных, были украшены и фронтоны домов, и уличные фонари. По приказу лорда-мэра во всех городских фонтанах весь день текло вино, а церковные колокола звонили, не переставая, с рассвета до самой темноты. В два часа пополудни пушка с Тауэр-Хил разразилась салютом в честь короля, и процессия начала пробираться по узким улицам города.

Вокруг стоял оглушительный шум от приветственных криков толпы, цоканья лошадиных подков, звона церковных колоколов, барабанов и труб военных и гражданских оркестров, сопровождающих этот блистательный парад, но весь этот шум превратился в неимоверный рев, когда наконец показалась высокая фигура самого короля верхом на белом коне. Люди кричали в безумии обожания, падали на колени, простирали к нему руки, крича: «Да благословит Бог ваше величество!» и «Да здравствует король!». Они бросали цветы под копыта лошади, и аромат раздавленных роз примешивался к множеству уличных запахов. Трубачи и барабанщики надрывались, однако их музыку почти заглушало людское ликование, заполнившее узкие улочки, подобно реву штормового моря.

Процессия проследовала по Лондону и вышла на Стрэнд, где располагались элегантные особняки знати с садами, спускающимися к реке. Потребовалось семь часов, чтобы пропустить всю процессию – настолько она была длинна. Двадцать тысяч солдат, конных и пеших, несли свои мечи обнаженными, и солнце вспыхивало на их лезвиях; маршируя, они кричали почти так же громко, как толпа; здесь были сам лорд-мэр и глава городской управы в своих парадных одеждах с золотыми цепями и мечами, за ними в полном составе шествовали городские гильдии в ярких одеждах, неся знамена и цеховые знаки отличия; присутствовала вся знать, которая была с королем в изгнании – весь оборванный, обнищавший двор Карла в кричаще-ярких одолженных нарядах из парчи, алого атласа, золотистого и лазурного бархата, с золотыми цепями на шеях и длинными перьями на шляпах. Среди них на своем Байярде ехал Эдуард; лошадь ему привел слуга Ричарда. Он был одет лучше прочих, которым пришлось спешно покупать или занимать себе одежду; его конь выделялся среди низкорослых лошадей и пони прочей знати. Байярд был не слишком подходящим конем для медленно движущейся процессии, окруженной хлопающими знаменами и вопящей толпой: он вздрагивал, прижимал уши, закусывал удила и пятился. Когда процессия достигла Ладгейт-Хила, Байярд неожиданно ринулся в толпу и сшиб трех человек, которые, однако, поднялись на ноги, не прекращая радостных криков, как будто ничего не заметили.

Хьюго, который ехал рядом с Эдуардом, усмехнулся и воскликнул:

– Это животное когда-нибудь доставит тебе немало хлопот.

– Похоже, люди не слишком оскорбились, – ответил Эдуард.

– Конечно! Если уж тебе так хочется сбить кого-нибудь, выбери простолюдинов – они сочтут это за честь. Кроме того, они почти впали в истерику от радости, сегодня можно отрезать им и руки, и ноги, а они будут танцевать под волынку! Смотри только, чтобы твое чудовище не лягнуло другую лошадь. У тебя и без того самый хороший конь среди всех наших мулов.

Наконец они достигли Уайтхолла, где Эдуард разглядел Ричарда среди группы встречающих. Здесь было еще больше солдат в алых и серебристых мундирах, оркестров, церковных колоколов и пушечных залпов, а также приветственных речей. Король, его братья герцог Йоркский и герцог Глостерский, генерал Монк, лорд-мэр, герцог Бэкингемский и мастер Гайд спешились и застыли с обнаженными головами, слушая речь, а затем Гайд представил встречающих королю. Ричард был единственным, кто выступил вперед и опустился на колено, чтобы поцеловать руку королю.

Эдуард подтолкнул Хьюго и сказал:

– Смотри, это мой брат, Ричард. Он один из тех, кто принимал участие в подготовке возвращения короля.

Хьюго улыбнулся.

– Следует напомнить об этом, когда ты пойдешь к королю со своей просьбой. Постоянное напоминание о себе – важная часть игры. Слава Богу, пора заходить. Если я еще побуду на солнце, то упаду в обморок.

Эдуард зажал ладонями уши.

– Я тоже хочу убраться подальше от этого шума, иначе лишусь слуха.

– Если в Лондоне сегодня окажется хотя бы один не охрипший человек, его повесят как республиканца, – усмехнулся Хьюго. – Что надо этому человеку? – он указал на слугу, который пытался пробраться к ним поближе, опасливо поглядывая на Байярда, как будто он уже испытал сокрушительную силу его копыт. Эдуард взглянул на него и приветственно поднял руку.

– Это один из слуг моего брата. Что случилось, Мэт?

– Я пришел подержать вашего коня, хозяин. Мой хозяин хотел, чтобы вы пошли с ним, сэр.

Эдуард взглянул на Хьюго, и тот кивнул.

– Самое время принести пользу своей семье, – заметил Хьюго. – Два Морлэнда запомнятся лучше, чем один.

– Пойдем со мной, – быстро предложил Эдуард. – Мэт, ты позаботишься о лошади лорда Баллинкри?

– Конечно, сэр, – с сомнением ответил тот, – конюшни сегодня будут переполнены...

– Молодец, – перебил его Эдуард, спускаясь с седла и передавая поводья слуге, прежде чем тот успел передумать. – Святая Мария, я совсем засиделся! Спускайся, Хьюго, будем ковылять вместе.

• Предыдущая
• 31/87
• Следующая