Коммунизм и фашизм: братья или враги - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 31

Из этого доклада явствует, что поведение консулов, несомненно, было независимым и развивалось в направлении тайного заговора, в котором не участвовали префекты и полиция³⁶. Проблема отношения Муссолини к этим событиям остается, однако, неясной. Поэтому, прежде чем мы перейдем к последнему акту, необходимо проследить за развитием общей ситуации внутри фашистской партии.

Циркуляр Муссолини партии от 30 ноября сопровождался серьезными предостережениями против недисциплинированности³⁷. Он рекомендовал проявлять гибкость по отношению к возможным союзникам и запрещал любые нелегальные действия, а также продолжение сквадризма. В этом не было ничего нового, но одобрялся отход от радикальной линии Национального совета. Но как политическое содержание этого послания, так и отношение к нему показывали, что речь шла не просто о формулировках. Особенно неприятным было для многих фашистов требование чистки: «Необходимо очистить партию ото всех элементов, которым новые правила не годятся, которые сделали насилие своей профессией»³⁸.

Мы уже рассказали, как это послание было встречено в Эмилии. Таким же был прием и в двух других областях, где были особенно сильны фашисты, в Тоскане и Ломбардии. Префект Флоренции докладывал: «Все ораторы заявляли о своей готовности показать свою преданность Дуче, но они склоняются к экстремизму из страха, что оппозиционные партии одержат верх. Лупи, в отличие от других ораторов, призывал к порядку и дисциплине. Морелли обратился к Чарлантини и призвал его обратить внимание на смуту среди фашистов Флоренции, а в заключение потребовал полной амнистии для всех фашистов, осужденных за политические преступления. Встреча закончилась без голосования по какой-либо резолюции». Тем временем около 500 фашистов собрались в Санта Мария Новелла и двинулись к Палаццо Веккио, где состоялась встреча, но были оттеснены полицией. Другие попытались вторгнуться в редакцию либеральной газеты «Нуово Джорнале». Организатором и руководителем демонстрации был консул Тамбурини, самый влиятельный фашист Флоренции; он же возглавлял делегацию, которую принял Чарлантини (представитель Директории фашистской партии). Делегация «высказала ему свои экстремистские намерения и дала понять, что не сможет сохранить дисциплину в случае нападок на вождей фашистов Флоренции»³⁹. Особенно мрачным было выступление Тамбурини: флорентийские фашисты-экстремисты из чувства самосохранения. Но вместе с вооруженными группами аграриев те, кого Тамбурини любил тренировать на учебном плацу, составляли силу с большими разрушительными возможностями⁴⁰.

Отчет о региональном собрании в Ломбардии подтвердил слухи о разногласиях между Фариначчи и Муссолини⁴¹. Сначала газета «Пополо д'Италиа» заявила: «Нет никаких «расов». Это образы, порожденные фантазией». Но на следующий день Фариначчи в передовой статье в газете «Кремона Нуово» бросил лозунг «Да здравствует «расизм». По его словам, «расы» не хотят ничего, кроме мира и согласия. 30 ноября он пережил свой триумф.

Заслуживает внимания речь Арнальдо Муссолини. Ясно, что это была сымпровизированная в спешке попытка свалить ответственность за неудачи на Фариначчи и его коллег по Директории, но он не убедил собравшихся, как писала в тот же день (30 ноября) «Пополо д'Италиа», в необходимости абсолютного повиновения партии правительству. Та идея, что партия должна обладать определенной самостоятельностью, которую потом быстро заимствовал и Арнальдо, нашла, однако, серьезную поддержку. Установилось странное согласие между «ревизионистами» и «интегралистами» по революционным аспектам проблемы. Обе стороны явно считали, что фашизм, как политическая сила, может снова стать эффективным (как легальное или также как революционное движение) лишь в том случае, если он сохранит свою независимость от правительства. Жалобу ревизиониста Боттаи — «Несогласованность, а не единство действий партии и правительства является причиной того, что идеалы и практика партии разлагаются под влиянием необходимого дипломатического искусства правительства»⁴³ — подвергла критике экстремистская «Батталье Фашисте»⁴⁴.

Позже требование «революционера» Суккерта, чтобы Муссолини вышел из правительства и возглавил избирательную борьбу как руководитель революционно-политического движения⁴⁵, можно сопоставить с письмом де Стефани к Муссолини, в котором де Стефани протестовал против речи последнего 3 января: «Мое глубокое и зрелое убеждение состоит в том, что фашизм должен утверждать себя в свободном политическом соревновании, будучи свободным от ответственности за действия высшей власти. Это увеличит силу фашизма и его способность к повиновению. Начатая работа будет продолжена по воле итальянского народа»⁴⁶. Серьезность рекомендаций де Стефани не подлежит сомнению. Действительно общим для сторонников законности и экстремистов было недоверие к авторитарному и честолюбивому руководству Муссолини, а также чувство, что он подчиняет движение своим личным настроениям. Однако, следует задать вопрос, не осознавал ли сам Муссолини — публично он это делал лишь до определенного момента — преимущества того, что партия на данном этапе требует большей независимости; ему было выгодно, что его правая рука, правительство, не знает, что делает левая, партия. Так было легче вести его любимую двойную игру.

Через несколько недель после региональных собраний Муссолини продолжал двигаться зигзагами. Неясно, готовил ли он чистку фашизма и низведение его до роли придатка новоорганизованного блока, но поведение как фашистов, так и либералов не способствовало осуществлению этого проекта. Настоящий политической альтернативой оставалось, таким образом, только однопартийная диктатура. Но Муссолини продолжал медлить с решением и его политика состояла лишь из ряда действий, направленных на конкретные цели. В результате кризис фашизма продолжал развиваться.

Серьезные открытые разногласия среди фашистских депутатов впервые выявились при попытке принять новый закон о цензуре печати. Умеренные соглашались с критикой либералов, а экстремисты требовали ускоренно принять этот закон еще до Рождества. Отклонение этого закона было первым признаком политической слабости правительства и, казалось, оно начнет распадаться, кризис неизбежен и велись спешные поиски кандидатов в новое правительство. Сенатор Помпео ди Кампелло, камергер королевского двора, встретился с фашистским депутатом Паолуччи и попросил его написать письмо королю с рекомендацией образовать «правительство национальной концентрации, в которое могли бы войти все премьер-министры, включая Муссолини, если бы он принял это предложение, или без него, если бы он проявил отсутствие гибкости»⁴⁷. Паолуччи не сказал, говорил ли Кампелло от имени короля; было известно, что он симпатизирует оппозиции.