Гуарани - де Аленкар Жозе - Страница 38

• Предыдущая
• 38/79
• Следующая

Изабелл начала было говорить, но вдруг умолкла. Ее всю трясло как в лихорадке.

— Нет, не могу! Пришлось бы признаться во всем…

— А почему вы не хотите признаться? Неужели я не заслужил вашего доверия? Ведь я вам друг.

— Если бы это было так…

Глаза Изабелл заблестели.

— Говорите же!

— Если вы бы были мне другом, вы бы меня простили.

— Простил вас, дона Изабелл?! Но что же вы сделали такого, что я вас должен прощать? — с удивлением спросил Алваро.

Девушка испугалась того, что сказала. Она закрыла лицо руками.

Весь этот стремительный, бурный диалог, нерешительность Изабелл, ее недомолвки озадачили кавальейро. Он терялся в лабиринте неясностей и сомнений.

Чем дальше, тем все становилось туманнее. Изабелл говорила, что над ней подшутили, потом вдруг дала понять, что в чем-то перед ним виновата. Кавальейро решил во что бы то ни стало разгадать эту тайну.

— Дона Изабелл!

Девушка подняла голову. По щекам ее катились слезы.

— Вы плачете? — спросил пораженный Алваро.

— Не спрашивайте меня ни о чем!..

— Вы что-то скрываете! Неужели вы хотите лишить меня покоя? Что же вы мне сделали плохого? Скажите!

— Вы хотите знать? — спросила девушка, вся горя от волнения.

— Сколько времени я вас об этом прошу!

Алваро взял ее за обе руки и, глядя ей в глаза, ждал ответа.

Изабелл стала белее, чем ее платье. Она ощущала пожатие его рук, теплое дыхание, касавшееся ее лица.

— Вы простите меня?

— Да, но за что?

— За то, что…

Слова эти были похожи на бред. За одно мгновение в душе ее совершился перелом. Теперь она была готова на все.

Глубокая, пылкая любовь, дремавшая в тайниках души, страсть, которую она столько времени в себе подавляла, вдруг проснулась и, порвав все цепи, вырвалась вон, стремительная, неодолимая.

Перелом этот произошел за один миг, когда рука ее коснулась руки Алваро. Робкая девушка превратилась в страстную женщину: чувство ее вышло из берегов, как бурный и многоводный поток.

Ее лицо горело; грудь вздымалась; глаза изливали на коленопреклоненного кавальейро какое-то колдовское сияние; губы были приоткрыты, и казалось, вот-вот с них сорвется роковое слово.

Алваро глядел на нее зачарованный; он никогда не видел ее такой красивой. На ее смуглом лице, на шее играли мягкие отблески света. Движения были так пленительны, что глаза помимо воли начинали следовать за изгибами ее тела, словно впитывая в себя его трепетное томление.

Все это произошло мгновенно, пока Изабелл все еще не решалась произнести роковое слово.

Наконец она сдалась: склонившись на плечо Алваро, как надломленный стебелек, она прошептала:

— За то, что… я вас люблю.

Алваро вскочил на ноги, как будто из уст девушки в жилы его проник тот яд индейцев, одной капли которого достаточно, чтобы умертвить человека.

Бледный, потрясенный, он посмотрел на нее холодным и строгим взглядом. Он был так предан Сесилии, так боготворил ее, что чувство Изабелл оскорбляло его: оно казалось ему едва ли не святотатством.

Девушка горько улыбнулась; глаза ее были полны слез. Стремительный порыв, заставивший Алваро вскочить с колен, неожиданно изменил их позы. Теперь она стояла на коленях у ног кавальейро.

Изабелл жестоко страдала. Но любовь подчинила себе все. Она столько времени сдерживала себя, заставляла себя молчать, что теперь невысказанные слова жгли ей губы. Любви ее необходимо было дышать, шириться, пусть даже презрение и неприязнь кавальейро оттолкнут ее, обрекут на то, чтобы снова все таить в сердце.

— Вы обещали меня простить!.. — умоляюще сказала она.

— Мне не за что вас прощать, дона Изабелл, — сказал кавальейро, поднимая ее. — Я прошу вас только об одном: не будем больше об этом говорить.

— Хорошо! Только выслушайте меня сейчас, уделите мне всего одну минуту, и, клянусь вам памятью моей матери, вы никогда больше не услышите от меня ни слова. Если вам угодно, я даже никогда на вас не взгляну. Да мне и не надо смотреть на вас, чтобы вас видеть.

