Опьяненные свободой - Журавлев Владимир Борисович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/39
• Следующая

— Чисто теоретически, — пробормотал Чученов, — если уж играть, то это именно к нам. В волейболе мы все никто, но у боевой пятерки есть нечто…

Он замолчал. Командиры поглядели на меня и не стали продолжать. Ясно. Не для чужих ушей. Ну и…!

Не знаю, чем бы наш разговор закончился, но тут в дверях появилось чудесное видение. Я по-идиотски заулыбался. Сашенька подарила мне прелестную улыбку, а у командиров лишь спросила недоуменно:

— А вы почему еще здесь? Иван Алексеевич с тренером ждут вас в спортзале.

И такая уверенность в командирский корпус светилась в ее глазах, что Кузьмин только крякнул и встал.

— Ну и чего ждем? — буркнул он. — Приказа не слышали, что ли?

А потом повернулся ко мне:

— Дед, ты в команде.

Меня охватила тихая паника, и если бы не Александра, я бы сразу сбежал. Вот и выступай после этого с инициативами!

Зеленый пояс Города — волшебное создание. Между двумя крепостными стенами-домами сплетались неожиданно просторные аллеи неузнаваемых деревьев, иногда напоминавших пальмы — это в континентальной Сибири. Альпийские горки, ручейки и мостики, цветники и лужайки, гранитные глыбы, образующие лабиринты, песчаные дорожки — и всегда что-то цветет, манит тонкими щемящими ароматами. Создавший это чудо — гений. Гений, влюбленный в Город. Профессор Нецветаев, истеричный вздорный старикан, уживается только с Дедом — потому что Дед уживается со всеми. Как сможет жить профессор, потеряв Город? Здесь же душа его, вот же она поет в цветах и травах, жаль только, что никто этого не замечает…

Командиры проявились на дорожке из теней и бликов заходящего солнца. Я искал их, а они, очевидно, меня — но у них-то в помощниках Информаторий, полуразумное работящее создание с глазами по всему Городу. Еще одно воплощение какого-то гения. Кто вложил в него душу? Вряд ли успею узнать.

Я разглядывал командиров и кривился от щемящей боли. Ведь это юность моя шла навстречу. И я мог бы стать таким же. Если б по протекции влиятельных родителей попал в закрытое военное училище, как Кузьмин. Или если б родители мои были профессорами-лингвистами, обожающими своего единственного талантливого сыночка, как у Чученова. Или если б природа наделила меня непробиваемым хладнокровием Гафарова и его звериной силой. Если б… но жизнь не пользуется этим союзом.

Ребятам было плохо после тренировки. У них не получилось ничего. Естественно, всплыли неверие в собственные способности и сомнение во мне. И укрепить дух им нечем ведь. Ну, вели девочки людей. Ну, улыбается им сейчас весь Город. Ну так… красивые же они, девчонки-то, этим все можно объяснить. И руководит ими не тетка из Культпросвета, а сама Лиля Сагитова, звезда и чудо прежних лет, коронованная богиня танца.

— Ну вот, мы честно попробовали, — скептически сообщил Кузьмин. — У нас нет шансов не только выиграть, но даже играть против премьер-лиги. То, что вы предложили, основано на вере в мистические силы нашего духа, а вовсе не в наши реальные силы. То есть на слепой вере. А это не для нас.

— Мы не страдаем нервными расстройствами, нас слепая вера не манит, — добавил из-под его локтя Чученов. — Извините, конечно.

Слышали б иерархи церкви, как они описывают их паству… только слепая вера — она ведь и не для меня. И по той же причине. Только я ведь и не собирался призывать к слепой вере. А еще у меня к ним было дело. И не было времени на разговоры.

— Пойдемте.

В молчании мы поднялись по светящимся пандусам в мою квартиру. Дверь легко ушла в сторону при нашем появлении — еще бы, сразу столько обладателей неограниченного допуска!

Вековечные колонны полынных деревьев молча поприветствовали меня. Плоскость перехода раскинулась во всю стену, казалось, шагни вперед — и ноги ступят на серую почву лесов далекой планеты. Хотя — почему казалось? Так оно и было на самом деле.

Мы стояли у перехода и ждали.

Она вышла из-за деревьев внезапно. Все в таком же данс-костюме, кольца, сережки и браслеты тонко позванивают при каждом движении. Анико казалась прежней. Только не было ослепительной улыбки на лице, и не сияли любопытством глаза ушлой девчушки из ночных данс-клубов эфемера. В движениях танцовщицы прорывалась истинная мощь Стража. На ее плечах — ответственность за целый мир. На таких хрупких плечах…

Мы стояли вплотную друг к другу, каждый со своей стороны перехода. Рядом — и бесконечно далеко. Это вообще было характерно для наших отношений — бесконечно рядом, но бесконечно далеко.

