Коммунизм и фашизм: братья или враги - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 10

Если мы вспомним теорию гражданского общества Локка, то увидим, что социализм фашистов был ее логическим продуктом, в котором скрытый расизм евроцентризма переводился в видимую часть идеологии. По Локку, человечество состояло из трех элементов: ядра (цивильного общества, «республики собственников»), пролетариата, живущего в «состоянии, близком к природному», и «дикарей», живущих в природном состоянии. Фашизм означал соединение первых двух компонентов немецкой нации в одно ядро — цивильной пролетарской нации, устанавливающей свой «социализм» путем закабаления «дикарей». То есть, фашизм не отвергал антропологию гражданского общества. Он вместо преодоления классового антагонизма путем «экспроприации экспроприаторов» направлял эту экспроприацию вовне.

Таким образом, и по своему «генетическому аппарату», и по образу рождения Советское и фашистское государства принадлежат к совершенно разным типам, они возникли и развивались на разных ветвях цивилизации. Одно было государством традиционного общества под шапкой модернизма, другое — уродливым порождением гражданского общества под шапкой традиционализма. Шапка, конечно, важна, но голова важнее. Разница видна, например, в сфере этики. Традиция предписывает наличие в государстве общей этики, в частности, множества запретов и табу, прямо не записанных в законе. Эта этика носит как бы религиозный характер, устанавливается «сверху». Поэтому советское государство называли идеократическим — по аналогии с теократическим, в котором действует религиозное право.

Фашистское государство было принципиально антитрадиционным, это был именно плод западного общества на новой, больной стадии развития. Восприняв концепцию Ницше о сверхчеловеке «по ту сторону добра и зла», оно, устами корифея юридической науки К.Шмитта, провозгласило себя всемогущим, не ограниченным «никакими формальными или моральными табу». Более того, множество действий фашистов были специально направлены на то, чтобы натренировать персонал государственных институтов на работу в условиях снятия табу.

Советское и фашистское государства изначально строились на разных принципах власти. Фашизм исходил из древней и типично западной концепции цезаризма. Л.Люкс пишет: «Большевикам были непонятны причины популярности на Западе «цезаристской» идеологии, ибо в русской традиции нет предпосылок для ее возникновения… «Цезаристские» образы практически не возникали в русской истории. Правда, в России были цари, осуществлявшие в русском обществе не менее глубокие преобразования, чем «цезари» в западном. Но при этом имеются в виду этатистские революции сверху, которые задумывались и осуществлялись законными властителями России… В истории большевизма, равно как и в истории России, цезаристская идея не играла сколько-нибудь заметной роли. Большевистская партия, в противоположность правоэкстремистским партиям, ни до, ни после захвата власти не являлась партией вождя. Партийная дисциплина и беспрекословное повиновение ни в коем случае не были идентичны. Многие важные решения принимались после жарких дискуссий внутри партийного руководства. В 1936 г. Троцкий писал, что вся история большевистской партии — это история фракционной борьбы». Поэтому и процесс возникновения культа личности Сталина и концентрации власти в его руках был принципиально иным, нежели в фашистском государстве.

Фашисты категорически отвергали всякое самоуправление, государство было корпоративным и предельно иерархическим. Население было разделено на профессиональные цеха-корпорации. У нас же огромная часть функций выполнялась в рамках самоуправления: в сельсовете, в колхозе, в трудовом коллективе завода. Мы этого и не замечали, а когда на Западе просто начинаешь перечислять повседневные функции этих «институтов», тебя слушают недоверчиво. Представительство граждан во всех органах власти не было корпоративным — напротив, принципиальной политикой было создание условий для соединения людей разных групп, профессий, культур, национальностей.

