Хаус и философия. Все врут! - Джейкоби Генри - Страница 22
- Предыдущая
- 22/49
- Следующая
Несмотря на заключение множества специалистов, Хаус сомневается, действительно ли у Люси шизофрения. Когда он ночью вызывает свою команду в больницу, чтобы обсудить свои сомнения, Форман возмущается:
Форман. Если бы кто-нибудь из нас так рассуждал, вы бы уволили нас.
Хаус. Забавно — я думал, что поощрял вас подвергать все сомнению.
Форман. Вы не сомневаетесь. Вы надеетесь. Вам хочется, чтобы это была болезнь Уилсона. Ура, дадим ей пару таблеток, она выздоровеет.
Хаус отдает себе отчет в том, что может ошибаться. А как же уверенность в своей правоте? Подождите, все по порядку. Он пришел к выводу, что у Люси нет шизофрении, основываясь на том, что ему показалось самым убедительным доказательством. Другие должны найти слабые места в его аргументации. Поэтому для него так важно, что Уилсон с ним не согласен и указывает, что и возраст Люси, и ее решение передать сына социальной службе не являются достаточными основаниями, чтобы принять гипотезу Хауса, поскольку иногда симптомы шизофрении выявляются и в 36 лет и шизофреники порой принимают разумные решения. И хотя Хауса это не убедило, теперь ему ясно, что его собственная аргументация тоже слаба. Когда он говорит Уилсону: «Ты думаешь, я сумасшедший», тот отвечает не раздумывая: «Нy да, но проблема не в этом».
Тут Уилсон ошибается: суть проблемы как раз в том, что он считает версию Хауса абсолютно неверной. Есть еще одно предположение, которое Хаус и Уилсон в своем споре упускает.
Речь о симптомах: Уилсон полагает, что опухоль печени несущественна и является следствием алкоголизма; Хаус считает, что опухоль имеет какое-то отношение к психическим проблемам Люси. Пока это допущение не будет принято во внимание (и они не узнают, что организм Люси не может усваивать медь), оба убеждены только в том, что один из них не смотрит на ситуацию объективно… но кто? Пока Хаус и Уилсон не выработали общую позицию, они живут в разных реальностях.
Мысль о том, что люди, не имеющие точек соприкосновения в своих мировоззрениях, живут в разных реальностях, блестяще разработана в эпизоде «Без причин». Раненый Хаус лежит в отделении интенсивной терапии рядом с человеком, который в него стрелял. Когда Хаус понимает, — что по крайней мере часть времени он галлюцинирует, он спрашивает у своего несостоявшегося убийцы, как можно поставить диагноз в реальном мире, исходя из нереальных данных. Ответ на удивление прост: «Бросайся идеями, как и раньше, и если в основе их будут лежать ложные посылы, твоя команда это заметит».
Другими словами, мы хотим, чтобы наши аргументы были объективными, основанными на фактах. Но, галлюцинируя или нет, мы всегда в рассуждениях пользуемся неподкрепленными предположениями — какие-то из них верны, какие-то нет. Как убедиться, что мы отталкиваемся от достоверных фактов? Часто наши знания столь прочно въелись в образ мышления, что мы даже не отдаем себе в этом отчет. Например, когда Хаус спрашивает, какие версии есть у команды по поводу мужчины с распухшим языком, Форман честно отвечает: «У нас их нет. Мы просто гадаем на анализах». Но, как быстро обнаруживается, команда не «гадает», а ищет подходящее под симптомы объяснение, исходя из следующих соображений: (1) медицинские анализы корректны, если три раза подряд дают одни и те же результаты, (2) биопсия обеспечивает репрезентативный образец органа, из которого взята, (3) если у людей кровь течет из тех мест, откуда не должна, у них проблемы со свертываемостью и (4) опасно оперировать человека, у которого проблемы со свертываемостью. Какое из этих утверждений верно описывает ситуацию? В одиночку Хаусу этого не понять — он не знает, видит ли сон, бредит или просто некритически относится к реальности. Его единственный шанс — «сравнивать записи», вступать в полемику с командой и смотреть, единодушны ли «утята» в предположениях. Как выясняется, нет — Кэмерон готова усомниться в результатах анализов, Чейз им доверяет, а сам Хаус вообще не уверен в репрезентативности биопсии. Теперь они могут оценить свои разногласия и попытаться найти единственно верное решение. Но если бы Хаус был вежливым, предварял каждое свое предположение словами «Мне кажется, что» или «Возможно, вы правы», не требовал от коллег аргументировать свои мнения, они бы никогда не докопались до этих противоречий и не нашли бы способ их разрешить.
Галлюцинируя, Хаус продолжает вести себя в своей обычной манере: использует сократический метод, чтобы помочь команде приблизиться к истине, а его грубость и самоуверенность заставляют с ним спорить. Хаус всегда строит свои гипотезы на основе конкретных посылок, порой верных, порой нет. Чтобы узнать, прав он или ошибается, эти посылки и надо проверить.
Но роль оппонента, которую Хаус и Сократ просят собеседников взять на себя, очень трудна. Нам с детства вдалбливали, что наши учителя, начальники, лидеры всегда правы. Каждый из нас в каком-то смысле Форман, отказывающийся в эпизоде «Гаденыш» (3/23) от своего решения, чтобы выполнить указание Хауса — держать пациента на иммунодепрессантах, — после того как босс говорит ему: «У тебя два варианта на выбор — еще поспорить и сделать, что я велел, или просто сделать, что я велел». И так большую часть времени мы просто перестаем мыслить: мы либо безоговорочно принимаем чужое мнение, даже если с ним не согласны, либо «проявляем толерантность» и позволяем другим «верить в то, во что они хотят верить». Мы почти никогда не вспоминаем о третьей возможности (той самой, которую, как надеялся Хаус, использует Форман) — оспорить чужое мнение. Как Сократу и Хаусу, нам нужны оппоненты. Если другие соглашаются с нами или уходят от конфликта, оставаясь при своем мнении, мы остаемся запертыми в нашей маленькой реальности. Нам нужен кто-то, кто бы нам возразил. Однако очень немногие сделают это для нас, поскольку знают, что мы ответим тем же и будем требовать доказательства уже их правоты. Когда наши самые фундаментальные представления подвергают сомнению, это неприятно, это нервирует и в нашем обществе считается проявлением агрессии. Большинство людей просто откажутся так поступать, если… если их не вынудить — изводить вопросами и ироническими замечаниями, пока кто-нибудь наконец не «очнется от дремоты» и не перейдет в контратаку.
Надо ли осуждать такое поведение? Если вдуматься, образование, которое не бросает вызов идеям учеников и не меняет их, — плохое образование. И врач, если он не относится к медицине со здоровым скептицизмом, будет не более чем больничным торговым автоматом, выдающим лекарства в соответствии со встроенной программой. Да, интеллектуальные стычки болезненны не меньше, чем физические. Но они ведут к великим открытиям. По крайней мере в отношении получения знаний хаусизм «Вежливость сильно переоценивают» безупречно верен.
- Предыдущая
- 22/49
- Следующая