— Тяжело? — спросил я сочувственным взглядом.

— Держусь, — ответила она печальной тенью улыбки.

Нам с ней давно уже не требовалось слов.

Потом… потом шевельнулся кто-то из командиров. Силен! Наверно, Гафаров. Первая встреча со Стражем способна надолго обездвижить любого.

И звенящая струна между нами истаяла, словно привиделась.

— Это мои ученики, Аннико, — пояснил я. — Хорошие ребята. Может случиться, им некуда будет отступать. Примешь их?

Девушка остро глянула — и вздохнула.

— Это если они уйдут, — пробормотала она. — Опьяненные свободой, да? Голубая Вега открыта для учеников моего учителя.

Ну вот и все. То, для чего мы встретились, произошло. Аннико знает, что у меня здесь не завершены дела. Знает, что я приду. Готова принять ребят, если им некуда будет отступить. Но главное: я знаю, что она жива, а она знает, что жив я. Это так много! А большего нам и не надо.

Аннико должна была уходить, но почему-то колебалась. Бледно улыбнулась. Потом сняла пояс-меч Стражей. Запела, распрямляясь, вечная сталь.

— Передай преемнице, — шепнула она.

Узкая крепкая ладошка коснулась моей руки, передавая величайшее сокровище мира.

— Ты же останешься без защиты, — предупредил я, не зная, что еще сказать в ответ на такую неслыханную щедрость.

— Моя защита — это ты, и ярким солнцем в вечной тьме сияет память о тебе!

Она наконец-то просияла мне такой родной улыбкой прежней Аннико — и исчезла. Я даже не успел сказать, что она так и не научилась правильному стихосложению.

Кузьмин прочистил горло. Сейчас что-то ляпнет. Я привычно застегнул пояс-меч и обернулся. Ну, их самообладание меня порадовало. Кузьмин поглядывал на меч Стражей, на плоскость перехода и почему-то на Чученова. Гафаров привычно обратился в камень. Интересно, а есть ли что ему сдерживать? Может, у него вовсе не самообладание каменное, а черствость?

И что это было? — осведомился Кузьмин.

— Это переход к Веге, — сообщил я. — Если и когда вам некуда будет отступить… Страж мира дала согласие на ваш проход. Я… оставляю аппаратуру всегда включенной.

— Спасибо.

Это сказал Чученов. И это было все, что они мне сказали.

А потом мы пошли на тренировку. И они тренировались как звери.

Здравствуй, Информаторий, творение неведомого гения. Я друг твой и соратник. Заступаю на вахту. Впустишь?

Дверь деликатно посторонилась — проходи. Пост наблюдателей встречает меня тишиной и холодными запахами ночного зимнего сада. Если в главном зале всегда командирская толчея, то сюда есть доступ только у боевых пятёрок. Служебные пятёрки об этом помещении не знают. Это нормально — у Города много тайн. Вне командирского корпуса и об Информатории вряд ли кто осведомлён.

Предыдущий вахтенный меня не дождался, естественно, умотал в момент срабатывания двери. Женька Бодров из «Горных орлов», хороший парень. Пришёл в корпус из группы испытателей дельтапланов. Испытатели — все хорошие парни, наши по духу. Главный конструктор Шестаков других и не держит. Шестаков — тоже наш. Только он отдал душу небу и дельтапланам, а мы — Городу. Но по большому счёту это неважно.

«Горный орёл» оставил экраны в рабочем режиме. Придётся перестраивать под себя, потому что все мы работаем индивидуально. Обладаем уникальными навыками, не совместимыми с чужими.

Так, панораму центрального входа в реальном времени оставим, это священно, это нерушимо. Я знаю почему, и Гафаров знает, и Кузьмины — а остальным ни к чему. У золотых ворот ночное безлюдье и тишина, только абстракционистские статуи марсианских ракопауков помигивают сиреневыми огоньками. Статуи ракопауков у входа прекрасны какой-то парадоксальной красотой и давно уже стали символом Города. На каждой второй открытке — они. Командирское кафе — в режим реального времени. Все приказы по корпусу оглашаются там, и свежие анекдоты там же, и слухи-сплетни, и лица все родные, в общем, не соскучишься. А если доктор Нецветаев вломится с претензиями, можно и на цирк полюбоваться. Прилепилась же к человеку кличка, он уже и сам на нее откликается, хотя вовсе он не доктор, а рядовой институтский преподаватель из глухой провинции, и совсем он не Нецветаев, а… сразу и не вспомнить…

• Предыдущая
• 20/39
• Следующая