Она только махнула рукой, и какое-то великое самоотречение было в этом покорном жесте.

— Чего вы от меня хотите? — спросил кавальейро.

— Хочу, чтобы вы были моим судьей. Чтобы вы мне вынесли приговор. Мука, которую я приму от вас, будет мне утешением. Вы не откажете?

Алваро растрогали эти слова, в которых слышалось глухое отчаяние, сдавленный стон.

— Никакого преступления вы не совершили, и судья вам не нужен. Но если вам нужен брат, который бы мог вас утешить, знайте, что вы найдете его во мне и что я искренне продан вам.

— Брат! — воскликнула девушка. — Это ведь тоже привязанность.

— Это привязанность тихая и спокойная, она стоит всякой другой, дона Изабелл.

Девушка ничего не ответила. Слова эти звучали кротким упреком. Но жгучая страсть переполняла, душила ее.

Алваро вспомнил слова дона Антонио де Мариса, и то, что вначале было сочувствием, превратилось в глубокую нежность. Изабелл была с детства несчастна. Утешая ее, он выполнял волю фидалго, которого любил и уважал, как отца.

— Не отказывайте мне в том, о чем я прошу вас, — сказал он ласково, — считайте меня вашим братом.

— Так оно и должно быть, — печально сказала Изабелл. — Сесилия зовет меня сестрой, значит, вы станете мне братом. Я согласна. А вы будете добры ко мне?

— Да, дона Изабелл.

— А разве брат не должен называть сестру просто по имени? — робко спросила девушка.

Алваро на минуту заколебался.

— Да, Изабелл.

Как радостно ей было услышать от него «Изабелл»! Ей казалось, что губы кавальейро, произнося это имя, ласкают ее.

— Спасибо! Вы не можете себе представить, какое это счастье, когда вы зовете меня так. Много надо выстрадать, чтобы счастье было в такой безделице.

— Расскажите мне все.

— Нет, пусть это остается при мне. Может быть, когда-нибудь потом; а сейчас я только хочу, чтобы вы увидали, что я не так уже виновата перед вами, как кажется.

— Виновата? В чем же вы виноваты?

— В том, что люблю вас, — сказала Изабелл, покраснев.

Алваро снова стал холоден и сдержан.

— Я знаю, вам это неприятно. Но это первый и последний раз. Выслушайте меня, а потом можете побранить меня, как брат сестру.

Голос Изабелл был так кроток, глаза ее так молили, что Алваро не стал противиться.

— Говорите, сестра.

— Вы знаете, кто я: бедная сирота, которая рано осталась без матери и не знала отца. Меня пожалели чужие люди. Я не жалуюсь, но мне это больно. Я происхожу от двух враждебных друг другу рас и, казалось бы, должна любить и ту и другую. Но несчастья моей матери научили меня ненавидеть одну, а унижения, которые выпали мне на долю, заставляют меня презирать другую.

— Бедняжка, — прошептал Алваро, вспоминая слова Антонио де Мариса.

— Так вот я и жила, всем чужая, росла с горечью в сердце, которую заронила моя мать. И я так томилась по любви. Нельзя ведь жить одной ненавистью, одним презрением.

— Верно, Изабелл.

— Хорошо, что вы так говорите. Я должна была полюбить. Мне нужна была любовь, которая бы меня привязала к жизни. Не знаю, с чего и когда это началось, но я полюбила вас. Полюбила втайне и похоронила свою любовь на дне души.

Девушка посмотрела Алваро в глаза.

— Мне этого было довольно. Когда я могла незамеченной смотреть на вас часами, я считала себя счастливой. Я уединялась с моей мечтой, с нею я говорила, с нею засыпала и видела чудесные сны.

Кавальейро был взволнован до глубины пуши, но прервать ее он не решался.

— Вы не знаете, сколько тайн у любви, которая живет одними мечтами, не питаясь ни взглядом, ни словом. Какой-нибудь пустяк становится источником упоения, счастья. Сколько раз я следила за лунным лучом, который заглядывал в окно и понемногу приближался ко мне. В его тихом сиянии мне мерещилось ваше лицо, и я была сама не своя от радости, будто ждала к себе вас. Когда луч этот приближался, когда меня озарял мягкий шелковистый свет, какое это было наслаждение! Мне казалось, что вы улыбаетесь, что вы берете меня за руки, склоняетесь надо мной, что губы ваши что-то мне шепчут.

• Предыдущая
• 38/79
• Следующая