Леденящий ужас - Хупер Кей - Страница 48

• Предыдущая
• 48/69
• Следующая

Минуты две Дайана с любопытством разглядывала чехол, затем открыла телефон, бормоча:

– Извини, я по международному. Мой денежный мешок скорее всего сейчас в Лондоне.

Квентин сделал вид, что не расслышал.

– Я могу выйти, если хочешь, – сказал он.

Дайана посмотрела на него так, словно увидела в первый раз:

– Нет, напротив. Останься.

Квентин кивнул, хотя не был уверен, что ему следует находиться в комнате. Странный, неживой блеск мелькнул в глазах Дайаны – такой же, какой Квентин видел, когда они находились в пещере. Лицо ее напоминало сейчас неподвижную маску, необычайно хрупкую, готовую раскрошиться при первом же неосторожном прикосновении.

В ожидании ответа Дайана повернулась к окну, снова стала разглядывать сад. Внезапно она встрепенулась:

– Да, привет, Шерри. Это я. Что? Очень занят? Спасибо, я подожду.

– В такой поздний час он еще на работе? – спросил Квентин, быстро высчитав лондонское время.

– Он работает все время, семь дней в неделю. Его помощники – по шесть, но каждый день перерабатывают. За каждый лишний час он им платит двойную ставку.

Квентин подумал – не отстраненность ли отца явилась причиной того, что сначала его жена, а затем и дочь попытались и явно не сумели преодолеть свои ментальные проблемы. Или, наоборот, работа стала для него прибежищем, позволявшим забывать об этом... Прежде чем он сформулировал очередной вопрос, отец Дайаны взял трубку.

Элиот Бриско, как оказалось, обладал властным громким голосом. Слова он выговаривал отчетливо, словно чеканил. Квентин хорошо слышал все, что говорит отец Дайаны. Или, может быть, автоматически включил свое «паучье чутье»?

– Дайана? Что стряслось? Откуда ты звонишь?

– Привет. Как дела?

– И ты еще спрашиваешь? Я весь извелся. Что такое? Твой врач наотрез отказался отвечать мне, и...

– Это я просила его не говорить тебе. И ты должен уважать мои решения. Кроме того, закон запрещает разглашать медицинскую информацию. Мне уже тридцать три, папа. Я давно не ребенок. Судья сказал, что я имею право на собственные действия.

Квентин многое понял из одного только упоминания о суде. Очевидно, Дайана боролась за свою независимость. Он предположил, что начало этой борьбы положил отказ от медикаментов. Не менее ясным было и настроение ее отца – он не собирался так легко потерять контроль над ее жизнью.

– Дайана, большую часть своей сознательной жизни ты болела. – Громкий голос Элиота Бриско зазвучал еще громче. – Как же мне не волноваться, если ты вдруг прекращаешь принимать лекарства и исчезаешь непонятно куда?

– Я не исчезала, – поправила его Дайана. – Я говорила тебе, что сменила методику лечения.

– А нельзя поинтересоваться, на какую именно? Господи, Дайана, да ты просто не понимаешь. В наш ужасный век шарлатанов развелось – тьма! Под видом лечения они могут тебе подсунуть любую ахинею. Помнишь, как один врач настаивал на том, что тебе очень поможет ЛСД?

– На этот раз никаких наркотических веществ, – ответила Дайана. – Отец, успокойся. Я не курю, не пью и не колюсь. Здесь совсем другое. Мы просто рисуем. Пытаемся изобразить то, что нас мучает.

Элиот Бриско издал звук, выражающий то ли недоверие, то ли нетерпение.

– Рисуете? И что с того получится?

– Получиться может многое. Даже больше, чем я ожидала. – Дайана набрала воздуху, медленно выдохнула и стала говорить спокойнее. – Я нахожусь в Пансионе. Это в Теннесси. Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Пансион. Ты в Пансионе?

Хотя голос отца Дайаны звучал спокойно, Квентин своим чутьем уловил в нем некоторый страх.

– Именно. – Дайана чуть склонила голову набок. Квентину показалось, что она тоже ощутила испуг отца и насторожилась. Она подняла руку с фотографией, посмотрела на нее. – Ты знаешь, я тут наткнулась на одну вещь, которую не предполагала найти. На старую фотографию двух маленьких девочек. Они не очень похожи друг на друга, но между ними определенно есть какое-то сходство. Если посмотреть на них внимательно, то начинаешь понимать, что они... могут быть сестрами.