Снова сошлюсь на интервью Ю.Афанасьева. Огорчаясь, что в Российской Федерации принят старый советский гимн, он объясняет это так:

— Обе России — и Россия «советская», и Россия молодая — устремлены, как оказывается, в брежневское время своими идеалами и помыслами. Вот этот сложный массив и составляет «путинское большинство». Но когда большинство высказывается за гимн — тогда в силу вступают и другие характеристики инерции советского периода. Ведь огромная часть населения в советское время была непосредственно вовлечена во власть, в систему власти на всех уровнях — от политбюро до домоуправления.

Удивленный журналист спрашивает:

— Гимн поддержали люди, испорченные властью? Ю.А.: Именно так. Они чувствовали свою причастность власти….

Ему говорят:

— Ну что ж, ведь это и есть демократический суверен?

Ю.А.: В том-то и дело. Теперь возникает вопрос: что должен делать руководитель — подчиниться, слиться с этим большинством, следовать за ним, или он должен найти в себе мужество, смелость и риск и выступить против? Или, по крайней мере, не следовать тем же курсом.

Вот такие у нас идеологи демократии!

Идея элиты была просто болезненным пунктом фашизма (это отмечают как особое свойство все историки и психологи). Особенностью элитаризма фашистов была, однако, ненависть к аристократии как «непроницаемой» для них иерархии. В СССР, напротив, центральной догмой идеологии было равенство, но при этом элита (писатели, академики, генералы) быстро приобретала типичные черты аристократии. Не у всех выдвиженцев это получалось, но важны сами побуждения.

Кстати, и элитаризм фашизма сник под давлением глубокого пессимизма и ограниченности его философии. Ницше сказал западному обывателю: «Бог умер! Вы его убийцы, но дело в том, что вы даже не отдаете себе в этом отчета». Ницше еще верил, что после убийства Бога Запад найдет выход, породив из своих недр сверхчеловека. Такими и должны были стать фашисты. Но Хайдеггер, узнав их изнутри (он хотел стать философом фюрера), пришел к гораздо более тяжелому выводу. Коротко пересказывая его мысль, можно сказать так: «сверхчеловек» Ницше — это средний западный гражданин, который голосует за тех, за кого «следует голосовать». Это индивидуум, который преодолел всякую потребность в смысле и прекрасно устроился в полном обессмысливании, в самом абсолютном абсурде, который совершенно невозмутимо воспринимает любое разрушение; который живет довольный в чудовищных джунглях аппаратов и технологий и пляшет на этом кладбище машин, всегда находя разумные и прагматические оправдания.

Язык идеологии государства. Фашисты пришли к власти, сумев на время превратить рассудительный немецкий народ в толпу. Предпосылкой к этому было именно состояние атомизированности, разобщенности немцев, порожденное протестантской Реформацией. Связь между фашизмом и Реформацией — большая и сложная тема, к которой с разных сторон подходили многие крупнейшие философы. Фашизм стал огромным экспериментом. Оказалось, что в атомизированном обществе овладение средствами массовой информации позволяет осуществить полную, тотальную манипуляцию сознанием и вовлечь практически все общество в самый абсурдный, самоубийственный проект. Соратник Гитлера А.Шпеер в своем последнем слове на Нюрнбергском процессе признал: «С помощью таких технических средств, как радио и громкоговорители, у восьмидесяти миллионов людей было отнято самостоятельное мышление». Советское государство строилось из сословного общества старой России, к тому же «упорядоченного» Православием и другими «сильными» религиями. Оно было очень устойчиво против «превращения в толпу».

Фашизм (особенно германский) проявил большую творческую силу и осуществил новаторский прорыв к новым технологиям манипуляции массовым сознанием. Тщательно изученные на Западе уроки фашизма используются сегодня и в построении Нового мирового порядка, и широко применялись во время перестройки в СССР. Следуя идеям психоанализа (не ссылаясь, конечно, на Фрейда), фашисты обращались не к рассудку, а к инстинктам. Чтобы их мобилизовать, они с помощью целого ряда ритуалов превращали аудиторию, представляющую разные слои общества, в толпу.