– Дайана...

– Такую же фотографию ты носишь у себя в бумажнике. Точнее, часть ее. Скажи, отец, ты просто загнул ее вторую часть или оторвал? Выбросил, чтобы больше никогда не видеть?

Отец молчал.

Голос Дайаны был тихим, но безжалостным:

– Тебе не кажется, что пора, наконец, рассказать мне про Мисси?

Отпустив учеников, Бо Рафферти начал собирать угольные карандаши и разноцветные мелки. Он аккуратно разложил их по коробочкам, после чего стал переходить от мольберта к мольберту, рассматривая альбомы с рисунками. Перелистывал он их осторожно, чтобы случайно не сдвинуть, понимая, что любое вторжение в свою частную жизнь ученики воспримут очень болезненно.

Заслышав вверху далекое ворчание грома, Рафферти нахмурился и поднял голову, затем вернулся к своему столу вымыть кисточки и убрать истертые акварельные краски. Если вначале художник сомневался, то второй раскат грома прибавил ему решительности. Он пошарил рукой по столу и в организованном беспорядке легко нащупал мобильный телефон.

Номер был в списке, так что Бо оставалось только нажать кнопку. Не успел прозвучать второй сигнал, как ему ответили:

– Вас слушают.

– Приближается буря, – сообщил Бо.

– Ну что ж... Весной они у вас не редкость.

– Да. Я просто поставил тебя в известность. Заранее.

– Мне доводилось бывать в Теннеси.

– Я не такого ответа ожидал, – проговорил Бо ледяным голосом.

– А какого?

Маэстро вздохнул:

– Не говорите, что вас не предупреждали.

– О чем?

– О тебе, Йода.

– Как утверждает Мэгги, ты у нас большой специалист по дзен[4], а не я.

– Может быть, но только странные вещи ты в последнее время делаешь...

Бишоп сделал вид, что не заметил упрека в словах Бо, немного помолчал, затем продолжил:

– Я все хотел тебя спросить. Нравится тебе наше первое официальное назначение?

– Иногда – да, – ответил Бо уныло. Ему не оставалось ничего иного, кроме как согласиться на смену темы. – Думаю, я действительно смог помочь кое-кому из студентов. Могу я считать это своим плюсом?

– Именно этого я и ожидал. – Голос Бишопа вновь обрел обычную насмешливость. – В нашем отделе, Бо, тебе придется заниматься тем, что ты умеешь делать лучше всего, то есть рисованием. Через него ты будешь помогать другим. Все остальное называется добровольными дополнительными услугами. Оплачиваемыми тоже дополнительно.

– Иначе говоря, ты не рассчитываешь на мои экстрасенсорные способности?

– Ну почему? Что тебе удалось заметить? – Бишоп вновь заговорил серьезно.

Бо обошел стол и направился в дальний угол, где одиноко стоял мольберт Дайаны. Поскольку она не появлялась, Бо сегодня рисовал на нем; он это называл «баловаться маслом». В результате получился довольно миленький эскизик.

– Бо, ты меня слышишь?

– Слышу, слышу, сейчас расскажу. Я тут работал за мольбертом Дайаны и вдруг заметил, что на нем, под моей картиной, стоит ее альбом. Вначале я и не обратил на него внимания.

– Бо, ты о чем мне рассказываешь?

Художник снял с мольберта свой эскиз – вид главного корпуса Пансиона издали – и стал перелистывать альбом Дайаны.

– Несколько дней назад она вырвала из альбома листок с портретом Мисси. Я точно это помню. Его не должно быть здесь.

– С портретом Мисси? – переспросил Бишоп.

– Да. Но самое забавное в том, что он снова оказался тут. – Бо отошел от мольберта, принялся разглядывать проступивший рисунок. Он, как и прежний, был сделан карандашом. Только теперь на фигуре девочки проступали алые пятна. Они расплывались, стекали вниз, падали капельками крови на пол, куда Бо предусмотрительно положил рогожу. – И он кровоточит, – закончил Бо.

– Отец, расскажи мне о моей сестре, – попросила Дайана.

• Предыдущая
• 48/69
• Следующая